Удалов вынул бутерброды, угостил спутников, пожевал сам. «Вот лечу я с одной планеты на другую, – рассуждал он, – в отдаленном пункте космоса жую спокойно бутерброд даже не с маслом, а с неизвестным жиром и с колбасой, которая сделана из чего-то, о чем лучше и не думать. Лечу как будто в командировку, ничему не удивляюсь, гляжу в иллюминатор на неизвестные мне созвездия, а в бесконечной дали пространства затерялась моя родная Земля, и на ней незначительной точкой разместился город Великий Гусляр, мало кому известный даже в пределах нашей необъятной родины. А на другом конце Галактики, может быть, тоскует обо мне незнакомая, но любящая девушка Тулия, у которой такая милая и добрая мама родом из Атлантиды. Вот так сближаешься с людьми, перестаешь удивляться, как переставал в свое время удивляться путешественник Марко Поло, обойдя Землю, а ведь нельзя не удивляться, иначе и нет смысла пускаться в дальние странствия. Не удивляться можно и дома, у экрана телевизора.» За иллюминатором, двигаясь параллельным курсом, мигала какая-то точка.

– Погляди, Тори, – сказал Удалов, – кто-то за нами летит.

– Ничего интересного, – ответил кузнечик, – блуждающая звезда.

– Не похоже на блуждающую звезду, – сказал могильщик. – Я много по космосу летал, спецпогребения обслуживал, а таких блуждающих звезд не видал. По-моему, и в самом деле за вами кто-то гонится.

– Не обращайте внимания, – поспешил возразить кузнечик. – Мало ли дряни в космосе летает. Лучше доедайте и готовьтесь к посадке.

Могильщик смерил кузнечика недоверчивым профессиональным взглядом, но промолчал, а Удалов снова пустился размышлять о странностях своей судьбы.

– Надо ездить, – сказал он наконец вслух. – Надо больше ездить и смотреть.

– Нет, – возразил могильщик. – Лучше не ездить и умирать дома.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ,

в которой с Удаловым происходят неприятные события на планете Сапур и его постигает разочарование

Кузнечик сверился с картой и посадил корабль в поле, неподалеку от растительного города.

– Ты, Удалов, – сказал он, – вперед не лезь. Торговаться буду я. А то тебя надуют. Подсунут негодные семена.

– Хорошо, – согласился Удалов. – Ты опытней, ты и действуй. Только я буду за тобой, прости, наблюдать, потому что тебе не доверяю.

Кузнечик снисходительно отмахнулся и быстро пошел по тропинке в лес. Он был озабочен, все поглядывал на часы, и Удалов предположил, что синхронный переводчик боится опоздать к дневному заседанию СОС.

Мухомор шагал сзади, оглядывался, принюхивался и своим обликом придавал экспедиции прискорбный оттенок. А уж как он раздражал кузнечика, даже трудно представить.

– Отстань, – говорил кузнечик. – Чего за нами плетешься? Топай в другую сторону, там, я слышал, кладбище есть.

– Извините, но кладбище меня не интересует, – отвечал могильщик. – Меня интересует не результат, а процесс. Я в некотором смысле олимпиец.

Удалов поглядывал на высокие деревья, мимо которых пролегал их путь, но деревья были самые обыкновенные, стволы без дверей.

– Потерпи, – сказал кузнечик, заметив интерес Удалова к природе. – Еще пять минут.

Лес был привычный взгляду, лиственный, с птицами и насекомыми, дорожка тоже была обычной, и Удалов от такого мирного окружения даже стал напевать песню. И вдруг кузнечик замер, а его спинка задрожала от волнения.

– Ничего не понимаю, – признался он. – Только на той неделе я сюда прилетал. Где же город?

Они вышли к краю громадного, изрытого ямами поля. Меж ям тянулись тропинки, у тропинок стояли столбы, и на них были указатели с названиями улиц.

– Могу поклясться. – сказал кузнечик, а Удалов, почувствовав неладное, спросил его прямо:

– Опять, Тори?

– Погоди! – Тори увидел лежащую на траве человеческую фигуру.

Они подбежали к человеку. Тот был в беспамятстве и тихо стонал. Могильщик наклонился над ним, достал из саквояжа флакон и дал человеку понюхать. Тот со стоном открыл глаза.

– Что случилось? – спросил нервно кузнечик. – Где весь город?

– Это ужасно, я скоро умру, – ответил человек и смежил веки.

