За день до Анджеек

Сегодня мы познакомились с Марией. Я как раз подметала пол, и тут вошла она в сопровождении Травки, увешанного ее вещами прямо как викторианская елка.

– Мария, Скорпион в слиянии с Весами, – сообщила она, подавая тонкую аристократическую руку, отягченную огромными перстнями из меди. Мне сразу вспомнилась Квятковская.

Мы тоже представились и, как всегда в подобных ситуациях, попросили извинения за страшный беспорядок. Есть шанс, что гость поверит, будто обычно бывает чище.

– Мы не успели сделать уборку, – оправдывалась Милена. – Как-то в последнее время нам трудно собраться.

– Это легко объяснимо, просто у вас натура не уборщиц, – объяснила Мария. – Я всегда так говорила тете, когда она цеплялась ко мне из-за беспорядка в комнате. Но до нее такие аргументы не доходят. Что ж, так всегда бывает при разных уровнях, – вздохнула она, но тут же вернулась к огорчительной прозе жизни: – А куда я могу положить свои вещи?

– В тот угол, возле печки, – сказала Милена. – А тут вешалка. А что касается спального места, можешь спать с нами на столе или…

– Вечером доставим кровать, – прервал ее Травка. – Мои приятели сейчас торгуются с хозяином. Он уже сбавил цену с двух бутылок водки до трех плодово-выгодного вина.

– Кровать с латунной рамой? – удостоверилась Мария.

– Все в соответствии с пожеланиями.

У меня было впечатление, что сейчас он отвесит поклон, как какой-нибудь там английский лакей. Даже смотреть было противно.

– Куда я могу сесть? – Мария огляделась вокруг.

Травка стремглав бросился за стулом, протер его рукавом и подставил ей под самый нос, чтобы не сказать более точно.

– Спасибо, Томек.

С ума сойти! У Травки, оказывается, есть нормальное имя!

– Я тебе еще нужен?

– Нет, можешь вернуться к себе, – милостиво позволила Мария.

Он вышел, покорный и взволнованный. А мы почувствовали, как бремя служения Марии ложится на наши плечи.

– Славно тут у вас. – В ее устах это прозвучало на удивление пренебрежительно. – Только не хватает чего-то… чего-то, что придаст стенам художественный лоск. Надо будет в свободную минуту заняться этим.

– А что бы ты хотела сделать? – заинтересовалась Виктория.

– Нарисую какую-нибудь абстракцию. Вот здесь, на этом куске. Что-нибудь в оранжевой гамме с большой такой каплей индиго.

– Ты умеешь рисовать? – оживилась Миленка. – Вот здорово! А я не могу даже слепить ровный шарик из пластилина.

– Умею, когда-то я хотела стать великой художницей, – сообщила Мария. – И может, еще буду. Я пока колеблюсь, что выбрать.

– А какой у тебя есть выбор?

– Ну, стать актрисой, писать пьесы или хокку… Я пока не знаю. Я в поиске.

– А что ты сейчас пишешь? – не отставала Виктория.

– Еще ничего, – с некоторым раздражением отвечала Мария, – потому что я еще не приняла решение, что мне хочется писать.

– А как примешь, так сразу сядешь и напишешь? – зудела Виктория.

– Ну да.

– А что ты нам нарисуешь на стене?

– Что-нибудь такое, что будет идти изнутри. Что-нибудь очень энергетическое, ломающее привычные схемы. Это решится в один миг.

– Ждем не дождемся, – заверила ее Миленка. – Верно ведь, девочки?

– Да, – подтвердили мы. Правда, энтузиазма в нашем «да» было маловато, но что поделать – такая уж пора года.

На несколько минут мы все умолкли. Тягостное молчание наконец прервала Мария:

– Виктория, а ты откуда? У тебя такой необычный выговор.

– Сейчас-то уже ничего. Слышала бы ты меня два года назад, – без тени смущения сказала Вика и продемонстрировала, как она говорила раньше: – Я вьеедь жьииву недльееко от восточьной граньиицы.

– Восхитительно! – воскликнула Мария. – Это же классно – жить на границе двух миров.

– Не знаю, классно или нет. Просто судьба нас зашвырнула туда, и мы там жили. А мама и сейчас живет.

– А как по ту сторону?

– Не знаю, я там никогда не была.

– Ты жила в нескольких километрах от границы и никогда не была на другой стороне? – удивилась Мария, и не только она.

– А зачем? Что там другого, непохожего? Такое же небо, воздух и трава такие же…

– Но люди-то другие.

– Да не очень. Неторопливые, немножко пришибленные, пьют здорово. Как наши.

– Но в магазинах другие товары, – не сдавалась Мария.

