Глава 2

Кабинка пахла кожаным диваном и старым коньяком.

Стены, выкрашенные в кричащий красно-фиолетовый цвет, будто кривлялись, подчёркивая всю пошлость сокрытого места. Забава вошла, стараясь не замечать убогой обстановки, но в воздухе витало что-то ещё – знакомое.

Мужчина стоял спиной, разглядывая безвкусную репродукцию на стене. Высокий, с густыми каштановыми волосами, он казался слишком нездешним для местного заведения.

– Ты спрашивал обо мне? – её голос прозвучал тише, чем она хотела.

Тишина.

Потом – басистый смешок, от которого мурашки понеслись по спине, спрыгнули с кожи и рванули к выходу.

– Привет, солнышко.

Сердце остановилось. Нет. Нет. Нет.

Он повернулся.

Карие глаза Тимура скользнули по её телу с той же голодной усмешкой, что и несколько лет назад.

– Смотрю, дела у тебя идут в гору.

Лучше бы он ударил её. Лучше бы застрелил.

В горле ком – не страх, а ярость, густая, как смола с дрожью. Она застывает перед ним в этом проклятом платье, и каждый его взгляд обжигает кожу.

– Какого чёрта ты тут делаешь?! – её голос внезапно зазвенел, будто кто-то раздавил хрустальный бокал.

Мужчина не спеша плюхается на диван, разваливается, как хозяин жизни. Его пальцы начинают барабанить по кожаному подлокотнику – тук-тук-тук – будто отсчитывают секунды до полного краха.

– Не очень-то уважительно ты разговариваешь со своим спонсором… Да и спасителем.

Спаситель? Слово обжигает, как кипяток. Перед глазами всплывает: мать, сгорбившаяся над счетами, брат, который снова клянчил деньги, её собственные руки в царапинах от ночных смен. И всё это – из-за него.

Руки вдруг сжались кулаки так, что ногти впиваются в ладони. Боль – хоть какая-то опора в вырисовывающимся кошмаре.

– Ты не грёбаный папочка-благодетель! – слова вырываются, как яд, тот копился в ней годами.

Тимур ухмыльнулся. Глаза его сужаются, будто он только сейчас по-настоящему разглядел её – не как жертву, а как противника. В кабинке будто выкачали воздух.

– Милая, тебе правда стоит быть со мной повежливее. Я пришёл спасти тебя.

Его голос звучит как шёпот, как свист от змеи перед укусом. Но Забава больше не та запуганная девочка, что дрожала в углу. Она резко складывает руки на груди – защита, вызов, границы – и смеётся.

Смех режет, как стекло. Он не ожидал такого. Никто никогда не смеялся ему в лицо, не такому мужчине.

– Ты не понял! Мне не нужны ТВОИ деньги! У меня достаточно, спасибо большое.

Мужчина склоняет голову набок, внимательно изучающий добычу. Его каштановые волосы – идеально уложенные, будто он готовился к этой встрече – блестят под тусклым светом.

– Ого … – он улыбнулся, обнажая слишком белые зубы. – А кто тогда заплатит за все?

Он внезапно встаёт, и его тень накрывает Забаву целиком. Глаза у Тимура горят холодным бешенством, губы искривлены в оскале. Когда он говорит, слова вылетают, как удары хлыста.

– Ты думаешь, про деньги?! – крупная ладонь с грохотом ударила по стене рядом с её головой. – Ты тут на шесте вертишься, пока жирные ублюдки пальцами в тебя тычут, а братец твой в это время свою наркоту нюхает! Это твой выбор?!

– Как ни странно, у этих толстых потных извращенцев гораздо больше вкуса, чем у тебя!

Тимур прижался ближе, загоняя её в угол.

– Твой отец в гробу перевернулся бы, увидев, во что ты превратилась. Шлюха в дешёвом кружеве! – резко дёргает бретельку бюстгальтера, и тонкая ткань рвётся с тихим треском. – Но знаешь что?

Она в общем-то только сейчас поняла, что не знает Тимура. Вроде бы он какой-то военный или из спецслужбы? Она толком ничего никогда об этом не слушала. Для нее он всегда был другом покойного отца, дядькой, что приходит в дом, дает маме деньги и стращает их с братом. А мама все позволяет и терпит.

