Смотреть на своего Олежку у меня уже не было ни сил, ни желания. Я снова окунулась в разврат, обливалась стыдом и страхом. Вадик подбирал меня на обочине, как какую-то шалаву, вез в мотель или захолустную гостиницу и там по-быстрому делал то, чего не получал от жены. А я при этом гадала: мне оно нравится или нет? От конкурентов мой Олежка избавился (слава российской полиции), хотя могу представить, каких денег ему это стоило. Он провернул удачную сделку – и дела снова пошли в гору. Он цвел, носился со мной как с писаной торбой, не замечая, как жена все глубже погружается в порок. Прикупил еще пару торговых помещений, одно из них – в «престижных» двух шагах от центральной площади. Добыл денег, чтобы выкупить обратно свои рестораны, укреплял службу безопасности, открыл магазин в пригородном Краснообске. «Ну все, родная, теперь мои дела никто не пошатнет, – хвастливо заявлял Олежка. – Через год мы станем богатыми и знаменитыми. Мы же хотим пройти испытание богатством и властью? Я тут думаю, родная, а не податься ли мне в народные избранники? Освободилось местечко в районном совете, и есть фигура, способная мне это местечко забронировать…»

Он ушел из жизни через день после пышного заявления – оставив светлую память о проделанной работе. Неизвестный в вязаной шапочке застрелил Олежку, когда он выходил от любовницы на улице Связистов. Я приняла эту новость стоически (особенно про любовницу), ноги подкосились лишь на похоронах, я чуть не грохнулась вслед за ним в могилу. Целую неделю жила в оцепенении, оглохшая, ослепшая, пила с Шурой (благо повод был что надо), после чего она заявила, что не может больше меня такую видеть, и купила мне путевку во Вьетнам, где зимой и летом все одинаково. Всю неделю я проспала в гостиничном номере, не реагируя на райские красоты и местных героев-любовников. Вернулась успокоенная и почти восстановившаяся. А на второй день блуждания по квартире с изумлением констатировала, что мне осталась от Олежки не только светлая память, но и некоторые темные стороны его жизни, включающие пока не обнуленный банковский счет и сеть магазинов «Корзинка».

Я вникала «с колес», благо у Олежки был порядочный и не очень жадный управляющий – некто Бердник, бывший директор центрального гастронома. За год моя компания не развалилась и даже приносила небольшой доход. Поначалу я действовала мягко, за что меня и журил Лев Васильевич. «Вы слишком мягкотелы, Евгения Витальевна. Чего вы возитесь с этими бездельниками на кассе во «Флагмане»? Не нравится им работать три дня по цене одного? Пусть ищут другое место – клянусь, не найдут». Потом опять пошли проблемы. Пожар в магазине на Зыряновской – благо «огнеборцы» добрались без пробок. Ограбление на Космической – грабитель в маске, угрожая «предметом, похожим на пистолет», обчистил кассу на 18 тысяч и довел до транса всех работниц. Внезапная проверка, по итогам которой налоговых дел мастера делали загадочные лица, хотя меня никак нельзя было назвать злостной неплательщицей. Перевернулась машина с продуктами, внезапная санитарная проверка с заоблачными штрафами. Вокруг многострадальной торговой сети царила мышиная возня. Я, в принципе, догадывалась. Магазины сети «Корзинка» сами по себе никого не интересовали, но они находились в невероятно «хлебных» местах – в самых проходимых точках города. «Вадик, ты же мне не чужой, – донимала я своего любовника. – Ты прокурор или кто? Что происходит? Я честно работаю, чего от меня хотят?» Вадик смущался, алел как мак, обещал разобраться, но так и не обрался. Я понимала, что он не всесилен – хотя и был по-своему неплохим человеком. «Может, тебе продать этот бизнес к чертовой матери? – заявил он однажды со смущенным видом. – Будешь спокойно жить – без нервов, заморочек. Ты пойми, дорогая, это не гопники под тебя копают».

