В белые платья разлук
Бывших подруг одеваю.
Вены тоскующих рук
Неосторожно вскрываю.
Ради безумной любви
Снова и снова страдаю
И на горячей крови,
Что со мной будет, гадаю.
Пью с лейтенантами пиво холодное,
Быстро хмелеют они.
Господи, как же напитки народные
Действуют в тёплые дни!
Голуби белые музами кажутся,
Музыка льётся рекой.
И музыкант гарнизонный куражится
Под офицерской рукой.
Незачем ноты ему перелистывать,
Щёки надул, словно мяч,
Кружится в парке мелодия чистая,
Воздух, как порох горяч.
Хрупкою тонкою властною палочкой
Правит полковник сейчас,
И поднимаются, кружатся парочки,
И продолжается вальс.
Пиво своё лейтенанты отставили,
Сразу приходят в себя,
И на танцующих взоры направили,
Кудри свои теребя.
О, гарнизонная музыка светлая!
Жаль, что она коротка.
Эта перчатка дрожащая белая
И на погонах рука!
Звёздочки радостно-радостно светятся,
Кружит танцующих вальс,
Может быть с первой любовью да встретятся
Здесь лейтенанты сейчас.
Полдень звенит и никак не кончается,
Пиво остыло давно.
Вот и земля под ногами качается,
Но не уйдёт всё равно.
И у меня настроенье бедовое,
Вспомнился вальс при свечах.
Кажется, светлые звёздочки новые
И у меня на плечах.
Стройный полковник под грабом пристроился,
Чтоб отдохнуть от жары.
И музыкант озорной успокоился,
Вышел уже из игры.
Пью с лейтенантами пиво холодное,
Но исчезают они.
Господи, как эти вальсы народные
Действуют в тёплые дни!
Города живут без нас бесшумно,
Мостовая корчится без нас.
А ведь мы ходили с видом умным,
Ослепляя встречных светом глаз!
Здесь звучали вальсы и фокстроты,
Сердце воспаляя вновь и вновь,
И почти случайно, но кого-то
Находила первая любовь.
Может, этой ночью вам не спится,
А другим не спится никогда,
Тихие прекрасные столицы,
Маленькие наши города.
Женщины, застыли возле окон,
Смуглые и проседь в волосах.
Сколько же и музыки, и сока
В их, уже охрипших голосах!
Сколько ждут, а мы всё не приходим
И не посылаем им вестей,
Некрологи в рамочках находим
В сводках ежедневных новостей.
Нас, друзья, почти и не осталось.
Дремлет голубь в полдень у трубы.
В кулачок опять незримо сжалось
Сердце в предвкушении борьбы.
Ветер флаги свежие полощет,
В городах, где нет сегодня нас.
И пересекают эту площадь
Голоса, воскресшие сейчас.
Города, в которых мы живём,
Самыми любимыми зовём.
Высыхают вены и стаканы,
Тонет плот, они лишь постоянны.
Исчезают вечные пути,
Им одним лишь с места не сойти.
Площади и песни умирают,
Травы у дороги цвет теряют.
Но живут родные города,
Нас не забывая никогда.
Женщины уставшие стареют,
Их слова красивые не греют.
Выцветают синие глаза,
И звучат надрывно голоса.
Нас они встречают из гостей
В ожиданье добрых новостей.
Мы тепло и долго мы машем им,
Женщинам, заждавшимся своим.
Города, в которых мы живём,
Посетить приятелей зовём.
Сами же садимся в поезда,
Уезжаем в них, бог весть куда.
Шепчут пристань, солнце, облака:
– Возвращайся! Жизнь так коротка!
И опять спешим издалека.
Жизнь она и, правда, коротка.
Голуби уходят в небеса,
Различая наши голоса.
Поднимают наше детство ввысь
Города, в которых родились.
Вот и разъехались гости,
В доме сплошной кавардак,
Крошки в тарелках и кости —
Ужин бездомных собак.
Вынесу мусор, отмою
В комнате всё добела.
Будет, как лютой зимою,
Комната эта светла.
За деревянной оградой
Царствуют лишь муравьи,
Им, трудоголикам, в радость
Хлебные крошки мои.
Смолкла, запнувшись, пластинка,
Только скулит патефон,
А на ветвях паутинки
Свесились с разных сторон.