– Сегодня я добрый, – Тимур осмотрел ее целиком, прищуриваясь. – Извинись сейчас – и я вытащу тебя из дерьма. Забудем этот разговор, спишем твои долги.

Он выдохнул.

– Больше не придётся ковыряться в этой помойке. Будешь работать на меня.

Пауза.

– Я тебя вербую.

– Нет, спасибо. Я лучше буду работать здесь, до самой смерти, – в ее голосе звучала яростная уверенность. – Так что уходи. Я никогда ничего у тебя не возьму.

Его улыбка гаснет. Лицо внезапно меняется, как будто кто-то щелкнул выключателем. Глаза становятся морозными, а губы растягиваются в улыбке, лишённой всякого тепла. Он снова садится и откидывается на диван, разваливаясь с преувеличенной небрежностью.

– Хорошо, – делает паузу, наслаждаясь напряжением. – Тогда я готов к своему танцу.

Пальцы барабанят по подлокотнику, взгляд скользит по Забаве с нарочитой неторопливостью, словно он уже мысленно раздел её.

– Но учти… – сказал он совсем тихо. – Я плачу за искренность. Если в твоих глазах будет хоть капля фальши – считай, твой брат сегодня ночью останется без моей защиты.

Это уже не угроза. Ловушка.

Тимур ухмыляется, видя, как её уверенность даёт трещину.

– Ну что… всё ещё хочешь, чтобы я ушёл?

Танцевать? Он совсем с ума сошёл, если думает, что она будет танцевать для него. Забава прищурилась.

– Ни за что на свете, ты не заставишь меня танцевать!

– Я заплатил за это, так что я получу.

Она покачала головой.

– Они вернут тебе деньги!

Мужские движения плавные и тяжелые. В глазах – холодное торжество. Он знает, что нашёл слабое место.

– Думаешь, что только Валера будет проблемой?

Он делает шаг вперёд, заставляя её отступить к стене.

– Твоя мама… – он притворно вздыхает, – невероятно хрупкая. А её сердце… помнишь, что сказал врач после прошлого приступа? – его рука поднимается, будто собирается коснуться щеки девушки, но останавливается в сантиметре. – Стресс для неё смертельно опасен.

От жуткого шепота у Забавы подкосись ноги.

– Представь её лицо, когда я расскажу, где работает её любимая дочка. Как ты тут… тешишься.

В конце концов, это же Тимур, и Забава только что сама себя загнала в западню.

– Без глупостей, – внезапно его тон становится деловым. – Твоя мама и все твои никчемные родственники и друзья, конечно, будут удивлены. И будем надеяться, на твоей работе коллеги не лишат тебя уважения и дружбы, когда узнают, чем ты на самом деле занимаешься.

Она яростно моргнула, отказываясь доставить ему удовольствие видеть её слёзы. Лишь руки сжала в кулаки, не ощущая как ногти впиваются в ладони, но боль уже не помогает – Забава чувствовала, как почва уходит из-под ног.

– Ты… ты тварь… – сорвалась до хрипа, почти как ребенок. – Как ты можешь?

Ее гордость трещала по швам, а мужские глаза загорались тёмным удовлетворением. Он властно наклонился к ней и пальцами скользнул по плечу, заставляя вздрогнуть.

– Я даю тебе выбор, детка. Ты же умная девочка. Разве мама заслуживает удара?

Забава закрыла глаза. В голове всплывает образ матери – усталая улыбка, дрожащие руки, перебирающие таблетки. Её сердце не выдержит. Мужчина усмехнулся, и, на квадратном лице появляются морщинки от улыбки.

– Вижу, похоже, я все-таки для чего-то тебе нужен.

– Чего ты хочешь!?

– Я сказал тебе, чего. Всё элементарно. Я хочу свой приватный танец, за который заплатил, – парирует он.

– Ты с ума сошёл? Я дочь твоего лучшего друга, ты годами меня финансировал, вырастил в конце концов!

– О, так теперь я снова папочка? Потому что несколько секунд назад, кажется, ты говорила, что я тебе никто. Разве нет?

Он резко схватил Забаву за подбородок, заставляя встретиться взглядом. Его глаза вспыхнули диким огнём, а голос слышался хрипло, сдавленно от нахлынувшего желания.

