УХОДЯ – ВОЗВРАЩАЙСЯ

Уходя – возвращайся всегда и везде,

По студёной воде, по горячим ветрам.

Город будет скучать по твоей доброте,

По твоей красоте и красивым делам.

Город будет всех сравнивать только с тобой,

Город будет всех мерить по меркам твоим.

Уходя – возвращайся по льду и рекой,

Допоём, доиграем и договорим.

Уходя – возвращайся везде и всегда,

Прожигая года, поджигая мосты.

Город будет скучать, и встречать поезда,

И ловить в каждой встречной родные черты.

Уходя – возвращайся созвездьям назло.

Все дороги – узлом, но выводят к тебе!

Город будет все стрелы проверять на излом

И искать твою звонкость в любой тетиве.

Уходя – возвращайся везде и всегда,

Если будет беда и если будет успех.

Пусть открыты тебе всей земли города,

Но мой маленький город – уютнее всех.

Уходя – возвращайся всегда и везде,

По студёной воде, по горячим ветрам.

Город будет скучать по твоей доброте,

По твоей красоте и красивым делам.

1994

ОБА НЕБА

ЛЕТАЙТЕ САМОЛЁТАМИ

Летайте самолётами и сами по себе —

Из дома на работу, а потом по магазинам,

Расправьте ваши крылья, пусть другие рты разинут, —

И с высоты авоською подайте знак толпе.

Пусть летит за вами, кто может,

Коли тяжесть душе не мешает,

Коли боль и сомненья не гложут

И домашние не возражают.

Летайте самолётами и сами по себе,

Но помните, что снайперы на небесах засели,

И греют пальцами курки, и держат на прицеле

Всех, кто летает по небу в противовес толпе.

Летайте вверх, а главное – не бойтесь вниз упасть!

Уж лучше падать штопором, чем штопором крутиться.

Не верьте измышлениям, что человек не птица,

Бросайтесь прямо в пропасть неба, ветру прямо в пасть!

Пусть летит за вами, кто может,

Коли тяжесть душе не мешает,

Коли боль и сомненья не гложут

И домашние не возражают.

Летите прямо к северной Медведице-звезде,

Тревоги и волнения балластом бросьте за борт.

Отныне вам открыты север, юг, восторг и запах!

Привет лихим стервятникам, осевшим на хвосте!

Попробуйте парение от первого лица,

Дыхание свободнее, отчётливей движенья,

Всего-то дел – разрушить миф земного притяженья

И наплевать на пущенный вдогонку дюйм свинца…

Пусть летит за вами, кто может,

Коли тяжесть душе не мешает,

Коли боль и сомненья не гложут

И домашние не возражают.

1993

ПАВОДОК

Зима обуглила скворечники.

Весна размыла снежных дев.

Но лето с осенью по-прежнему

Гуляют, шапок не надев.

Проталин выцветшие фантики

Пестрят под снежным сургучом…

Не новички в стране романтики —

Мы вспоминаем, что почём.

По золочёным траекториям

Мы плыли в такт, и каждый знал,

Что всем осенним предысториям

Весной придёт полуфинал,

Но мы решились на терпение,

Мы опровергли вещих сов

И растянули то затмение

На восемь световых часов.

Это паводок. Это паводок.

Это паводок на Неве…

Под колпаком у бога-повара

Мы стали – соль в его еде

И, в оба неба глядя поровну,

Скользили по одной воде,

А он закручивал конвертами

И жёг немедленным огнём,

Чтоб друг для друга интровертами

Мы оставались только днём.

И то, что чудилось за месть иным,

Стекало оловом в печать,

И стало противоестественным

Друг другу что-то не прощать.

И грызунов железной совести

Я прятал на девятом дне

И рассыпался в невесомости

По Петроградской стороне.

Это паводок. Это паводок.

Это паводок в голове…

Но, зацепившийся за дерево,

Хранитель наш недоглядел,

Что всё давным-давно поделено

И каждый третий не у дел —

В том мире, где с собою ладил я,

Но не во всём и не всегда,

Где вечно Новая Голландия

Граничит с площадью Труда.