В активное противостояние злоумышленники не переходили. Инциденты прекратились, но тучи плавно сгущались. «Помнишь девиз рестораторов, Женька? – сказала однажды Шура. – В любой непонятной ситуации первым делом меняй вывеску». У меня не было финансовых возможностей это сделать. Потом был ночной телефонный звонок. Вкрадчивый голос посоветовал продать бизнес – полюбовно, цивилизованно, при этом предложил такую цену, что чувство возмущения переплюнуло чувство страха, и я швырнула трубку. Незнакомец перезвонил на следующий вечер, сообщил, что не любит, когда собеседники швыряют трубки, и что его предложение остается в силе. Деньги нормальные, больше не предложат. «Вы кто такой? – процедила я, поражаясь своей отваге. – Проверяющий из Москвы, мать вашу? Боитесь показать лицо?» Собеседник рассмеялся утробным смехом и сообщил, что не видеть его лицо – в моих же интересах. А все переговоры и подписания документов будут сопровождать официальные юристы, и мне нечего беспокоиться. «А если не соглашусь? – хамила я. – Плеснете в лицо серную кислоту? Сожжете квартиру, машину?» – «Что вы, Евгения Витальевна, как вы можете такое подумать? – пожурил меня абонент. – Мы цивилизованные люди и, в принципе, ваши друзья. С вами ничего не случится. С вашим бизнесом – тоже. Вы можете свободно волеизъявляться и трудиться как трудились – через не хочу и не могу, отчаянно борясь с государственными и неформальными структурами. Скажите, оно вам надо? Вы же молодая привлекательная женщина, зачем вам этот геморрой? Пусть работают те, у кого это лучше получается».

Мое упрямство, засидевшееся «в девках», вылезло наружу. По-видимому, я чего-то не знала о своем характере. Я сократила сеть на два заведения – удалив из нее две отдаленные точки. Высвободившиеся средства отправила на придание остальным современного облика (чтобы покупатели не пугались). Работа кипела. «Вкрадчивые люди» присутствовали исключительно за кадром и пока не вмешивались. Прошла зима, началась весна. Я сводила концы с концами, но уже всерьез задумывалась: не обменять ли мне квартиру на что-то более соответствующее моему нищенскому статусу? «Женька, избавляйся от головняка, – твердили в один голос Вадик Суховеев и Шура Казначеева. – Твое упрямство не доведет тебя до добра». Они заочно не выносили друг друга (ни разу не пересекались благодаря моему умению разделять человеческие потоки), но в данном вопросе выступали единым фронтом. Вадик боялся, что мои проблемы перекочуют к нему, а Шура (очень я на это надеялась) боялась за меня…

С понедельника начиналось что-то похожее на лето. Выходные прошли мимо – я боялась пуще огня выходить из квартиры и общалась с подчиненными по телефону. Очнулась в понедельник задолго до рассвета: ужас, уже четыре утра, а мы еще не работаем! И начались муки: я вертелась, грызла подушку, ни в какую не могла уснуть. Ладно, сказала я себе, спать нельзя, зло не дремлет. Несколько часов расплывчатой зыбью слонялась по квартире, отбиваясь от призраков прошлого и настоящего. Незваные мысли лезли в голову. И почему я так уперлась в свою «Корзинку»? Почему не могу ее продать и начать новую жизнь? В чем причина ослиного упрямства? Приключения женщины и логики? Я вспомнила свинцовую щетину атаковавшего меня незнакомца, и в сотый раз мурашки поползли по коже. В выходные никто не посягал на мою личность. Почему я так зациклилась на этой щетине? В половине восьмого утра – раньше, чем обычно – я осторожно отперла дверь, на цыпочках вышла из квартиры, прислушалась. В подъезде было тихо. По стеночке добралась до угла, высунула нос на лестничную площадку, убедилась, что там не притаилось зло. А когда побежала к лифту, загремела дверь напротив, и нутро 17-й квартиры исторгло соседку Эльвиру Абакумову. Я превратилась в ледяную статую. Во-первых, испугалась, во-вторых, она так выглядела… От пятничной фривольности не осталось и следа. Строгая прическа, солидный головной убор, ладно сидящая майорская форма с идеально отглаженной юбкой. Макияж был исключительно в меру: немного помады, немного туши на ресницах. Под мышкой она держала папку с ремешком, которую можно носить на плече. «Потому и не встречались, – мелькнула мысль, – она раньше уходит».

– С добрым утром, – добродушно поздоровалась Эльвира. – Вольно, соседка, разойдись, чего вы такая напряженная? Каждого звука теперь боитесь? – Она всмотрелась в мое лицо и укоризненно качнула головой: – Вы – наглядное подтверждение расхожей фразы, Евгения: время не идет – оно уходит.