Осень уже на пороге,
Скоро прольются дожди.
Только сейчас на дороге
Пусто, гляди не гляди.
Смолкли застольные страсти
И никаких новостей…
Только в тоске на террасе
Не проглядеть бы гостей.
Она идёт в любое время дня,
Вперяя взгляд свой пристальный в меня.
Идёт с реки, садится в уголке,
Оружие зажав в сухой руке.
И у неё надёжные крючки,
И почему-то жёлтые зрачки
Откидывает чёрный капюшон,
И обнажает смертный облик он.
Но многого не требует она:
Хотя б чуть-чуть приятней быть должна.
И хочет, чтоб глаза я подчеркнул,
Смягчил черты её высоких скул.
И надо ей сегодня очень, чтоб
Я крем ночной втирал в покатый лоб.
Чтоб этот крем втирал я ей до боли
В ладони, где красуются мозоли.
Не каждому понравиться должна,
Но ведь с людьми встречается она.
А, значит, маникюр необходим,
И я тружусь без устали над ним.
И бледность на лице свожу на нет.
И так уже не помню сколько лет.
Без страха перед нею я стою
И за работу радуюсь свою.
Она встаёт, опять уходит в ночь,
Но вновь придёт, попросит ей помочь.
И просьбам этим не видать конца,
Как не видеть ни бёдер, ни лица.
Как не видать её костлявых плеч.
Прощай же, смерть, прощай, до новых встреч!
Октябрь. Харманли[4]. Воскресение.
Погода, конечно, осенняя.
Бездонные льются дожди,
Туман отовсюду глядит.
Янтарные пальцы в кулак
Сжать осень не может никак.
Но даже и в сумрачный час
Связать смерть старается нас.
А жизнь разделяет, любя,
И вновь отбирает тебя.
Ведь в сети ушедшего века
Ловила она человека.
Но осень нас не покидает,
И, видимо, очень страдает,
Пытаясь уйти до поры,
Оставив на память дары.
И я не грущу, даже рад
Фиалковый есть виноград.
Мои слова – ничьи слова,
В них что-то слышится смешное,
Была любовь, была жива,
Но надсмеялась надо мною.
Слова вошли в чужую дверь,
Они протягивают руки
Туда, где злобная, как зверь,
Забилась в угол тень разлуки.
Но дверь – четвёртая стена,
Она уже ничейной стала,
И потому грустна она,
Что много в жизни испытала.
На ней ни окон, ни цветов,
Часов настенных и комода.
И на узорочье ковров
Прошла уже сегодня мода.
Прожекторов нет и кулис,
Нет микрофона и декора,
Лишь люстра смотрит сверху вниз,
И та упасть готова скоро.
Давно не смазаны замки
И много лет на этой ржави
Живут в согласье пауки
И выживают на отраве.
Откройте дверь! Закройте дверь!
Вам это ничего не стоит.
У вас же не было потерь,
Для вас: «Любимая!» – пустое.
Тащите кресло, зеркала,
Вот этот бюст, фотообои.
Ах, сколько эта дверь ждала,
Рыдала сколько над собою?!
Но успокоится стена,
Привыкнув через миг к доверью,
Когда-то бывшая она
В забытом доме скорбной дверью.
Не будет петлями скрипеть,
Наутро юною проснётся,
И снова песни будет петь
Тому, кто в комнату вернётся.
Не прикасайтесь к ней руками.
Не троньте птицу за плечо,
Она летит в траву, как камень,
И тяжело, и горячо.
А листья жёлтые намокли,
На стенах тесно от афиш,
И в театральные бинокли
На птицу смотрят люди с крыш.
Но это осень, а не птица,
И мне слышны её шумы.
Пора бы нам остановиться,
Но радость выражаем мы.
Она лежит в траве, как камень,
Не разобрать на камне слов.
Не троньте женщину руками
И не зовите докторов.
Ей больно, больно, очень больно…
Какая женщина была?!
Ну, хватит, милые, довольно,
Она же кровью истекла!
Да мало ль с кем была в постели,
Да мало ли за кем пошла!
Без синяков на белом теле
Прожить хотела, не смогла.
А, может, это, правда, птица?