– Он еще не сейчас умрет, – сказал могильщик. – Поверьте моему опыту. Он еще немного протянет.

– Говори же, что случилось с вашим городом? – настаивал кузнечик.

– Несчастье. И мы сами виноваты, – простонал человек. – Мы поселились в домах-растениях, полагая, что комфорт нам обеспечен навсегда. Так прошло двадцать лет. Наши квартиры послушно росли, мы не знали жилищного кризиса и всегда дышали свежим воздухом. Новые семьи отпочковывались вместе с деревьями. Но мы не учли.

Человек закатил глаза, и могильщику пришлось снова поднести к его носу флакон.

– На чем я остановился? – спросил умирающий. – Ах да! Мы забыли узнать у путешественников, которые привезли нам семена, как эти деревья размножаются.

– И как же? – поинтересовался Удалов.

– Мы узнали об этом сегодня ночью. С вечера наши квартиры зацвели громадными пахучими цветами, а ночью деревья вытащили корни из земли и побрели искать своих подруг. Оказалось, что у нас в городе обитают лишь деревья мужского пола, а для того, чтобы продолжить род, они должны опылить женские цветы.

– Но где же женские деревья?

– Их забыли импортировать, – прошептал человек. – Теперь наши квартиры вместе со всем населением бредут неизвестно куда и неизвестно когда остановятся. А я нечаянно выпал из своей квартиры и разбился.

На этих словах несчастный житель ушедшего города окончательно потерял сознание.

– Пошли догонять, – сказал Удалов. – Там же жители волнуются, дети.

– А как мы их найдем? – спросил кузнечик.

– По следам. Они же следы оставляют. Как стадо слонов.

– Нет, подождем здесь. Может, нагуляются, возвратятся.

– Идем, идем, – настойчиво повторил Удалов и потянул переводчика за рукав.

– Я останусь! – крикнул им вслед могильщик. – Возможно, этот страдалец помрет. Я уж похороню его бесплатно, для практики. Соскучился без дела.

Не успели Удалов с кузнечиком пробежать и ста метров, как нечто круглое и огромное закрыло свет солнца. Удалов поднял голову и понял, что прямо на них опускается космический корабль.

Приятели бросились в сторону, но, не долетев до земли, корабль завис, и из открывшихся люков принялись прыгать на траву тяжело вооруженные десантники.

Еще через минуту Удалов сдался в плен. Неизвестно кому. Удалова подвели к офицеру, который командовал десантом. Справа от Удалова стоял понурившись кузнечик, слева могильщик, которого оттащили от потенциального мертвеца.

– Здравствуйте, ваше Преимущество, – сказал неожиданно кузнечик. – Ваше задание выполнено.

– Где город? – спросил офицер спокойно и даже вяло.

Лицо его было неподвижно, зрачки замерли посреди белков, словно у слепого.

– Случилось непредвиденное осложнение, – объяснил кузнечик виновато. – Оказывается, город ушел искать своих самок.

– Не шутить, – сказал строго офицер и тонким хлыстом ожег плечо кузнечику, отчего золотой смокинг франта с планеты Тори-Тори разорвался, обнаружив зеленое покатое плечо.

– Город был растительный, – объяснил Удалов, чтобы рассеять недоразумение. – Он был весь из деревьев, и деревья ушли.

– Они издеваются над нами. Деревья категорически не ходят, – сказал вяло офицер. – По сто плетей каждому.

– Погодите! – вскричал могильщик. – Вон там лежит пострадавший местный житель. Он в таком состоянии, что лгать не будет. Допросите его и поймете, что мы вас не обманываем.

Офицер приказал солдатам стеречь пленников, а сам, помахивая хлыстом, направился к умирающему.

– Скажи мне, Тори, – обратился Удалов к кузнечику. – Откуда тебе знаком этот офицер и какое задание ты выполнил?

– Это тебя не касается, Удалов, – сказал Тори. – Но скрывать не стану. Его Преимущество – энтомолог. По его просьбе я наблюдал за ночными бабочками.

– Кстати, – заметил могильщик, – в космосе нас преследовал именно этот корабль.

– Совпадение, – ответил кузнечик, но никто ему не поверил.

Офицер вернулся к ним и сказал:

– Ваш местный житель так быстро умер, что мы не успели его пытать. Но он успел признаться, что выпал из уходящего дома. А где Удалов? Тори обещал его сюда доставить.

