– Ну, пацанчики, за удачу!

И вся бригада, включая Сутулого и Ивана, молча и дружно выпила.

Утром следующего дня, когда за окном вагона проносились уже платформы пригорода Москвы, Иван, морщась от головной боли, осторожно достал из-под нижней полки свою спортивную сумку. И, с опаскою покосившись на дрыхнувших земляков, хотел незаметно выйти. Да тут, приоткрыв один глаз, с полки его окликнул Сухопарый:

– Ваня, а ты куда?

– Да мне… надо, – промямлил Иван, по инерции направляясь к выходу.

Да только Сухопарый резко вдруг сел на сидение и, потирая виски, сказал:

– Несерьезно. Договор – дороже денег. Друзей бросать – западло.

Иван лишь вздохнул и сел.

И тут с верхней полки отозвалась старушка:

– Каких там друзей, аликов! Беги, сынок, от таких друзей! И чем скорей, тем лучше.

– Но-но, мамаша! Неча учить предательству! – одернул её Сухопарый. – Не племянница ль ты, случай, Павлика Морозова? Больно уж на него похожа!

Старушка лишь сплюнула, затихая.

Тогда как Иван, постеснявшись уйти, присел. И, понимая всю безвыходность своего положения, обнимая сумку, тяжело и протяжно выдохнул.

В этот момент, проносясь уже между полок, знакомая проводница громко сообщила:

– Панове, просыпаемся! Москва. Через десять минут закрываем туалеты!

Хмурая, небритая, невыспавшаяся бригада вышла из автобуса и огляделась.

Ярко светило солнце. Вокруг разметнулось поле. И лишь впереди, за окружной дорогой, по которой умчался привезший мужчин автобус, поднимались в бездонную синеву несколько новостроек. К одной из них, – к двадцатичетырехэтажному, с огромным краном поблизости недостроенному объекту, – и повел мужиков Петрович.

Обнесенная дощатым забором с распахнутыми воротами, через которые то въезжали, то выезжали со стройплощадки грузовые автомобили, новостройка таращилась во все стороны темными провалами ещё и не застекленных окон. И только за некоторыми из них мелькали крошечные фигурки работающих людей.

– Кажется, этот, – сверил Петрович запись на листе с номером дома, написанным белилами на заборе.

– Тут пахоты, – пригляделся к многоэтажке Сухопарый. – Может, пивка?.. Для рывка? – взглянул он с надеждой на Петровича.

Да только Петрович так зло и твердо зыркнул на Сухопарого, что тот поневоле стушевался, потупился и сказал:

– Водички бы. По глоточку. А то – сушняк.

Не отвечая ему ни слова, Петрович размеренно повернулся и молча провел бригаду прямо к распахнутым воротам.

Последним, обвешанный не только своею, но и множеством чужих сумок, брел по пыли Иван.

При появлении бригады молодой сторож в камуфляже, сидя в тени бытовки, открыл один глаз и лениво взглянул на всех.

– Нам бы Василия Максимовича Петренко, – обратился к нему Петрович.

– Там, – лениво указал сторож на дверь бытовки.

– Спасибо, – кивнул Петрович и повел бригаду к двери.

Сторож лениво зевнул и, закрывая глаз, клацнул, как волк, зубами.

Из-за стола, стоявшего в дальнем конце бытовки, Василий Максимович оглядел своих земляков, сгрудившихся возле двери, после чего сказал:

– Так. Сколько вас? Девять?

– Как договаривались, – заискивающе усмехнулся ему Петрович. – Два каменщика. Штукатуры. Комплект, хэ-хэ.

– Давайте паспорта, – открыл Петренко ящик стола.

Все потянулись за паспортами, и только Иван вдруг насторожился:

– Зачем?

– А регистрироваться что – сам будешь? – надавил на него Петрович. – За одни сутки? По щучьему велению?! А у Василия Максимовича всё схвачено, – прояснил он для остальных.

Все, в том числе и Иван, молча побросали свои паспорта в ящик письменного стола начальника.

