Глава 1

Часть 1. Руна и Илья

1903 год

Спустя год после пирамид …1903.

В то утро Илья Кадуций незаконнорождённый сын князя Олейникова выскочил из ее постели при виде личного слуги, совсем не стесняясь наготы, и выхватил у него письмо. Стремительно развернул, он погрузился в чтение, на ходу натягивая атласный халат. В то время, как мадам распорядилась подавать завтрак, состоящий из простокваши, каши и нетипично мясного, зная, что любовник нуждается в последнем.

Мадам скользила взглядом по его телу также жадно, как любовник по строчкам, состоящих из очень мелкого почерка, и ей нравилось, то, что она видела.

Сын князя Олейникова был невероятно красив и хорош собой. Темный волос, коротко остриженная борода, и золотистые глаза, лицом он удался весь в отца. Но телом – телом он вышел значительно лучше. Хорошо сложенный, он притягивал к себе мускулами и формами, какие бывают у молодых мужей, занимающихся гимнастическими упражнениями. И мадам Данишевская никогда не отказывала себе в удовольствии насладиться зрелищем мужской первозданной красоты, коей природа щедро наградила ее любовника.

– Илюша, – проворковала она, с неохотой поднимаясь с мятых простыней и заворачиваясь в тончайшие кружева черного халата, привезенный непременно с предпоследних мод из Парижа. – Неужели это то, что я думаю?

Илья повернул голову и кивнул, затем снова вернулся к чтению, пока любовница забирала поднос у прислуги, отсылая ее.

– Замечательная новость. Наконец, мы можем обсудить дальнейшие отношения наши, – ответила она, стараясь говорить не слишком возбужденным тоном. – Ты же думал о нас?

Илья Кадуций с выражением некоторого удивления на лице, прекратил чтение, сложил письмо, и уставился на любовницу. Мария Данишевская, безусловно, интересная любовница, но были и другие на свете претендентки на эту роль. И Илья искренне полагал, что ему не стоит жениться.

– Думаю, твой муж будет рад вызывать меня на дуэль или любым другим способом избавиться. Милая, ты желаешь ему смерти?

Данишевская вздохнула, задумавшись о том, что смерть мужа может изменить все. Он стар, немощен и у него нет наследников. А хорошее денежное положение легко заставит пересмотреть ее любовника планы в отношении нее. Ныне в обществе без финансовой поддержки и связей трудно достичь успеха. Впрочем, как и во все времена. Она села за стол, жестом приглашая присоединиться.

– Может быть, я разонравилась тебе? – с обидой спросила она, стеля на колени салфетку и беря в руки цветной бокал из муранского стекла с простоквашей.

Он ответил не сразу. Набросился на мясное, как волк, поражая его с аппетитом. Что не удивительно, из всех известных ей мужчин, только этот любовник смог полностью усмирить ее чрезмерно горячий нрав.

– Как может разонравиться, то, что мы делаем? – спросил он с хитрой улыбкой, бросив жадный взгляд на ее грудь, не подозревая, что, в общем-то, озвучил самый большой страх мадам.

Та отставила стакан, позвонила в колокольчик, а затем, сцепив пальцы в замок и облокотившись на стол, разглядывая, как ест ее любовник, вкрадчиво произнесла:

– Мы три года вместе. И хотя чувственные аппетиты твои очень сильны, я думаю, ты нуждаешься в некотором разнообразии меню.

В этот момент в комнату вошла юная девушка. Илья, закончив с мясным, налил воды из кувшина в бокал, встал с удивлением разглядывая ее. Затем перевел изумленный взгляд на любовницу.

– Ты шутишь?

Девушка стояла так, словно не посвященная в происходящее, хотя очевидно знала Данишевскую. Одета она в скромное платье, указывающее на принадлежность не к высшему обществу, а скорее к ценной обслуге. Она походила на гимназистку, только что закончившую дорогое учреждение, но никак не на разнообразие меню. Может только волосы, решил Илья. Убранные в строгий пучок, они все равно были необычными. Он не видел никогда такого насыщенного рыжего.

Кожа казалось идеальной, фарфоровой. Тонкая талия, крепкая грудь, лицо…да с годами она могла превратиться в шикарную куртизанку. От девушки веяло аппетитным чувствованием, спрятанным под маской скромности. От нее дышало волчьим запахом? Что-о-о!? Она оборотень!?

Илья переменился в лице, разглядывая ее со всей тщательностью.

–Мадам, – произнесла красавица, ожидая распоряжений.

–Ты, я и она, – предложила Данишевская, вставая и приближаясь к нему, недвусмысленно погладила Илью по твердой груди под воротом халата. – Что скажешь?

– Ты сошла с ума, – произнес он вынужденно, отлично понимая, что и в самом деле, не безумие ли то, что предлагает любовница. Затем посмотрел на девушку. Оборотень и он! Конечно, заставить ее, или купить, будь она человеком не составит труда. Люди продажны. Но зачем? К чему ему еще одна любовница, к тому же прислуга.