– Но не бесплатно, – нагло, но притом трусливо заметил подлый кузнечик.

– Не рекомендую упрямиться, – посоветовал офицер, помахивая хлыстом.

– Я Удалов, – признался Корнелий. – Что вам от меня нужно?

– Узнаешь, когда доставим. А кто второй?

– Я могильщик, – сообщил мухомор. – Но в данный момент я без работы. По вашему воинственному виду я полагаю, что мне в вашем уважаемом мире найдется достойная работа. Я согласен лететь с вами.

– Берите и его, там разберемся.

– Ваше Преимущество, – настаивал кузнечик, – мне пора возвращаться на СОС. Расплатитесь со мной, и я уеду.

– Задание ты выполнил только наполовину, – сказал офицер. – Города ты мне не обеспечил, а за одного Удалова платить не имею полномочий.

– Тогда я не буду больше на вас работать, – сказал кузнечик, – и вы лишитесь лучшего агента в сердце СОС.

– Другого найдем, – ответил офицер. – Не такого склочного. Попроще, поисполнительней.

Солдаты загоготали.

– Ах так! – воскликнул кузнечик. – Я буду жаловаться! Я немедленно возвращаюсь на СОС и сообщаю, что вы украли одного из самых популярных делегатов, любимца всего съезда, Корнелия Ивановича Удалова. Берегитесь, разбойники!

– Взять мерзавца! – приказал офицер своим солдатам, и те с нескрываемым удовольствием подхватили кузнечика под локти.

Через несколько минут кузнечик вместе с Удаловым и могильщиком оказались в стальной утробе космического корабля. К тому же надо отметить, что в ходе этой операции и Удалов, и кузнечик лишились своих сбережений, а могильщик саквояжа.

Дверь в утробу задвинулась, зажужжали двигатели, и космический корабль взял курс неизвестно куда.

– Предатель, – сказал Удалов без особой обиды, хоть и с отвращением. – Заманил меня на планету.

– Ты не понимаешь, – оправдывался кузнечик. – Я из принципиальных соображений. Я идейный предатель. Деньги только символ моей предательности. Учти, они разберутся, и наглый офицер будет жестоко наказан.

– Но прежде я накажу тебя, – сказал Удалов.

– Правильно, – обрадовался могильщик. – Не удалось мне похоронить лесного жителя, совершу погребение этого негодяя.

Поверив в серьезность намерений Удалова, кузнечик бросился к стальной двери и принялся стенать и ударяться о нее телом, однако никто не откликнулся на его жалобы.

Могильщик тем временем вытащил из кармана рулетку, легкими, буквально незаметными движениями обмерил кузнечика и сообщил Удалову:

– Это обойдется недорого, можно использовать детский гробик. Оркестра заказывать не будем. Венок один, из желтых лютиков.

Спокойный и деловой тон могильщика произвел на кузнечика удручающее впечатление, и его вопли достигли такого накала, что в корабле началась опасная вибрация и стали образовываться трещины, сквозь которые со свистом уходил воздух. Сирена тревоги частично заглушила крики кузнечика, и Удалов подивился, какая сила жизни, какое стремление к благополучию заложены в этом небольшом теле.

Могильщик протянул руку в направлении к Удалову и, повернув большой палец к дребезжащему полу корабля, сделал известный на аренах Древнего Рима жест, который употреблялся, когда общественность требовала добить поверженного гладиатора.

«Нет», – покачал головой Удалов. Он вспомнил, что представляет здесь гуманистическое передовое общество.

– Может, он еще исправится! – закричал Удалов, но крик его затерялся в прочем шуме.

Так жизнь коварного кузнечика, уже висевшая на волоске, была спасена – неизвестно еще, на благо действующих лиц нашей драмы или им во вред.

Постепенно кузнечик перестал вопить и лишь тихо рыдал, сжавшись в комок у двери и бросая опасливые взгляды на спутников. Могильщик, разочарованный милосердием Удалова, рисовал карандашиком на стене проекты коммунальных катафалков, а Удалов расстраивался из-за того, что нечаянная задержка заставит его пропустить вечернее заседание съезда.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ,

в которой Удалов оказывается в плену и узнает о странной судьбе населения планеты Кэ

Вскоре пленникам приказали покинуть стальную комнату и привели их к выходу из корабля, который опустился на планете Кэ.

