Полтора года назад

Милена была одной из множества неприметных выпускниц где-то в Восточной Польше. Невзирая на изрядные успехи в учебе (средний бал на выпускных экзаменах 5,5, участие в различных олимпиадах и конкурсах), она чувствовала, что в ее упорядоченной жизни отсутствует капелька чего-то очень важного. Может, самой жизни? Именно тогда она взяла очередную книжку своего тезки Милана Кундеры и наткнулась на фрагмент о взглядах. На странице 202 она прочитала, что людям необходимо, чтобы кто-то на них смотрел. Одни не могут жить без взглядов анонимной толпы и становятся звездами МТV или героями экспериментов наподобие «Продемонстрируй миру свое нутро и грязное белье». Другим достаточно взглядов гораздо меньшего количества людей. Они охотятся на них в клубах и на дискотеках, устраивают шумные праздники по самым незначительным поводам либо переезжают в маленький городок. Благодаря этому они оказываются в окружении десятков и сотен взглядов. Затуманенных спиртным, большой дозой кокаина или подстрекаемых соседским любопытством. Но неизменно знакомых взглядов. Есть и такие, кому достаточно взгляда любимого существа. И когда это любимое существо уходит, они бросаются на поиски другого, лишь бы спрятаться от пугающей пустоты. И наконец, последняя, уже вымирающая, группа – романтики, живущие под воображаемыми взглядами отсутствующих. Средневековые рыцари, которые ради дамы сердца хватались за меч и метелили противника до тех пор, пока тот не становился похож на паприкаш в исковерканной банке. Воины, которые ради любимого короля, возлежащего на медвежьей шкуре в замке за несколько сотен миль, лишали жизни тысячи язычников, хлопающих от удивления глазами. Милена сообразила, что она тоже не может жить без взглядов. Каких, она еще не поняла, но сознавала, что жить без них не может, и баста. Потому она решила все изменить и высунуть нос из-под стеклянного колпака, где ее держали сверхзаботливые родители. В первый раз после стодневки^[7] она пошла на дискотеку в «Пассию». И там встретила Маркуса, который в совершенстве владел искусством пирсинга, татуировки и соблазнения наивных молодых девчонок. Маркус и объяснил, какого рода взгляды ей необходимы:

– Тебе нужно, чтобы тебя пожирали взглядами мужики. Молодые и старые. Знакомые и незнакомые… Ну, крошка, так когда ты придешь ко мне делать татуировочку?

Маркус создал пятый элемент, а также новый облик Милены. За несколько недель он превратил серую мышку в интригующее сочетание Кайли Миноуг, Барбареллы и завлекательных трансвеститов с дискотек Южной Швеции.

Полгода он обожал Миленку, как всякий Пигмалион, довольный плодом своих трудов. Потом позволил ей совершить пробную вылазку на Плянты. И там оставил. Милена месяц проплакала, но потом вспомнила про свою жизненную миссию – коллекционировать восхищенные взгляды мужчин (а временами и женщин, почему бы и нет?). И она коллекционирует.

* * *

– А что с другими мужчинами? – полюбопытствовала я.

– Случаются, но каждый лишь на два-три месяца, – проинформировала меня Вика. – И каждый, к сожалению, напоминает Маркуса: преобладание формы над содержанием и яиц над мозгом.

– А тот, последний?

– Да такой же, как остальные, – отвечала Милена, выуживая огурец из огромной банки. – И вдобавок ревнивый. Потому-то мы и расстались.

– Что у вас произошло?

– Я договорилась с Маркусом, что сделаю у него татуировку, – сказала Милена. И, увидев выражение лица Вики, добавила: – Кавалер из него никакой, но как татуировщик он просто супер.

– И что было дальше?

– Маркус пригласил меня к себе, показать новые узоры. Роберту я об этом не сказала, она должна была стать сюрпризом на Мужской день: его бывшая рассказала, что он тащится от татуировок на лодыжке. И я решила сделать там пылающее сердце, пронзенное молниями. Представляете, как гениально это выглядело бы? – Она откусила кусок огурца, забрызгав рассолом стол и окрестности.

– Ты не можешь не брызгаться? – вытирая лицо, сделала ей выговор Вика.

– Я же не виновата, что попался такой дряблый. Папа опять экспериментировал при засолке.