Встаёт, о землю бьёт крылом,
И камень на куски дробится,
А птица тает за углом.
Она не станет крепостною,
Уйдёт дорогами зимы,
Её за этою стеною
И не увидим больше мы.
Но снова камень, осень, птица
В багряных листьях, как в крови.
Летите все, кому летится,
И глаз не прячьте от любви.
– А для кого, – спросите, —
Соком томлюсь, сгораю
В короткие дни осени?
Я и сама не знаю!
Вон виноградарь молча
Мимо прошёл задумчиво.
Нет уже больше мочи
Руки себе выкручивать.
Боязно мне и холодно,
Дети и те – домой.
Будет кому-то голодно
И без меня зимой.
Ладно, что неприметная,
Но вобрала тепло.
Я же почти бессмертная,
Всем холодам назло.
Всем им, не замечающим,
Жаждущим песню спеть.
Сколько же мне кричать ещё,
Сколько на них смотреть?!
Что ж мне, до смерти, что ли
Век одинокой жить,
В пёстрой листве от боли
Слёзы на землю лить?!
Что-то тут бесчеловечное,
Похожее на искус,
Быть и лозою вечною,
Вечною, как Иисус.
Небо спустилось птицами
В этот промозглый сад.
Плачется, не летится им —
Грозди ещё висят.
I Жизнь оказалась лицемерной!
А, может быть, такой была?
И не спала она, наверно.
Пожалуй, точно, не спала.
Я зелен был, был мне неведом
Стон звёзд мерцающих во мгле,
Стон ночи, дерева, их беды,
Стон скорбных песен на земле.
Душа была зелёной, лето,
Да все таким казалось мне.
И начиналась повесть эта
В зелёной сказочной стране.
Ii Но дни текли и в диком поле
Пожухла от жары трава.
И накопилось столько боли
Во мне, что выжил я едва.
Я шёл, душой охладевая,
Куда я шёл, ещё не знал.
Себе отчёта не давая,
Смысл на бессмысленность менял.
Iii Травою поле зарастало,
Не отмирая от корней.
Я находил себя и стало
Мне говорить непросто с ней.
Трава росла всё глубже, глубже,
Словами сердце леденя,
Она встречала чьи-то души,
Глаза ушедших от меня.
Тяжёлым соком истекая,
Трава пока ещё жила.
Но у меня душа другая,
Хоть и зелёная была.
Iv Я забытый, словно гвозди
В плоти древнего креста.
Чьи-то кости на погосте
И не видно ни черта.
Одинок, как этот воздух,
Солнце красное зову.
С неба сбрасывают звёзды,
Как сгоревшую траву.
Солнца нет, на сердце серо,
Но вблизи шумит трава.
И какой измерить мерой
Поминальные слова?
Пролетают дни и ночи,
Память сердца вороша.
Жизнь ломает позвоночник,
Холодна моя душа.
V Я уже и сам не знаю,
Жив ли я и что со мной,
Или поле вспоминает
О прошедшем за спиной?
Но ведь это было, было,
Было, будто бы вчера:
Жизнь меня с размаху била
И бросала в клевера.
И как пыльная лавина,
Перейдя мою судьбу,
В сети прочные ловила,
На своём несла горбу.
Неужели нет дороги,
Нет уже пути назад,
Если кровоточат ноги
И глядят во тьму глаза?
Я библейские страницы
До единой бы порвал,
Если б в юность возвратиться
Мне Господь возможность дал.
Vi Возврата нет. Я заблудился в поле,
И тень моя свернула в зеленя.
И ни души… Орёл, червяк… На воле
Следы мои пасутся без меня.
Ещё живу, а времени не стало,
Чтобы запеть и голос свой падать.
Но я спою, пора уже настала,
Пора уже хоть тут не опоздать.
«Душа моя зелёная и лето!
Храни вас Бог от бед и неудач!
Пока ещё поёт перо поэта,
То он ещё и радостен, и зряч».
Vii И жизнь свою изящно выгнет шею,
С такой любовью глянет на меня!
И вальс забытый мы станцуем с нею,
Пока ещё не на закате дня.
А дальше будет много-много сказок,
Покинут боли, подлости и грусть,
Пока не надорву гортанных связок
И в небеса орлом не вознесусь.
О проекте
О подписке