– Так плохо выгляжу?

– С вашими данными могли бы лучше, – забренчала ключами соседка. Убрала их в карман и повернулась ко мне: – Все в порядке? Лицо у вас… как бы это выразить, чтобы не обидеть…

– Знаю, – сглотнула я. – От поезда отстала. В умственном развитии.

– Могу помочь? – рассмеялась Эльвира.

– Можете, если мозгов подбросите.

– Вы не по сезону сегодня. – Она критично обозрела мой наряд, включающий теплое демисезонное пальто и такие же сапожки. – В принципе, лето в Сибири. Слушали прогноз?

– Слушала, – тупо кивнула я, – днем светло.

– А вы юмористка. – Эльвира хотела засмеяться, но передумала. – Вы замужем? – поинтересовалась она. – Дети есть?

– Нет. Ни того, ни другого. А вы?

– Разведена. Шесть лет как в разлуке. Детей не получилось. А мы с вами похожи, соседка.

– Немного. Я – вдова, Эльвира. Мужа убили чуть больше года назад.

– Да ладно? – изумилась соседка, отвесив довольно развитую челюсть. – Ни хасе… – И смутилась: – Простите, Евгения…

– Все в порядке, – улыбнулась я.

– Какой уж тут порядок, – проворчала Эльвира. – У вас же пятикомнатная квартира? – кивнула она на стену, отстоящую от лифта.

– Ну да, – согласилась я.

– Так и есть, – тряхнула головой соседка. – Ваша квартира изогнута, наши спальни отделяет тонкая стенка. Постоянно думаю: кто там за стеной ночами плачет? Не каждую ночь, конечно, но довольно часто. Ох, милая, не смущайтесь. – Она доверительно улыбнулась и коснулась моего плеча: – Я такая, немножко вульгарна, прямолинейна, рублю с плеча. У всех у нас одна болезнь – одиночество, нехватка мужчин. Но и в браке, уверяю вас, есть свои отрицательные стороны. Знаете, как ныл мой муж в последний год? Он обнаружил, что кровь берут из того пальца, на который надето обручальное кольцо. Представляете?

Я задумалась. Действительно, из того пальца…

– Все мужчины одинаковы, – авторитетно озвучила сермяжную истину Эльвира. – Да и шут с ними. Нас все равно больше. Если будет война, мы их победим, верно? Ох, простите, душечка, – заторопилась она, глянув на часы. – Работа не ждет, должен же кто-то стоять на страже правопорядка. Каждое мгновение расписано, живем с посекундной тарификацией, блин…

– Конечно, Эльвира, удачного дня. Я тоже пойду. Машина, к сожалению, в ремонте, но тут недалеко…

– Вам в какую сторону?

– На Каменскую…

– Пойдемте, – решительно потянула меня за рукав Эльвира. – Служебная тачка у входа, шофер заждался, мы вас подбросим. Да идемте же, – настаивала она, видя мою нерешительность, – никто вас не арестует, пока не за что. А давайте с мигалками через пробки?

Было в ней что-то озорное, бесшабашное, никак не характерное для майора полиции. Хотя кто их знает, какие они, эти майоры? Мы сидели на заднем сиденье полицейского «Форда», я усиленно робела, а Эльвира посмеивалась, глядя на меня.

– Вы тоже живете в пятикомнатной квартире? – спросила я, чтобы заполнить паузу.

– Что вы, мы народ небогатый, – охотно отозвалась соседка, – две комнаты и коридор. Обычная квартира. Ну, вроде как улучшенной планировки… – Она с каким-то любопытством покосилась на меня: – Оправились после пятничного инцидента?

– Не совсем, – вздохнула я. – Всякая чушь лезет в голову. Злодея не поймали?

– Найдут, – самоуверенно заявила Эльвира. – А не найдут – не ваша печаль. Он больше не вернется в наш дом. Вы точно больше ничего не вспомнили? Может, наличие примет, помимо тех шрамов? Или он что-то сказал?

– Ничего он не сказал, – пробормотала я, – молчал как рыба.

– Ну, и ладно, – отмахнулась Эльвира, – меньше слов – дешевле телеграмма.

Зазвонил мой сотовый. Это была Любаша – заведующая точкой на Каменской, куда я, собственно, и направлялась.