Планета встретила Удалова легким грибным дождем, капли которого выбивали веселую дробь по листве деревьев и лепесткам роз. За пределами выжженной и умятой кораблями бетонной площадки местность была покрыта ковром разнообразных цветов, из которого поднималось массивное здание космовокзала. Несказанный аромат обволакивал тело и нежил органы чувств, а мириады бабочек оживляли общую картину, соперничая с цветами яркостью и неожиданностью расцветок.

– Неплохо, – сказал Удалов, который умел ценить заботу о красоте и экологии. – Просто замечательно: если они любят цветы, значит, у них открытые сердца.

Кузнечик почему-то хихикнул, а шедший сзади солдат больно толкнул Удалова прикладом.

Здание вокзала оказалось давно не крашенным, штукатурка осыпалась, но вьющиеся растения придавали руинам живописный и романтический вид.

Над входом в здание висела потрепанная дождями и ветрами выцветшая вывеска: «Добро пожаловать на планету Кэ, где вас ждут всегда!». В здании космодрома было душно и влажно, как в оранжерее. Горшки с резедой и ящики с ландышами стояли на полу, и порой приходилось через них прыгать.

Навстречу офицерам вышел исхудалый толстяк с кожей, обвисшей, как у голодающего слона, и в башмаках не на ту ногу. Толстяк был небрит, нестрижен, нечесан. Он жевал ландыш.

– Привезли? – бросил он коротко.

– Только Удалова, – ответил офицер. – Город успел сбежать.

– Удалов сопротивлялся? – спросил толстяк, почесываясь.

– Куда он денется?

Удалов обратил внимание на странную особенность губ толстяка. Они двигались не в такт словам, будто толстяк не очень умело дублировал кого-то другого. Удалов даже оглянулся, заподозрив какой-нибудь фокус, но рядом никого, кроме солдат, не оказалось.

Кузнечик оттолкнул Удалова и сделал шаг вперед.

– Прошу немедленно провести меня к Его Необозримости, – потребовал он. – Имею секретное донесение.

Неопрятный толстяк удивился, приподнял брови и замер, словно прислушиваясь.

– Нет, – сказал он после паузы. – Сначала разглядим Удалова. Здравствуйте, Удалов.

– Здравствуйте, – кивнул Корнелий. – Я весь на виду.

– Где мое уменьшительное стекло? – спросил толстяк.

Никто не смог ему помочь. Толстяк принялся копаться в складках своей широкой мятой одежды, наконец вытащил откуда-то стекло, приставил его к глазу, отчего глаз несказанно увеличился, и уставился на Удалова. Он рассматривал делегата с Земли минуты две. Удалову даже надоело стоять, и он переступил с ноги на ногу.

– Не производит впечатления, – произнес толстяк разочарованно. – Накормите их и приготовьте к церемонии.

Солдат отвел пленников в столовую. Столовая была недалеко, за перегородкой из ящиков и чемоданов, оплетенных диким виноградом. Стены ее были покрыты коричневой краской, пол заплеван, окна запылены, сквозь трещины в полу пробивалась трава.

Кухни при столовой не было. Только стойка, на которой лежали груды мятых лепестков роз и букетики гиацинтов. Повар с помощником рубили лепестки широкими ножами, а мальчишки на побегушках перемалывали гиацинты в мясорубках. Удалов подумал, что цветочные запахи ему начали понемногу надоедать. Очень захотелось селедки.

Народу в столовой было немного. Ели одно и то же – салат из рубленых лепестков, на второе – кашу из провернутых лепестков. Ели быстро, скучно, равнодушно, хотя порой из уст вырывались удовлетворенные возгласы.

Солдат подтолкнул пленников к стойке, где повар шлепнул им в тарелки по горсти салата, а мальчишки на побегушках положили на блюдца по ложке цветочной кашки.

Взяв свои порции, пленники отыскали свободные места за длинным столом. Могильщик принюхался к пище и сказал:

– Как у нас на кладбище!

– Вы тоже так едите? – удивился Удалов.

– Нет, только нюхаем, а венки потом выкидываем.

Удалов покачал головой, внутренне осуждая черный юмор, а потом посмотрел на соседа по столу. Им оказался небритый молодой человек с тупым взглядом, в пиджаке задом наперед. Ел он размеренно и тихонько ухал. Напротив Удалова питалась старуха в скатерти, накинутой на плечи. Удалов протер грязную ложку носовым платком, зачерпнул салата и осторожно поднес ко рту. Как он и опасался, салат из лепестков оказался горьковатым.

