Василий Пушкарёв. Правильной дорогой в обход

И все-таки работать было весело: каждый день ходить по лезвию ножа и каждый день чувствовать, что ты «преодолеваешь», что ты живешь так, как хочешь жить.

Поразительное признание из уст, казалось бы, кондовейшего советского функционера. Василий Алексеевич Пушкарев стал директором Русского музея в 1951 году, 36 лет от роду, и продержался на посту четверть века. За это время фонды музея, во многом благодаря его личным стараниям, увеличились почти на треть: он был одним из инициаторов музейных экспедиций по заброшенным церквям русского Севера в поисках старинных икон, активно пополнял коллекцию произведениями молодых художников, обхаживал эмигрировавших из России художников и их наследников, вернул в культурное пространство Петрова-Водкина, сберег для нас Филонова и Малевича, – да, в запасниках и под замком на долгие годы, но сберег же!

Моя задача – получить вещь или приобрести ее любой ценой, любыми путями, лишь бы она имелась в музее. Вопрос экспонирования – это другой вопрос. Если сейчас я не имею возможности по тем или иным причинам выставить некоторые вещи, то после меня их выставят. Но надо, чтобы они были в собрании музея.

Как в воду глядел. И радует, что успел дожить до «после меня» и убедиться в правильности свой стратегии.

А вот книга о нем получилась странной. О самом Пушкареве мы узнаем разве что из собственноручно написанной биографии, ведь что он был за человек, автору Катарине Лопаткиной, судя по всему, не особо интересно. Сначала я подумала, что фигура Пушкарева – повод для того, чтобы поговорить о музейном деле в СССР вообще. Но и тут не сложилось: фактически каждая глава («Станковая живопись древней Руси», «Искусство, которое никто не видит», «Приобрести любой ценой», «Уведить Париж иии» и «Малевич как твердая валюта») – очень пунктирное изложение и без того известных вещей с цитатами из самого Пушкарева. И все бы ничего, вот только в конце почти каждой главы публикуются те самые тексты Пушкарева, которые были пересказаны-процитированы, большими фрагментами, несколько страниц назад. Зачем?

Зато бумага качественная, иллюстрации уместные и тоже хорошего качества. Хотя и непонятно, что между Кончаловским и Бакстом делает 10-страничная фотокопия Инструкции о поведении советских граждан, выезжающих в капиталистические страны (при том что вся книга целиком насчитывает чуть больше 300 страниц). Верстка аккуратная, но корректор то ли устроил забастовку, то ли его вообще не было, поэтому количество грамматических ошибок и совершенно несуразных опечаток поражает воображение. Ладно корректор, автор явно не держала верстку – и так сойдет? И последняя претензия: книга в мягкой обложке и склеена так жестко, что открывать ее можно от силы на 90 градусов – иначе или корешок поломается, или вообще книжный блок развалится.

А теперь о хорошем. Основная часть книги, с точки зрения содержания, да и чисто по объему, – перепечатанные (и, как отмечено выше, подробно процитированные в «авторской» части книги) воспоминания Пушкарева «Мои командировки в Париж», которые были опубликованы в журнале «Наше наследие» в 1990-х годах. Безумно увлекательно: встречи с Серебряковой, Анненковым, Шагалом! Лежащая вроде бы на поверхности аналогия – Сложное прошедшее , но она обманчива. В отличие от меланхоличного искусствоведа Германа, которому и в Париже было тоскливо, Пушкарев – настоящий коллекционер, практик и змей-искуситель. Я параллельно читаю воспоминания московского купца-миллионщика , и, как бы ни были далеки друг от друга оптовый торговец хлопком и директор художественной галереи, типажи очень похожи, вплоть до интонаций.

Воспоминания писались, когда уже можно было публично говорить и о дуболомной советской бюрократии, и об идеологических извивах. И оказывается, нет никакой необходимости подробно пересказывать Инструкцию для выезжающих, чтобы передать ту диковато-затхлую атмосферу. О знаменитой серии портретных рисунков партийных и общественных деятелей Анненского:

В списке было 26 портретов. Среди этих рисунков были, конечно, портреты и отъявленных «врагов народа», и менее отъявленных – таких как Тухачевский, Енукидзе, Зоф и другие. Перед отъездом я получил инструкции в ЦК КПСС от В.М. Полевого – заклятых врагов не брать, а менее заклятых уже можно было.

Так что, как бы критически я ни оценивала данное издание, одна только пере-публикация воспоминаний искупает многое. Интересующимся предметом я бы порекомендовала в этой книге прочитать только их, а о самом Пушкареве посмотреть документальный фильм:

На прошлой неделе в инфопространстве появилось много бонмо Льва Семеновича Рубинштейна – увы, по трагическому поводу. Чаще всего вспоминали это:

Жизнь коротка, друзья. Потерпите немножко. Не позорьтесь, не надо портить себе некролог. Подвигов от вас никто не требует. Но выбор всегда есть.

У Пушкарева все получилось.

Недолго автор "работал" над книгой, не напрягалась.

Неуместность некоторых худших сторон современного языка в книге о музее.

Лучшее, что есть в книге - тексты самого Пушкарева. А в них особенно запоминается то, что культура ненавистна бюрократии.

Масса опечаток.

Есть ошибка в архивных сведениях музея о картине Каравака. Ошибки в написании фамилии дочки художника делают Русский музей, Лопаткина и сам Пушкарев. Музей должен исправить, что картина поступила от Л. М. Бенатова. Его дочери фамилия Бесядовская! Ее фамилия в каталоге упоминается только потому, что ей музей перевел деньги. Вот так в ГРМ каталоги составляют.

Появляются претенциозно-невежественные высказывания вроде следующего": "В общем, к моменту появления Александра Маршака в Русском музее все по-настоящему впечатляющее можно было увидеть только в запасниках." То есть, не авангард - это не искусство? Большей гадости авангарду такими высказываниями и сделать невозможно. А ведь девица работала в Эрмитаже. Хорошо, что работала.

Нет ни глубокого изучения личности П., ни музейной жизни. 3 поставил только из за того, что дневники П. опубликованы (впрочем, почему то в середине издания).

Русскому музею очень не везет в 20 веке. В его начале здание Михайловского дворца кардинально перестаивается, теряет много интерьеров и мебели. Но ведь именно тогда начали бережно относится к наследию. Все лучшее забирает Третьяковка. До сих пор нет исследования об истории музея! Сейчас нет полноценной экспозиции музея!

Не раскрыты важнейшие темы: биография героя, его взаимоотношения в музее, имеет ли место антисемитизм П. и др?