– Прошу простить, Евгения Витальевна, за ранний звонок, – защебетала она, – вы обещали подъехать, я уже работаю…

– Подъезжаю, – проворчала я. – Что у вас вчера стряслось?

– Недостача, Евгения Витальевна, – дрогнул голос у заведующей. – Надежда взяла три дня за свой счет – кто-то умер у нее. А как ушла, не досчитались 25 тысяч – всей выручки за два дня. Вера говорит, что деньги убирали в сейф, инкассации давно не было…

Я чуть не застонала. Как меня достали эти Вера, Надежда и Любовь на улице Каменской!

– Вера на месте?

– Отпросилась до обеда, – стушевалась Любаша. – Провериться ей надо, Евгения Витальевна… Это самое у нее… Месячных нет.

– Месячных нет? – вскипела я. – И что бы это значило? Беременность? Климакс? Смерть? Увольнение с работы уже сегодня? Черт знает что… – И, отключив телефон, злобно запыхтела.

– Перейдем на «ты»? – предложила Эльвира.

– Перейдем, – решительно кивнула я.

– А ты ничего, соседка, тоже заводишься, – уважительно констатировала Эльвира. – Так их, лоботрясов, гони к такой-то матери. Проблемы, что ли? Требуется квалифицированная правоохранительная помощь? Ты не смущайся, помогу по-соседски.

– Разберусь, – вздохнула я. – Сами с усами. Спасибо, Эльвира.

Через несколько дней мы снова с ней встретились – теперь уже в супермаркете. Я выбирала освежитель, а она подъехала сзади с тележкой и ткнула пальцем в пузатый флакон с потускневшей надписью «Новинка».

– Вон тот бери, соседка. Не знаю, как насчет других запахов в доме, но мужицкий изгоняет напрочь. Проверено.

Мы посмотрели друг на друга и засмеялись. У Эльвиры был усталый вид. И полицейская форма на ней сидела как-то скучно. Она держала за горлышко бутылку безумно дорогого французского коньяка.

– Выпьем, соседка? Напьемся в хлам, поболтаем о чем попало? Но только не сегодня, сегодня никак, до койки бы доползти. Не шучу, Евгения, подгребай завтра часикам к восьми. Путь не дальний от твоей халупы, такси можно не брать… Да не смотри такими глазами – это маленькие «ноль-семь», не сопьемся…

Я пришла к ней на следующий вечер – немного настороженная, под напряжением. Кто их знает, этих майоров полиции в женском обличии, – а вдруг они воинствующие лесбиянки? Но нет, обошлось, Эльвира оказалась обычной, хотя и довольно непринужденной женщиной. В интерьере, впрочем, не чувствовалось наличие женской руки – местами элегантно, стильно, но порядок Эльвира поддерживала нечасто и как-то выборочно. Половина вечера ушла на то, что я озирала ее углы, мысленно вытирала пыль и переставляла мебель. Это не помешало нам напиться до «зеленых человечков» – благо завтра был условно выходной день. Эльвира потчевала меня деликатесами из кулинарного отдела самого пафосного в городе гастронома, поила дорогим коньяком.

– Сопьюсь, соседка, – сконфуженно призналась я, заедая огнедышащую смесь мясистой оливкой, – то с подругой выпиваю, то с тобой.

– Ерунда, – громко чавкая, отмахнулась Эльвира. – Ты даже не представляешь, как квасят в полиции, и ничего, не спиваемся. Мусорная работа, только так и держимся на плаву. Давай по второй, – подняла она стопку, – за бабское одиночество – штуку, всесторонне оправдывающую женский алкоголизм.

Мы славно провели вечер (до того момента, пока не отказала память). Эльвира травила ментовские анекдоты, я смеялась. Потянуло в меланхолию, я стала жаловаться на жизнь, рассказала о своем покойном муже, расписывала, как стала жертвой киднеппинга, – на этом месте Эльвира перестала есть, открыла рот и смотрела на меня восхищенными глазами.

– Ну ты дала, соседка… – уважительно поцокала она. – Молодец, не сломалась, растешь в моих глазах. Черт, не знала про эту историю – я ведь только полгода в Центральном развед… тьфу, в центральной ментуре работаю.