– Ну и что? – спросила я.

– Как обычно, получились вот такие взрывчатые. Каждый как бочка с рассолом.

– Да нет, что с Маркусом?

– А, с Маркусом… Пришла я к нему, села, стали вспоминать прошлое. Как нам было хорошо и вообще. Он так растрогался, даже пожалел, что бросил меня тогда на Плянтах, поскольку следующая Галатея ободрала его как липку. И вдруг он мне говорит, что не хочет брать с меня денег за татуировку. Он хочет всего лишь побрить мне ножки.

– Он так и сказал – «ножки»?

– Ну да. Меня это до того растрогало, что я согласилась. Марко достал пенку, мою любимую, лимонную, и принялся за дело. А Робби думал, что я сижу на занятиях, и поехал в Новую Гуту к родителям, которые, оказывается, живут в доме напротив Маркуса. Уселся он в кресло перед теликом, откупорил пиво. Полный релакс. Глянул в окно, а там какая-то дева с ногами в пенке и татуированный мен без рубашки, но зато с бритвой в руке.

– Извращение чистой воды, – заметила Вика.

– Вот-вот. Поэтому он подошел к окну, чтобы посмотреть, что будет дальше. Глядит, а это я. Ну он выскочил из дома, прикинул по окну, какая квартира, и ворвался к Маркусу. Тот, когда влетел Роберт, как раз закончил брить одну голень. Робби бросил на меня убийственный взгляд и выбежал. Я кричала, звала его, но не побегу же я за ним с одной намыленной ногой. А у Маркуса так руки тряслись, что я решила не делать татуировку. И все из-за дурацкой ревности.

– Лет через десять ты будешь благодарить судьбу за то, что он вовремя ворвался. Хватит тебе и нетопыря на пол-ягодицы.

– Я это называю районом бедренной кости, однако на анатомические дискуссии у меня нет сил.

– А потом ты не звонила Роберту? – спросила я.

– Два раза, но он уперся и не брал трубку. Для него измена – это конец всему. Все правила игры он мне выложил уже на первом свидании.

– Да, тогда худо. Тебе надо найти нового.

– Что при твоей внешности и… не слишком завышенных требованиях, – заметила Вика, – будет несложно.

– Надеюсь, что на этот раз попадется что-нибудь приличное, – вздохнула Миленка. – Вишня, а как твои приключения с парнями?

* * *

Я и парни. Этому можно бы посвятить тетрадку в шестнадцать страниц. В линейку.

Приключение первое: вечер, который я весь протанцевала с Мацеком. Всего семнадцать танцев, из них четыре медленных. Следующие две недели Мацек клал мне на половичок у двери цветы, которые воровал с окрестных клумб. Я умирала от страха, что его поймают, и от стыда, что будет доказано мое соучастие в преступлении. Потом Мацек уехал на каникулы, а вернувшись, стал носить цветы моей соседке.

Приключение второе: службы в костеле, где мы встречались с Адрианом из параллельного класса. Приходили мы по отдельности, но в одно и то же время (предопределение?). Садились рядом в боковом нефе и вместе читали молитвы Пресвятой Деве. В ноябре Адриан исчез. Появился он только в марте. На Страстной неделе. Я хотела было подсесть к нему, но вдруг обнаружила, что он не один. Рядом с ним преклонила колени моя соседка.

Приключение третье: языковой лагерь на каникулах перед выпускным классом. Три недели флирта с красивым американцем с бездумными голубыми глазами. Я с самого начала знала, что у этого знакомства нет шансов пережить заморозки. Но когда лагерь кончился и беззаботные штатники уехали из Польши, я в течение недели обгрызла все заусенцы на левой руке. До живого мяса.

Приключение четвертое: все еще жду. Жду чего-то настоящего. А приключений с меня хватит.

Два дня до Анджеек

Травка утверждает, что нашел женщину, которая придаст глубокий смысл его беззаботной жизни. Она еще не знает об этом, но он уже над этим работает.

– Для начала у меня к вам, девочки, большущая просьба.

– Выкладывай, – подбодрила его Милена.

– Не могла бы Мария пожить с вами какое-то время? У нее произошел конфликт с теткой, и они решили отдохнуть друг от друга.