– Может, в маленьких лавочках они и отличаются, – вклинилась Милена, – но в больших магазинах всюду один и тот же хлам. Летом я возвращалась из Венгрии и по пути раза два заглянула в гипермаркеты – надо было купить чего-то попить. Можете мне, девочки, поверить, даже расположение продуктов на полках там такое же, как у нас. А внутри такая же дрянь. Дешевые дезодоранты, одноразовые китайские трусики, жевательная резинка, яркие пакеты едких стиральных порошков. Даже не чувствуется, что ты за границей.

– Потому что Венгрия никакая не заграница, – фыркнула Мария. – Жаль тратить лето на такие поездки.

– Да уж конечно, лучше поехать на Канары, – не без язвительности согласилась Милена.

– Что ты! – только что не замахала руками Мария. – На Канары сейчас ездит жуткое быдло. Потому они и стали такими вульгарными. Если бы мне предложили выбор, я бы, пожалуй, поехала в Лаос или на Филиппины.

– А я в Сибирь, – вздохнула Виктория. – Посидеть бы летом на берегу Байкала. Посмотреть на воду, поговорить с местными жителями, а утром попить хлебного кваса…

Настала тишина, потому что каждая из нас на миг погрузилась в собственные мечты. Но мы быстро вынырнули на поверхность. Первой вернулась к реальности Миленка:

– Пока поездка мне не светит, так что ограничусь солярием.

– Ты часто туда ходишь? – полюбопытствовала Мария, взглянув на шоколадные плечи Милены.

– Сейчас реже – все деньги ушли на предыдущую квартиру.

– А вот эти накладные ногти?

– Минутный каприз. Не советую – очень мешают, за все цепляются.

– У тебя довольно… интересный стиль.

– С легким привкусом китча, не будем пугаться этого слова, – с улыбкой произнесла Миленка.

– А почему именно такой?

– Потому что мне так нравится, – отрезала Милена. – Когда-то, еще в лицее, я была примерной девочкой. Элегантность и скромность, равномерно распределенные по ста шестидесяти пяти сантиметрам моей личности. После третьего класса я поехала в языковой лагерь. А там сплошь одержимые снобки. На всех смотрят свысока. Все, кроме них, приземленные и ограниченные. Однажды мы вместе пошли на прогулку. Все девчонки а-ля Одри Хепберн. Нет, против Одри я ничего не имею. Но когда видишь тридцать ее копий, блевать тянет. Одинаковые свитерки, юбочки до колен, шейные косыночки, волосы, собранные в узел на затылке, и очки. И все это стоит будьте-нате. А под мышкой модная высоколобая книга. И среди них я: свитерок, юбочка до колен, ну и все прочее.

– А под мышкой толстая книга, – подсказала я. И тут же поняла, что полностью совпадаю с этим описанием. Разве что прическа у меня другая.

– Нет, дезодорант «Шанель» номер девятнадцать. Идем мы. Прошли мимо кошмарной скульптуры в стиле соцреализма: пестрая бабочка из пластика. Все девицы с негодованием отвернулись: «Какой ужас. Безвкусица. Кто это поставил?» Мы дружно возмущались дурным вкусом творца. Идем дальше. Книжный магазин. В витрине альбом Блейка. Две самые большие снобки наперебой стали восклицать: «Ой, смотри, Блейк! Блейк – это чудесно! Нужно купить его! Я просто без ума от Блейка!» В этом кругу не полагается восхищаться Моне. Это слишком примитивно. Надо, чтобы ты приходила в восторг от какого-нибудь художника эпохи романтизма или современного, но только не Уорхола, потому что Уорхола каждый дурак знает. Была с нами отличная девчонка. По-настоящему оригинальная. Анеля. Посмотрела она на нас и говорит: «Все-таки вы какие-то убогие». И пошла от нас. Но перед тем как уйти, сказала еще: «Одним нравится Блейк, а другим – бабочки». И тогда я вдруг осознала, что я принадлежу к тем, другим. Кому нравятся бабочки. Но я еще долго мучилась в униформе снобки. А потом получила аттестат, поступила в университет и на каникулах познакомилась с Маркусом. Но это уже другая история.

Начало декабря

Сегодня в первый раз я пришла домой очень поздно, а именно после полуночи (как Золушка). Мама еще хлопотала в гостиной, собирая газеты и еженедельники, развешанные на подлокотниках кресел. А папа в очередной раз перечитывал автобиографию прославленного нейрохирурга, профессора, доктора наук Мануэли Дендритовой. Прокрадываться на цыпочках или ползти, прикрывшись придверным ковриком, не имело смысла.