– А водички можно? – кивнул на стоявший на столе графин с водой Сухопарый.

– Попейте, – понимающе посмотрев на всех, пододвинул к рабочим графин Петренко, а, подавая стакан, добавил: – Только, надеюсь, что это в первый и последний раз.

– О чем разговор? Естественно! – набросились на графин рабочие.

Петренко же, закрывая паспорта в ящике стола на ключ, поднялся со стула и сказал Петровичу:

– Ну как там мои, достроились?

– Да вроде бы все нормально, – пристраиваясь к начальнику, двинулся за ним Петрович к выходу из бытовки. – Вот – привет вам передают, – протянул он начальнику многокилограммовый газетный сверток.

– Оставь на столе. Успеется, – указал ему на столешницу Петренко и, с брезгливостью посмотрев на рвавших из рук друг у друга стакан с водой земляков, с досадою просопел:

– Только ж и мне хоть глоток оставьте.

По грязной бетонной лестнице Петренко вывел тяжело посапывающих рабочих на самый верхний этаж строительства. И, оказавшись в длинном захламленном коридоре под чистым июльским небом (крыши у здания еще не было), объяснил:

– Завтра к вам явится наш агент. Подпишете нужные бумаги. И с этой минуты ваши зарплаты, минус денежки на питание, будут откладываться каждому на его личный счет.

Петренко повел бригаду по коридору и, пока все оглядывались, продолжил:

– Я вам положил максимально возможные зарплаты: по тысяче баксов мастерам и по семьсот пятьдесят – подсобным. Вы уж не подкачайте.

– Как можно?! Костьми ляжем! – ответил за всех Петрович, а Иван поинтересовался:

– А выходные будут?

– На ваше усмотрение, – ответил Петренко. – Можете вон, как Гавриков, все деньги – в один котел. Составьте график. Кто опоздал или отдохнуть хочет – минусуйте. А в конце кто что заработает, то и получит.

– Мудро, – кивнул Петрович. – Пожалуй, мы так и сделаем.

Все закивали, соглашаясь с начальствующими. А Иван сказал:

– Важно, что крыша над головой.

– А вот об этом самим придется побеспокоиться, – провел Петренко бригаду в огромную комнату с кипою тюфяков, сброшенных у стены. – Жить вам придется здесь. Сейчас тепло, не замерзнете. А там – крышу покроете, окна вставите. К зиме буржуйку прикупите у меня. Дров, угля. Всё это есть. Уж как-то перезимуете.

Рабочие огляделись, поставили сумки и рюкзаки на грязный бетонный пол прямо под открытым небом с зависшей в синеве стрелой крана.

– Располагайтесь, – сказал Петренко. – Сейчас вам обед принесут. С шести до семи – ужин. Перекусите – и вперед. Если кому какой инструмент понадобится, можете у Петра купить, – представил он скромно выступившего из соседней комнаты плечистого розовощекого парня в камуфляже, с радиотелефоном в руке. – Тоже, между прочим, наш земляк. Все, что вам нужно, выдаст. А деньги потом из зарплаты вычтем. Да, и в конце каждого месяца вам будут выдавать рублей по сто-сто пятьдесят на мелкие расходы: на курево там, на чай. А после сдачи дома – расчет.

В окне заблестели стекла. В форточке появилась труба буржуйки. По стеклам стучал мелкий сентябрьский дождь, а в буржуйке потрескивали дрова. На трубе сушились носки, портянки, пара трусов и майка.

Громко стуча алюминиевыми ложками об алюминиевые тарелки, уже заросшие и небритые, в грязных вылинялых одеждах рабочие молча ели.

– Иван! Иван! – приблизилось из-за двери, а через миг-другой на пороге возник Петрович и рассерженно набросился на Сухопарого:

– Ну, и куда твой каменщик подевался?! Опять по Москве гуляет?

Вымокнув хлебом суп, еще остававшийся в тарелке, Сухопарый сунул хлебный катыш в рот и начал медленно пережевывать.