Пальцами мужчина впечатался в ее подбородок, заставляя вскинуть голову. Глаза горели мрачным огнём, и в них – вся ярость многолетнего ожидания.

– Ты думаешь, я не знаю, чья ты дочь?! – спросил он сквозь зубы. – Я всю жизнь смотрел, как ты растешь. Как из гадкого утёнка превращаешься в…– темный взгляд жарко скользнул по телу, – …во всё это.

Тимур наклонился ближе, чувствуя, как ее тело дрожит.

– Ты моя инвестиция. И сегодня… – губы коснулись её уха, обжигая громким дыханием. – Я наконец получаю дивиденды.

Забава дернулась, но он сильнее прижимает её к стене, так что в глазах темнеет. И она вскипела от злости, в бессильном желании стереть довольную ухмылку с грубого лица. Тимур был слишком умён и сообразителен, чтобы это шло кому-то на пользу.

– Ты не можешь так поступать. Это отвратительно!

– Я согласен. То, что ты снимаешь с себя одежду за деньги, отвратительно, и я предложил тебе выход, но ты отказалась.

– Хватит играть! Ты знаешь, что я имею в виду. Отвратительно, что ты хочешь, чтобы я танцевала, для тебя!

Сильное тело прижимало её к холодной стене так чрезвычайно жестко, что та впивается в кожу. Дыхание Тимура обожгло ей шею, губы чиркнули по уху, когда он прорычал слова, от которых кровь застыла в жилах:

– Будешь танцевать, – рукой он грубо взял её за ягодицу, заставляя вздрогнуть. – Будешь раздеваться, – пальцы смяли кожу, оставляя следы. – Пока не останешься голой.

Она попыталась вырваться, но он лишь сильнее прижал к себе, и голос сменился на животный рык:

– И ты сделаешь это горячо. Потому что, если я уйду отсюда твёрдым как камень… – зубы сомкнулись на мочке уха, заставляя её вскрикнуть. – То твоему брату конец. Твоей матери – конец. Тебе – конец.

Тимур отстраняется, и его глаза сверкают безумием. В них – обещание. Угроза.

– Ты будешь видеть только меня. Каждую ночь. Каждый день. Пока не сделаешь, то что я требую.

Забава широко раскрыла рот, ей хотелось плакать и умереть одновременно. Как кто-то может быть таким садистом и больным? Что она сделала, чтобы заслужить такого человека в своей жизни?

Он отпустил ее и сел, кожа кресла скрипнула под его весом, когда он разваливается, как король на троне. Его пальцы снова за барабанили по подлокотнику – тук-тук-тук – словно отсчитывая последние секунды неповиновения.

– Не вини меня за неверные решения, – казалось в его голосе звучит почти сожалеюще, но в глазах – только холодное торжество. – Ты сама выбирала это. Снова и снова.

И самое страшное – он прав. Всплыли воспоминания: её согласие на первую работу, первую взятую сумму в долг, первое предательство самой себя. Да, она выбирала и выбирает. Забава опустила глаза. Пол пропитан чужими напитками, липкий под её ногами. Какой позор.

Взгляд Тимура поменялся – стал тяжёлым, тёмным, ненасытным. Как у волка, который уже почуял кровь.

– Просто сделай это.

Она подняла голову и встретила его тлеющий взгляд.

Первый шаг. Второй. Тело будто само вспоминало… постылые движения. Его взгляд – тяжёлый, как свинцовый щит, – ползет по её телу, словно выписывая пером по мокром пергаменту клятву. Каждый изгиб, каждое движение её рук – строфа в похабной поэме, которую он читает, обжигая губы языком в предвкушении. Белая шея, как лебединый изгиб под луной – его пальцы сжимаются на подлокотнике, точно представляя, как перехватывают это горлышко. Грудь вспыхивает под её же ладонями, как два опальных солнца, запретных, но таких манящих. Он чувствует их вес на своём языке уже сейчас. Живот, как впадина, тень между рёбер – здесь его зубы оставят метки сильного самца, не человека. А потом её пальцы скользят туда, и он замирает. Весь мир замирает. В такт музыке, в такт её легкому дыханию, в такт грешному, сладострастному падению руки…