– Нет, – вздохнул Удалов. – Так не пойдет. Хоть бы подсахарили.

– Не нравится? – враждебно спросила старуха в скатерти. – Вы только посмотрите – ему нектар не нравится.

– А вам нравится? – удивился Удалов.

– Вздор! – рявкнула старуха. – Всем нравится.

– Я не спорю, – смутился Удалов. – Красиво, элегантно, пахнет приятно. Но ведь это чтобы нюхать, а не чтобы жевать.

– А эфирные масла? – строго напомнил молодой человек в пиджаке.

– Эфирные масла для одеколона и бабочек, – не согласился Удалов. – Хотя с чужими обычаями спорить не буду.

– Странно, – не успокаивалась старуха. – Господам нравится, а ему, видите ли, не нравится. Так что же тебе, любезный, подавать прикажешь?

– Хлебушка бы, – признался Удалов.

– Он хочет хлеба! – воскликнула старуха, не двигая губами. – Мерзавец!

Но при этом глаза старой женщины увлажнились, а молодой человек так шумно и судорожно проглотил слюну, что Удалову стало ясно – от хлеба они бы не отказались.

Наступила тишина. Будто кто-то невидимый, но властный приказал всем замолчать. И тут же люди, словно забыв о еде, стали подниматься со своих мест, выстраиваться в колонну по два и пустились по залу, скандируя, сначала робко и разрозненно, а потом все громче и горячее:

– Да здравствует цветочный салат! Да славятся эфирные масла! Долой хлеб и ненавистные эскалопы!

– Долой! – катилось по залу.

Звенела посуда. Повара, помощники поваров и мальчишки на побегушках аплодировали и кричали оскорбления в адрес белков и углеводов.

Правда, губы у всех двигались невпопад.

Приплясывая, охваченные энтузиазмом, люди продвигались к дверям и исчезали. Наконец последний из них покинул столовую, и остались лишь обслуживающий персонал, солдат и пленники. Солдат как ни в чем не бывало продолжал уплетать цветочную кашу.

Кузнечик презрительно поглядел на него и сказал:

– Они себя заживо губят.

– Исхудали, – согласился с ним могильщик. – Готовый материал для меня. Не планета, а золотые прииски.

– Если вы их переживете на этой диете, – заметил Удалов.

– Не переживет, – криво усмехнулся кузнечик. – Всех вас психически уничтожат.

– А тебя?

– Меня нет. Я подлец, а законченные подлецы дефицитны. Я иногда сам себе поражаюсь. Феноменальная атрофия совести: всех готов продать.

– Удалов, – проговорил могильщик, – надо было нам его ликвидировать на корабле. Похоронили бы давно, и никаких забот.

– Вот видишь, Тори, – сказал Удалов. – Могильщик, может быть, и прав. А если еще не поздно?

– Поздно, – хихикнул кузнечик, показав выпуклыми глазками на солдата.

Солдат вылизал тарелку, потом понюхал ее, подобрал упавший на стол лепесток, встал, подошел к пленникам и сказал:

– Пора, потенциальные!

Следующий час пленники провели в бывшей комнате матери и ребенка, переделанной в изолятор с помощью решеток на окнах.

В изоляторе было пыльно и зябко. Здесь хранились мешки с цветочными семенами. Могильщик храбрился и говорил, что профессионально наслаждается в атмосфере кладбищенского склепа. Удалов быстро ходил, перешагивая через детские стульчики и ломаные игрушки. Вдруг кузнечик воскликнул:

– Ты плохой товарищ, Удалов! Ты эгоист.

– Почему? – удивился Корнелий.

– Коробочка со скорпиончиком где? В кармане?

– Я совсем забыл. Прости, – сказал Удалов.

Он вынул из кармана скорпиончика. Скорпиончик принюхался к холодному воздуху и тут же создал вокруг нормальную атмосферу. В изоляторе потеплело, запахло розами, и узники сбились в кучу, чтобы на всех хватило тепла.

– Странная планета, – сказал Удалов, когда согрелся. – Глаза у всех пустые, едят цветочки, говорят, что хлеба им не нужно, эскалопы, говорят, долой, и вообще вид неопрятный.

– Это объяснимо, – ответил кузнечик. – Весь цивилизованный мир бьется над тайной планеты Кэ, все считают их больными загадочной болезнью. А дело просто – планета попала в плен.

– Так что же ты раньше не сказал? Давно бы уж меры приняли.