– А почему ты не пригласишь ее к себе? – спросила Миленка. – У тебя же такая большая комната, не говоря уже о кровати.

– Да в кровати-то как раз все дело. Боюсь, что, когда Мария увидит ее, у нее могут возникнуть ложные ассоциации. Может, ей даже будет казаться, будто я на нее давлю. А я хочу, чтобы все развивалось постепенно, без чрезмерной поспешности. И потом, я боюсь, что в одной комнате со мной дольше трех недель никто не выдержит.

– Почему?

– Из-за утренних вставаний.

Утренние вставания Травки

Начинается процесс в полночь. Именно в это время Травка заводит свой любимый советский будильник из желтой латуни. Будильник этот величиной с кастрюлю, тиканье его напоминает топот конских копыт по мокрому асфальту, а звонок может пробудить прошлогоднего покойника. Но не Травку – поэтому для усиления звукового эффекта он ставит будильник на глубокую тарелку. Около восьми раздается пронзительный звонок. Раздается и длится примерно с минуту, пока Травка не приоткроет один глаз. Он выключает звонок и переставляет будильник на восемь десять, а потом поочередно – на восемь двадцать, половину девятого, без десяти девять, и так до одиннадцати. Тут Травка вскакивает в ужасе, оттого что снова проспал утренние занятия.

* * *

– Ну так как с Марией?

– Ладно, – согласились девочки, – но расскажи нам немножко о ней. Какая она, и вообще.

– Феноменальная, – возбудился Травка. – И при этом никакой приземленности. Я говорил вам, что она играла в кино?

– А кого? – заинтересовалась Милена.

– Воровку из провинции, крадущую вилки в супермаркете.

– В каких кинотеатрах шла эта картина?

– Нет, это был учебный фильм, инструктаж для персонала крупных магазинов и гипермаркетов, но Мария рассчитывает, что теперь предложения на нее посыплются, как конфетти. Поэтому она не всякие принимает. Как раз недавно она отказалась от выступления на теледискотеке.

– Привередливая, – отметила Виктория.

– И очень впечатлительная, – добавил Травка.

– Надеюсь, мой ночник ей не будет мешать, – высказала предположение Милена, проверяя на запястье цвет нового тонального крема.

– Ты по-прежнему спишь при свете? – изумился Травка. – Я думал, это была временная реакция на мрачные стены у Квятковской. Но здесь-то? Стены светлые, и Виктория спит рядом.

– Я включила бы лампочку, даже если бы жила на Солнце и спала в постели с пятью телохранителями.

– Мечты, мечты… – усмехнулся Травка. – Но счета за электричество у вас небось зашкаливают.

– Милена даже не позволяет мне взглянуть на них. Все сама оплачивает, – пожаловалась Вика. – Уперлась, и никак ее не пробить.

– Никто не должен за меня платить. Хватит того, что ей всю ночь лампочка в глаза светит.

– А ты хоть раз пробовала ее погасить?

– Да я так боюсь темноты, что, когда умываюсь, сперва закрываю один глаз и намыливаю половину лица, а потом ополосну и закрываю другой.

– Добавь, что перед сном ты заглядываешь за шкаф и под стол, чтобы проверить, не прячутся ли там вампиры.

– Да. И еще: уже лет десять я сплю, прикрыв шею, запястья и щиколотки.

– Почему?

– Чтобы кровь не высосали.

– Как будто нельзя высосать кровь из пальца или из щеки, – бросила Виктория.

– А ты у специалиста с этим была? – поинтересовался Травка.

– У психолога? И не у одного, – махнула рукой Милена. – Первый заявил, что я насмотрелась фильмов ужасов. Когда я призналась, что не смотрела даже «Крик», сменил тему и посоветовал заняться чем-нибудь полезным: «Учеба, молитва, спорт, и держитесь подальше от компьютерных игр и карт Таро». Не спрашивайте, где тут связь с моими страхами. Я тоже не знаю.

– А второй специалист?

– Специалистка. Я ходила к ней после того, как рассталась с Маркусом. Ее вампиры не интересовали, она сосредоточилась на лампочке. Мою потребность спать при свете она объяснила страхом перед исчезновением – мол, в темноте, когда я не вижу себя, я начинаю бояться, что исчезну.

– А она сказала, откуда это все пошло? – спросила я.