И проливными коридорами

Я возвращался в круг комет,

Где ночь колумбовыми шторами

Нам приоткрыла новый свет,

Когда сердца лишились юности

И осторожности – умы,

Чтоб так легко с собой июль нести

Сугробами большой зимы…

Это паводок. Это паводок.

Это паводок, но не верь…

1997

ЛЕСТНИЦА, ПОЛНОЧЬ, ЗИМА

В голубых городах, где не был я никогда,

Где признания пишут веслом по воде,

В золотых поездах, где вместо стёкол слюда,

Где вместо чая и сахара – блики и тень,

В том году, когда солнце уйдёт на восток,

В том году, когда ветер подует на юг,

Через несколько лет, через лет этак сто

Ты увидишь сама, как размыкается круг.

А всё могло бы быть лучше,

Всё могло бы быть по-другому, но

Его величество случай

Опровергает и аксиому, да,

Всё могло бы быть лучше,

Всё могло бы быть чуть умнее, но

Ты выбирала, где круче,

А крутость – блеф, не спеши за нею…

Лестница, полночь, зима —

Ты выбирала сама.

Среди голых равнин, среди одетых полей

Как смогу объяснить законы правой резьбы?

Просто я Скорпион, просто ты Водолей,

Просто это судьба, а верней, две судьбы.

Просто, как ни разлей, мы всё – седьмая вода,

Просто, как ни заклей, мы делим сушу на шесть,

И на нет суда нет, и на да нет суда —

Подсудно только молчание. Поза – не жест.

Всё могло бы быть проще,

Всё могло превратиться в шутку, но

У жизни ломаный почерк,

А вместо точек – лишь промежутки, да,

Всё могло бы быть проще,

Всё могло быть не так серьёзно, но

Мы не смотрели на прочих

И доверяли фальшивым звёздам…

Лестница, полночь, зима —

Ты выбирала сама.

Так что ты не грусти, медитируй на снег.

Всё когда-нибудь кончится, как ни крути.

Просто я человек, просто ты человек,

Просто звёздам и терниям не по пути.

И когда это солнце уйдёт на восток,

И когда свистнет рак на волосатой горе,

Ты сама зачеркнёшь последний жёлтый листок

На полысевшем за давностью календаре.

Всё могло быть и хуже,

Всё могло быть в сто раз сложнее, но

Мы избежали той стужи

И сами стали чуть холоднее, да,

Всё могло быть и хуже…

Слава богу, всё обошлося, но

Пружины врозь и наружу,

Всё заросло, хоть и не срослося…

Лестница, полночь, зима —

Ты выбирала сама.

1997

КОЛЫБЕЛЬНАЯ

Полярная звезда

На середине неба,

И кислый мякиш хлеба,

Да мыслей череда.

И, сидя у окна,

Напротив зимней ночи

Ты видишь мир короче

И проще полотна.

А если сесть спиной

К окну на табуретку

И если есть конфетку

И быть совсем земной,

То не поймёшь звезды,

И середины хлеба,

И даже мыслей неба

Полярной череды.

1993

ПЕПЕЛ КЛААСА

Город был убежищем Венеры,

Марсу был подобен каждый дом.

Прятались от снов миллионеры —

Спали под дамокловым судом.

В темноту плевались рестораны,

Небо отбивало звёздный рэп,

Ветер выворачивал карманы,

Прикрепляя к шляпам чёрный креп.

Это было тогда, когда не было нас,

Это было тогда, когда не было их,

Это было, когда загорался Клаас

И его едкий пепел сквозь небо проник

Прямо в сердце…

Публика с работы возвращалась,

Быт испив согласно паспортам,

И Земля невидимо вращалась,

Лбом стучась в космический тамтам.

Никому не нужной красотою

В серое вонзались снегири.

Мёртвым снегом, как живой водою,

Лужи поминали фонари.

Это было тогда, когда не было нас,

Это было тогда, когда не было их,

Это было, когда загорелся Клаас

И его едкий пепел сквозь время проник

Прямо в сердце…

Рёбра обгоревшего каркаса,

Боль в застывших капельках смолы.

И тенями нового Клааса

Багровеют чёрные углы.

