Посвящается Розе

Camille Aubray

THE GODMOTHERS

Copyright © 2021 by Camille Aubray LLC

Печатается с разрешения William Morrow (импринт Harper Collins Publishers).

Издательство выражает благодарность литературному агентству Andrew Nurnberg Literary Agency за содействие в приобретении прав.

© А. А. Лазарева, перевод, 2025

© Издание на русском языке. ООО «Издательство АЗБУКА», 2025

Издательство Иностранка^®

Пролог

НИКОЛЬ

Нью-Йорк, апрель 1980 года

До того дня, когда моему мужу предложили работу в Белом доме, мне еще никогда не приходилось просить свою крестную об одолжении. На дворе стоял апрель 1980 года, и к тому времени мы с Джеймсом прожили в Нью-Йорке всего несколько лет. Мы познакомились в Париже, там же и поженились, но, как урожденные американцы, всегда считали Штаты своим домом, поэтому были очень рады вернуться, и я думала, что мы уже довольно прочно осели здесь, на Манхэттене. Я работала новостным обозревателем в «Тайм инкорпорейтед», а Джеймс занимался юридической практикой.

Но в один из ясных весенних дней Джеймс объявил:

– Только что у меня состоялся очень интересный разговор с Сайрусом Вэнсом. Он хочет, чтобы я работал вместе с ним в Государственном департаменте.

– Госсекретарю нужен именно ты? – поразилась я.

Этот вопрос, как и все остальные жизненно важные вопросы, мы обсуждали за ужином при свечах в нашем любимом ресторане.

– Нелегкая предстоит работа, ведь у президента Картера сейчас в самом разгаре кризис с заложниками в Иране, – признал Джеймс. – Мистер Вэнс хороший дипломат, однако сейчас в Белом доме идет ожесточенная подковерная борьба. А у бедняги Вэнса разыгрался жестокий приступ подагры, из-за чего он отправился на лечение во Флориду. Он предложил мне вернуться домой и обсудить назначение с «дражайшей супругой».

Я закатила глаза, а потом проворчала:

– Полагаю, мне повезло, что меня не назвали «милой женушкой».

Джеймс усмехнулся.

– Вэнс ожидает, что я приму решение до его возвращения, – сказал он. – Если мы согласны, тогда нас должно будет проверить ФБР. Это просто формальность, но они наведут справки обо всем, что касается тебя и меня, – о наших друзьях, семьях, работе и всех, кто нас хорошо знает. Вэнс предупредил, что нам лучше заранее рассказать ему все, что может заинтересовать спецслужбы, чтобы потом не было сюрпризов.

– Что ты имеешь в виду? – спросила я, поначалу не сообразив, о чем вообще речь.

– Ну, понимаешь, им нужно проверить, нет ли в нашем прошлом – или в прошлом наших близких – чего-то такого, чем меня смогут шантажировать, так называемых слабых мест. Я сказал ему, что моя семья скромная и порядочная, а твои родные – вообще самые достойные люди, которых я когда-либо встречал в своей жизни! – В мерцании свечей он нежно и благодарно поцеловал меня, и я, как всегда, почувствовала, как горячо он меня любит.

– Так что не волнуйся, все должно пройти гладко, – подытожил Джеймс и с удовольствием принялся доедать говядину по-бургундски, а я согласно кивнула.

Но весь этот разговор о проверке меня взволновал, хоть я и не могла понять почему. Смутная, необъяснимая тревога охватила меня, будто мелькающие по краю зрения призрачные тени, – но, когда я поворачивалась, чтобы встретиться с ними лицом к лицу, они мгновенно исчезали в темных, укромных уголках. Сделав быстрый глоток вина, я попыталась привести мысли в порядок.

Некоторое время спустя мы поехали проведать мою маму, живущую в округе Уэстчестер. Когда в один из дней Джеймс с утра отправился поиграть в теннис с другом, я решила разобраться с вопросом, до сих пор меня мучившим. Я рассказала матери о работе, которую предложили мужу.

– У нашей семьи есть скелеты в шкафу? – прямо спросила я и осеклась, скорее прочитав ответ по лицу матери, чем его услышав.

Она покраснела и с немного виноватым видом быстро отвела взгляд, но затем взяла себя в руки:

– Не сказала бы. Точно не в твои времена. Но почему Джеймс хочет отправиться в Вашингтон? Твои братья говорят, что президент Картер крепко влип с этими заложниками в Иране.

Старшие братья любили делать подобные громкие заявления за ужином в День благодарения. Сегодня я была с ними согласна: времена настали не самые лучшие. Но в эту минуту политика меня не интересовала, важнее была история семьи. Мне не хватало информации, но, хорошо зная мать, я понимала, что никогда не получу от нее подробного ответа.

Более того, что-то в ее быстром, уклончивом взгляде вновь всколыхнуло во мне странное чувство безотчетного страха. Но на этот раз я была полна решимости выяснить, в чем же причина, так что после того, как мама, сославшись на визит к парикмахеру, удалилась, я решила, что единственный человек, способный мне помочь, – это моя крестная мать. Она жила по соседству в уединенном прибрежном анклаве всего из четырех домов на крошечном клочке земли с видом на пролив Лонг-Айленд-Саунд. Наша семья в полном составе переехала сюда после долгих лет, прожитых в Гринвич-Виллидж.