– Все знаю, все знаю и прошу прощения, но сегодня ведь были Анджейки, а кроме того… – я подыскивала нужные слова, – кроме того… не могу же я все время держаться обособленно. Должна же я наконец начать интегрироваться. Мама, ну скажи хоть что-нибудь!

– Я здесь только убираю, – ответила мама, демонстрируя кипу собранной прессы.

– Вислава, мы понимаем твои потребности, – сказал папа, оторвав взгляд от биографии Мануэли. – Контакт с группой исключительно ценен.

– Вот видишь, – обрадовалась я.

– Но не до полуночи, – подчеркнул он. – Какие серьезные темы можно обсуждать в полночь?

– А разве всегда необходимо обсуждать серьезные темы? – вмешалась мама.

– Кристина, мне крайне неприятно, – обратился к ней папа, – что ты саботируешь мои высказывания. Неужели ты не знаешь, как это рискованно – давать ребенку взаимоисключающую информацию?

– Знаю, знаю. Ты написал на эту тему магистерскую работу, четыре статьи и одно пособие, – перечислила мама.

– Потому я был бы тебе крайне благодарен, если бы ты, вместо того чтобы подвергать сомнению мои аргументы, поддержала меня в дискуссии.

– Хорошо, – спокойно отреагировала мама на папин выговор. – Послушай, Вишня. Ты поздно пришла, мы беспокоились. В следующий раз просто позвони нам и предупреди. Так хорошо?

И мама вышла, прежде чем папа успел ответить. Какое-то время он неподвижно сидел, подбирая слова. Он всегда так делает. Наконец он произнес:

– Поскольку все мы слишком возбуждены, я хотел бы перенести наш разговор на выходные. Что ты скажешь про утро субботы?

* * *

Что я могла сказать? Воспитательные разговоры в нашем доме – это исключительно важное мероприятие. От этого не отвертишься под банальным предлогом встречи с подругой или головной боли. В целом это выглядит примерно так:

Первые два часа – фильм с ярко выраженной воспитательной направленностью.

Полчаса – дискуссия о просмотренном фильме. Следующие полчаса – перечисление проблем воспитания, которые отметил там папа.

Еще полчаса – совместная работа по поиску решения, удовлетворяющего обе стороны (вернее, взрослую и более опытную).

Последние десять минут – подведение итогов дискуссии, а также заверения, что мы друг друга любим.

Может, на этот раз будет по-другому?

Субботнее декабрьское утро

Увы. Все было как всегда в соответствии с принципом: если что-то действует исправно, зачем менять?

Ровно в одиннадцать ноль-ноль я села в кресло перед экраном телевизора. Папа принес кассету, включил и устроился на диване. На этот раз он предложил для просмотра фильм о судьбе мальчика из бедной английской семьи. Билли, худенький двенадцатилетний паренек, живет в одном из тысяч унылых маленьких домиков. Вместе с дряхлой бабушкой, грубым старшим братом, неразговорчивым, непрерывно бастующим отцом-шахтером и поблекшим воспоминанием об умершей несколько лет назад матери. В один из вечеров мальчик совершенно случайно открывает, что его призвание – танец. Причем танец классический – к сожалению, хобби малопопулярное в среде любителей футбола, бифштексов и темного пива. Так что орешек, доставшийся Билли, не так-то легко разгрызть. Если он от танца не откажется, то станет посмешищем шахтеров, в том числе отца и брата. Как нетрудно догадаться, отважный мальчик выбирает долгий и тернистый путь к сцене. И одерживает победу. В финале мы видим мускулистого мужчину в балетном костюме лебедя, который сейчас исполнит на сцене большой прыжок. Конец. Я украдкой утерла жаркую слезу, только что покинувшую мою одноименную железу.

– Как ты думаешь, Вислава, что хотел сказать создатель этого фильма?

Что лучше избрать полную труда и унижений жизнь в чужом большом городе, чем полную труда и унижений жизнь в своем родном поселке, поскольку первый вариант дает тебе шанс станцевать партию лебедя, а второй обрекает тебя на дешевое пиво в компании безработных приятелей? К тому же в чужом большом городе тебя никто не знает. Сможешь переодеваться в лебедя когда угодно, не только на сцене.

– Что человек должен реализовать свои мечты?

– Хорошо, но еще…

По его тону я сделала вывод, что это не самая удачная интерпретация и надо пробовать дальше.

– Что на успех могут рассчитывать только настойчивые и упорные люди? – ляпнула я следующую гипотезу.

– Лучше, значительно лучше. Действительно, как ты верно заметила, благодаря упорству и тяжелому непрестанном труду Уильям чего-то достиг… но в этом мудром фильме есть еще кое-что… – Папа поправил очки. – А именно отношения мальчика с друзьями.

– Но у Билли был только один друг…