Площадь затушила сигареты,

От огней устав до тошноты,

Только блик с повадками кометы

Тлел в утробе кухонной плиты…

Это было тогда, когда не было нас,

Это было тогда, когда не было их,

Это было, когда разгорался Клаас

И его едкий пепел сквозь память проник

Прямо в сердце…

1994

ПЕЧАЛЬНЫЙ РОДЖЕР

Налей мне рому, мой печальный Роджер,

И улыбайся, сколько хватит силы…

Любовью за любовь – себе дороже,

До дрожи или даже до могилы.

Когда с живых сердец снимают стружку,

На белом флаге много красных пятен.

Так подними свою стальную кружку,

Хоть повод, как всегда, и непонятен.

На беду, на века

Нам всем отшибло покой,

Но море стало рекой,

И нам опять не остаётся ничего, кроме

Рома и крови!

Пусти мне кровь, мой беспризорный Джокер,

И окропи проигранные карты.

Всё дело – в страхе, а всё тело – в шоке;

Мы не рабы, но и не Бонапарты.

Кто морю мил, тот небу ненавистен —

Война стихий в стихийной свистопляске.

Чтоб избежать её пропитых истин —

На оба глаза чёрные повязки.

На беду, на века

Нам всем отшибло покой,

Но море стало рекой,

И нам опять не остаётся ничего, кроме

Рома и крови!

(Сухой закон – для тех, кто не болел

Морскою болезнью.)

У жизни – дно, где у бутылки – пробка.

Пират без корабля – что поп без паствы.

Не щёлкай клювом, мой трофейный Попка,

Лети к своим – пусть гибнут за пиастры!

И стоило всю жизнь сидеть на шиле

И корчить то борьбу, то паранойю,

Чтоб эти твари залпом положили

Пятнадцать членов на сундук со мною!

На беду, на века

Нас всех накрыло водой,

И солнце стало звездой,

И нам опять не остаётся ничего, кроме

Рома и крови!

1997

ОДИССЕЙ И НАВСИКАЯ

Пока Пенелопа вязала носки,

Еженощно их вновь распуская,

На том берегу быстротечной реки

Одиссей повстречал Навсикаю.

Навсикая сказала ему: «Одиссей!

Возвращение – лишь полумера.

Оставайтесь со мной – быть вдвоём веселей.

Почитаем друг другу Гомера».

И стекла со страниц типографская мзда,

Надорвав путеводные нити,

И магнитною стрелкой морская звезда

Задрожала в грудном лабиринте.

И рискнул Одиссей сделать медленный вдох,

И, забывшись в прекрасной атаке,

Опроверг каноничность сюжетных ходов…

А тем временем там, на Итаке,

Пенелопа плела ариаднову нить,

Ахиллесовы дыры стараясь прикрыть,

Но, сизифов свой труд

Распуская к утру,

Понимала: ничто не поможет!

Не вернёт Одиссея драконовый зуб,

Не убьёт Одиссея горгоновый суп,

Не взойдёт тот посев, если разве что Зевс

Обстоятельств пристрастную сеть

Не переложит!

Но и Зевс был не в силах распутать любовь —

Так уж мир был самим им устроен.

Только тот, кто своих уничтожит богов,

Может стать настоящим героем.

И, приняв этот тезис как истинный дар,

Одиссей наплевал на иное —

Лишь вдыхал семизвучный гортанный нектар

В колоннадах царя Алкиноя.

Даже в ставке Аида не знали, чем крыть,

В перископ увидав Одиссееву прыть,

И Олимп с этих пор

Стал не больше, чем хор, —

Рабский хор на правах иноверца.

Одиссей промышлял по законам ветрил —

Он своими руками свой эпос творил

И, ломая покой,

Прометеев огонь

Насаждал глубоко-глубоко

В Навсикаино сердце.

И всё, что было запретным с отсчёта веков,

Проливалось в подлунном слиянье

И маячило целью для обиняков

В преднамеренном любодеянье.

Но судилища лопались, как пузыри,

И на дно уходили по-свойски,

И тогда посылали земные цари

К Навсикае подземное войско!

Одиссей понимал, что вверху решено

Изрубить золотник в золотое руно,

Но средь лая охот

Каждый выдох и ход

Он выдерживал, будто экзамен.