Данишевская закусила губу. С обидой уставилась на любовника. Ведь она хотела, как лучше. Илья весьма горяч и хорош в постели, но она все-таки женщина с опытом и знает, мужчины любят разнообразие. Тем более молодые мужчины.

– Не ожидала, что ты ханжа.

Девушка же, бросила сначала испуганный взгляд после слов на расстроенную мадам, а потом на Илью. Дыхание у малышки сбилось, по хрупкой шее поползла краснота, отчетливо угадываемая на фоне завитков. Заалела по щекам и всему белому, как снег лицу без единой веснушки. И эта краснота, и завитки на белом заставили Илью сглотнуть. Никогда бы не подумал, что захочет оборотня.

Он отвернулся, стараясь больше не дышать в сторону красавицы. Гадая, знает ли она, что является альбиносом. Наверное знает…

– Это оскорбительно, мадам, – выговорила та, сдавленным голосом, разглядывая улыбнувшегося Илью.

Он повернулся, развязал пояс халата, и под все ширящимися глазами малышки, дал полам разойтись в стороны, чтобы лучше почувствовала запах. Да и его самого.

– Я тебе не нравлюсь, – спросил он, разглядывая ее, скорее для смеха, чем с намерением. Скорее порадовать любовницу, чем что-то сделать действительное. Безусловно, рыжая дивно хороша, но даже для него подобное слишком.

Губы девушки дрогнули, розовые, как утренняя заря. Она втянула воздух – сначала робко, потом глубже, шире, будто пробуя на вкус его сущность. Глаза её потемнели, зрачки расширились, вбирая в себя каждый его жест и мускул. В комнате повисло молчание, нарушаемое только прерывистым дыханием.

– Ты… совсем молоденькая, – прошептал Илья, наблюдая, как по её шее пробегает дрожь. Его голос звучал как шорох листьев под лапой хищника. – И у тебя нет пары.

Она замерла, будто олень на лесной тропе, почуявший волка. Но в её глазах уже не было страха – только странное, почти гипнотическое понимание. Они узнали друг друга. Не как люди – как звери одного вида.

Мадам Данишевская резко хлопнула кувшином по столу. Вода расплескалась, оставив тёмные пятна на скатерти.

– Вон!

Её голос прозвучал как выстрел. Но девушка уже не слышала. Она смотрела только на него – того, кто пах снегом и свободой, кто был похожим на нее.

Вспышка магния ослепительно ярким светом заполнила комнату, на мгновение застыв в воздухе, как молния в бутылке. Тени отбрасывались резко, почти гротескно – полуобнажённая мадам с искажённым яростью лицом, Илья, чья ухмылка в этом свете казалась дьявольской, и Руна, прижавшаяся к стене, её альбиносная кожа на снимке должна была выйти призрачно белой, почти нереальной.

Запах горелого магния смешался с духами и потом. Князь (муж мадам) хохотал, держась за живот – его бакенбарды тряслись, а перстни с гербами сверкали в свете утреннего солнца.

– Ещё один! Мадам, покажите правду! – он махнул рукой, и двое слуг в ливреях рванули вперёд, чтобы удержать Илью, но тот лишь размахнулся – и первый полетел в ширму, обтянутую шёлком с эротическими сценами. Фарфоровая статуэтка Амура разбилась вдребезги.

– Еще, еще один! Мадам, покажите правду.

Комната взорвалась хаосом. Княгиня Данишевская, забыв все приличия, вцепилась в рукав фотографа, её дорогие кружева рвались с треском, как паутина под сапогом. Пластина с негативом выскользнула из аппарата и полетела вниз – но Илья, с проворностью настоящего хищника, перехватил её в воздухе, едва не сломав при этом руку какому-то усачу в вицмундире.

Руна прижалась к обоям с позолотой, её широкие глаза отражали весь этот безумный балет: князь, хохотавший до слёз; мадам, рвущую на себе жемчужные нити; слуг, спотыкающихся о разбитый фарфор. В воздухе висела смесь запахов – пудры, пота, горелого магния и чего-то дикого, звериного, что шло от Ильи.

– Забери снимок! Илья! – визжала мадам, не жалея дорогостоящих французских кружев и каштановых кудрей.

Каким-то образом пластина отлетела к ногам девчонки. Она наклонилась, подобрать, и в этот момент на нее бросился великий князь. Руки мужчины оказались на шее, и та понимая, что ее душат, извернулась. Она сначала надавила ему на глаза, а когда смогла освободиться, повалив его на спину, вцепилась князю в шею, не осознавая, что творит.

Оглушительный визг мадам и вода из кувшина привели Руну в чувства. Почему-то она оказалась в руках Ильи, успевшего оттащить ее в сторону.