Заметив, что я ухожу в депрессивный анабиоз, она сменила тему, стала с хохотом повествовать о своей неудачной попытке наладить семейную жизнь. О крохоборстве мужа, об отчаянных его попытках забраться под каблук жены и тихо там сидеть, ни о чем не помышляя.

– Вот на хрена мне такой мужик, скажи? – бормотала захмелевшая Эльвира. – Подчиненных мне и так хватает – только и делают, что в рот заглядывают да спешат услужить, а за спиной гадости говорят. Мужик мне нужен, а не эта размазня… Заработать денег толком не может. Что-то сделать своими руками – тоже, потому что руки не оттуда растут. Ходит весь пришибленный, запуганный, в каждой покупке выгоду высчитывает, каждую копеечку перебирает… Рассказать его любимую фишку? – засмеялась она. – Поднимается на лестничную площадку, достает ключи, но вытирает ноги не о свой коврик под дверью, а о соседский, чтобы свой не пачкать. Представляешь? И только после этого заходит в квартиру. Я как увидела, меня чуть не стошнило…

Мы досиделись до того, что я вообще не помнила, как оказалась дома. Хорошо, что дома, а не на стройке. Проснулась в собственной кровати – разобранная, немытая, исполненная глупых предчувствий, основанных непонятно на чем. Зазвонил телефон, я схватила трубку и облегченно вздохнула, услышав ехидный голос Шуры:

– И что у нас с хорошими новостями, подруга?

– За хорошими новостями не ко мне, – хрипло отозвалась я.

– Спишь, что ли? – удивилась Шура. – Но у вас уже одиннадцать утра.

– Болею, – призналась я.

– Подожди, сейчас догадаюсь… С соседкой отмечали день единства всех незамужних женщин мира?

– Не ревнуй, это всего лишь соседка. Подожди, – клетки мозга понемногу просыпались, – что значит «у вас уже одиннадцать»? А у вас?

– А у нас двенадцать, – невозмутимо отчиталась Шура. – Я немного не дома. Рудик вывез на Бали – очень хочет мне понравиться.

– Так ты сейчас на Бали? – поразилась я.

– Ну да, – удивилась она. – А что такого? Это не Антарктида, в конце концов. Здесь полно нашего брата. Вот лежим в пятизвездочном номере, с террасы заглядывает солнышко, повсюду пальмы, пальмы… аж выходить туда не хочется. Звоню из кровати, Рудик спит, устал за ночь, доказывая свою великую и всепобеждающую любовь. Я тоже, знаешь ли, немного устала, – с жеманными нотками призналась Шура. – Это была непростая ночь. Такая, знаешь, с элементами героической эротики… – и добавила, что-то уловив в моем насыщенном ядом молчании: – Вот только не надо злобно хрюкать из подворотни, подружка.

– Больно надо! Делай что хочешь. Мы с тобой по разные стороны кошелька. А кто обещал быть со мной? В радости и в горе? Кто обещал, что я всегда могу на тебя положиться?

– Что-то не так, Евгения? Пришло время, чтобы на меня положиться? – сразу посерьезнела подруга.

– Да нет, все в порядке, – вздохнула я. – Бытие застыло и никуда не стремится.

– Понятно, – задумчиво произнесла Шура, – значит, злодея, напавшего на тебя в подъезде, не нашли и не искали. Повторно он не объявлялся. Полиция на страже. Свой бизнес ты не продала.

– Другое в голове, – отбилась я.

– Но не мозги, это точно. Ремня кому-то надо. По первое число. Бросай свой вялотекущий энтузиазм, он до добра не доведет. О боже, когда же ты наконец начнешь слушать умных людей, а не собственных тараканов? И отстаивать не свою точку зрения, а правильную? И убери мнение с лица – я его не вижу, но знаю, что оно там есть. В общем, я с тебя не слезу, подруга. Вернусь на родину и сразу возьмусь за твое воспитание. Мы продадим твое убыточное и опасное хозяйство, продадим твою квартиру, купим новую – в таком месте, чтобы оно ни о чем не напоминало. Гы-гы, – хохотнула Шура. – Не волнуйся, я помогу тебе донести эту покупку до дома. У Рудика, как выясняется, роскошные связи в юридических кругах, так что нас не разведут со всеми этими сделками…

– И когда ты намерена вернуться? – перебила ее я.