Мне был знаком каждый дюйм этих двориков, где я играла с кузинами, и каждый уголок небольшой бухты, где я училась плавать в соленой морской воде. Но со временем воспоминания стерлись, схлынули, подобно волнам во время отлива, как только я отправилась в Европу, чтобы учиться и взрослеть.

Но теперь, когда я пересекла лужайки и пошла к дому крестной по вымощенной камнем дорожке, этого оказалось достаточно, чтобы воспоминания разом нахлынули на меня – я снова почувствовала себя маленькой девочкой, заглядывающей в эркерные окна гостиной, чтобы хотя бы одним глазком взглянуть на то, как за большим старомодным официальным столом крестная проводила таинственные «собрания» с моей матерью и двумя тетями. Я будто наяву видела, как они негромко общаются с сочувствующим тоном и как замолкают всякий раз, когда в комнату вбегают дети.

Мои двоюродные братья и сестры и я сама всегда называли самых старших женщин нашей семьи «крестные матери». Когда мне было десять, я зачитывалась мифами Древней Греции и Рима и какое-то время воображала, что наши крестные – настоящие богини, которые тайно спустились на землю. Даже их имена звучали для меня как имена мифических богинь: Филомена, Люси, Эми, Петрина.

Четыре могущественные ведьмы, которые строят козни и помешивают зелья в котелках. Даже то, что они, породнившиеся по своим супругам, попросили друг друга стать крестными для своих детей, может вам подсказать, насколько замкнутой была наша семья. Они считали, что чужаки опасны, что к ним всегда нужно относиться с подозрением. Но мы, как и все молодые люди, переросли эти опасения. Мы знали, что нам нужно вырваться из дома и проложить свой путь в большой мир, несмотря на все его опасности.

Сегодня я обнаружила крестную на роскошном крыльце ее викторианского особняка. Она стояла прямо, с гордо поднятой головой. Ей было за пятьдесят, но на светлой гладкой коже сливочного оттенка едва ли можно было найти хоть одну морщинку, а волосы, уложенные на затылке в пучок, оставались такими же темными и блестящими, как в молодости. И хотя она прожила в Америке не одно десятилетие, она сохранила в манере держаться чопорность Старого Света. Ее большие миндалевидные глаза, казалось, видели собеседника насквозь, из-за чего большинство людей ее побаивалось. Но ко мне, своей крестнице, она испытывала слабость.

– Buongiorno, cara Nicole^[1], – сказала она, когда я поцеловала ее в щеку.

Из ее дома открывался прекрасный вид на мягкие, приглушенные серо-голубые тона Лонг-Айленд-Саунда. Я с радостью обнаружила, что на крыльце все еще стоит старомодный диван-качалка из металла и плетеной, как у корзины, основы, и места в нем как раз хватит для нас обеих. Там мы и сели, откинувшись на подушки, покачиваясь и болтая о погоде.

– Николь, чем я могу тебе помочь? – наконец тихо спросила крестная, почувствовав неладное своим обостренным чутьем.

Мрачные предчувствия, прежде всколыхнувшиеся во мне, сейчас до костей пробрали меня пронзительной волной ужаса, причину которого я до сих пор не могла установить. Не знаю, возможно, у каждой семьи существуют свои секреты. Беда в том, что ты не можешь полностью забыть о чем-то, чего толком не знаешь, и мне подумалось, что другой такой же спокойной, уединенной встречи, подходящей для борьбы с призраками прошлого, у нас с ней может не состояться.

Так что я рассказала ей о том, что Джеймсу предложили ответственную должность, и о возможности формальной проверки нашего семейного прошлого. И хотя выражение ее лица не изменилось, я услышала, как она тихо ахнула. Этого оказалось достаточно, чтобы утвердиться в мысли, что я не зря решила прийти к ней с расспросами. Я внимательно наблюдала за ней, а она на несколько минут погрузилась в молчание.

– Прошу тебя, крестная, – наконец сказала я, – что бы это ни было, мне нужно знать все.

– Потянешь за одну нить – рискуешь распустить все полотно, – мягко предупредила меня она.

Но вот что странно – мне показалось, будто все это время крестная ждала, когда же я приду к ней с подобными расспросами.

– Хорошо, – кивнула она, – но только потому, что меня просишь об этом ты, Николь. Однако кое-что из нашего разговора должно остаться между нами. По крайней мере, подожди, пока я умру, прежде чем начать разбалтывать мои секреты, – сухо добавила она. – И учти – помирать я не тороплюсь!

Я кивнула, и она спросила:

– Итак, с чего мы должны начать?

Я глубоко вздохнула. Все, что касалось четырех крестных, казалось ужасно таинственным. Кем они были до того, как стали нашими крестными? Они редко говорили о себе, легко, но настойчиво избегали наших расспросов, пока мы наконец не смирились с тем, что их прошлое – будто кирпичная стена, за которую нам нет смысла пытаться заглянуть. Что же за секреты объединяли их все это время и каким-то образом стали причиной моих детских слез? Я предчувствовала, что за этими тенями скрываются и насилие, и другое зло, и поэтому пыталась скрыть свои мысли даже от самой себя.

Должна признать, крестная оказалась права. Достаточно было потянуть за одну нить, задать один вопрос, ведущий к другим вопросам, – и таким образом мне в конце концов удалось узнать всю семейную историю.