Комната замерла в ледяном ужасе. Руна, вся дрожа, разжала пальцы – под ними кровь, на шее князя, уже проступали сине-багровые отпечатки её хватки. Его лицо, ещё секунду назад пунцовое от смеха, теперь было цвета мокрого пепла. Глаза выкатились, рот открылся в немом крике, и тонкая струйка слюны вытекла на дорогой персидский ковёр. Мадам Данишевская издала звук, похожий на лопнувшую струну – не визг, а что-то худшее, предсмертное.

Илья стоял неподвижно, как каменный идол, но его глаза сузились до щелочек. В них не было ни ужаса, ни радости, только холодная ясность опыта, оценивающего новую расстановку сил. Его пальцы непроизвольно сжали Руну за плечи, оставляя синяки, которые проступят завтра. Кровь князя неторопливо заполняла узоры персидского ковра, превращая голубые лотосы в фиолетовые

– Я не хотела, не хотела, – лепетала девчонка, наблюдая, как кровь растекается густым киселем. Горит перед глазами багровой лужей. Она задыхалась. Её голос звучал как скрип несмазанных качелей. Смотрела на свои ладони – те дрожали, но странным образом оставались чистыми, без единой капли крови. Её альбиносная кожа под рыжими локонами казалась теперь прозрачной, как у призрака.

В следующий миг малышка увидела бросившуюся к ней обезумевшую мадам, в испуге отпрянула назад на Илью, вероятно думая, что к ней, так откровенно возлежащей на голом любовнике. Но та бросилась к нему, обхватив его за голову.

– Мы свободны! Илюша! Илюшенька, – шептала она, залезая на колени, целуя его и игнорируя между ними малышку. – Ты получил наследство, я свободу!

Один из троих мужчин, перезарядил фотоаппарат новой пластиной и сделал снимок. Мадам замерла, обернулась, перевела обезумивший взгляд на Илью, начав трястись:

– Забери. Забери сейчас же! Охрана. Охрана!

Мужчины убегали, унося с собой доказательства и скандальный снимок с места смерти великого князя.

– Вызывай врача, – велел Илья, скидывая с себя любовницу и поднимая на ноги ослабевшую и едва стоящую от горячки Руну. – Зови будочника.

Скандальный снимок напечатали в трех столичных газетах. И если Руну судили и отправили на каторгу, то Илью наказали.

Вины его не было, но в силу сложившейся непристойной обстановки, сам император пожелал строгой кары. Дабы его офицеры не допускали подобных стечений ситуаций. Его не уволили, назначили тайным офицером этапного конвоя. А это все равно, что на каторгу сослать. Выводы все делать умеют, в том числе и Илья. Не будь завещания и наследства, а главное титула, что оставил якобы папенька, его бы наказали не меньше девчонки.

Кабинет следователя, тускло освещённый керосиновой лампой и Руна сидела на краешке стула, её рыжие волосы, некогда яркие, теперь казались выцветшими, как старый гобелен. Через зарешечённое окно лился холодный свет – тот самый, что бывает только в московские ночи, когда даже тьма не может скрыть грехи. На столе перед ней лежали газеты с тем самым снимком: её испуганное лицо, полуобнажённая мадам, Илья с хищным оскалом. Заголовки кричали: "Скандал в княжеских покоях", "Убийство или несчастный случай?". Но ни одна газета не написала правды – что её пальцы сжали княжескую шею с силой, которой не должно быть у хрупкой девушки. Это все, что ему запомнилось.

А позже Илья стоял у двери, в новом мундире этапного офицера. Серость шитья тускло поблёскивало – будто насмешка. Его глаза, теперь полностью человеческие, смотрели на Руну без эмоций. Только лёгкий тремор в левой руке выдавал ярость, которую он подавлял. Он знал: приговор – месть императора за то, что волк посмел войти в высший свет. Люди часто видели ангелов животными. Посвященные принимали их за оборотней.

Тюремная карета с грохотом катила по мостовой, увозя Руну во тьму. Через маленькое зарешеченное окошко она видела, как Илья стоял на крыльце суда – высокий, прямой, в новом мундире с аксельбантами. Его лицо было каменной маской, но пальцы сжимали фуражку так, что кожа на костяшках побелела. Они не простились. Не сказали ни слова. Только в последний момент, когда карета уже трогалась, его губы шевельнулись, словно посылая беззвучное: "Жди…"

А в это время на перроне Николаевского вокзала мадам Данишевская, вся в чёрном крепе, сжимала в руках билет до Парижа. Её горничная суетилась с багажом, куда были бережно упакованы траурные вуали, жемчуга и… несколько пузырьков с прозрачной жидкостью – тем самым ядом, что когда-то капали в вино старому князю. Она оглянулась на город, который теперь принадлежал Илье, и улыбнулась. Европа была всего лишь передышкой. Она вернётся. Обязательно вернётся.