– Работнички, – сплюнул Петрович. – Пэтро, а ну вычеркни ему день – каменщик, елки-палки.

Пэтро, сидевший на табурете спиной к листу оргалита, на котором были написаны имена и фамилии всех рабочих, а также клеточки дней и месяцев их работы, не торопясь встал, взял кусок мела и аккуратно перечеркнул одну из множества клеточек, следовавших после имени «Иван Ракитин». Таких вычеркнутых клеточек у Ивана накопилось уже довольно много, едва ли не половина. Видя это, Петрович прошипел в пространство:

– Надо не только чтобы прогульщику, но и его протеже вычеркивалось. Дисциплинка сразу бы подскочила.

Петро взял и перечеркнул одну клеточку напротив имени Сухопарого.

– Не понял?! – вскочил с тюфяка Сухопарый. – А ну вытри!

Лениво жуя жвачку, Петро сказал:

– Отныне не только прогульщикам, но и их протеже вычеркиваем. Кто «за»? – и первым поднял вверх руку.

Вся бригада, пряча от Сухопарого глаза, проголосовала «за».

Ошарашенно оглядевшись, Сухопарый спросил:

– А я-то при чем? Ты же сам хотел второго каменщика в бригаду! – направился он к Петровичу.

– А он что, каменщик? – выходя уже из «бытовки», съязвил Петрович. – Инженер! Не надо было брехать! «Головой ручаюсь». Вот теперь и следи за ним!

Из-за дверцы автомобиля вышла «Прекрасная Незнакомка». В белых сапожках с высокими голенищами, в белых джинсах и в белой шубке, кутаясь в отворот её, Незнакомка изящной походкой поднялась по гранитным ступеням к стеклобетонному кубу международного телеграфа.

Завороженный её видом Иван долго стоял у стекла витрины. И только когда Незнакомка прошла уж за дверь, в фойе телеграфа, он ринулся ей навстречу.

Едва не сбив по пути старушку и оттолкнув по ходу движения младшую сестру друга, Ольгу (она как раз вместе с людским потоком вошла в телефонный зал), Иван вылетел через дверь в фойе. И поспешил вдогонку за удалявшейся дамой в белом.

Подскочив к Незнакомке сзади, он коснулся белого рукава её искусственного меха шубки. И каковы же были его растерянность, а потом и смущенный ступор, когда Незнакомка с изяществом обернулась.

Даме в шубке было далеко за семьдесят. И только слады бесконечных растяжек, подтяжек и умело наложенных на лицо белил делали её лет на …дцать моложе.

– Да, я Вас слушаю, – заинтересованно окинула она взглядом молодого взволнованного Ивана.

– Извините. Я обознался, – наконец-то промямлил тот и, стушевавшись, поспешил отойти в сторонку.

– Бывает, – высокомерно и зло взглянула вдогонку ему старуха и изящной походкой двадцатилетней дивы пружинисто отошла к киоскам.

Возвращаясь назад, в огромный стеклобетонный куб международного телеграфа, Иван настолько был поглощен собой и своей неудачной встречей, что попросту не заметил нарочито замершей на пути у него, в проходе между сиденьями, младшей сестры его лучшего друга Володьки – Ольги.

С радостною улыбкой дождавшись Ивана, Ольга лишь облизнулась. А когда он, пройдя уже мимо девушки, уселся на подоконник, хмыкнула раздраженно.

В этот момент из громкоговорителя громко и уверенно разнеслось:

– Сто сорок первый. Сумы. Просьба пройти в шестнадцатую кабинку!

Взглянув на свой номерок, Ольга вздохнула только и в стареньком сером пальто и в серой же вязаной шапочке быстро прошла в толпе за стеклянную дверцу одной из множества кабинок с телефонами-автоматами.

Сверив свой номерок с только что объявленным диктором, Иван без особого интереса взглянул на свою землячку, скрывшуюся в кабинке. Да так и остался сидеть на месте, на широком гранитном подоконнике, с новым приливом энтузиазма начиная вглядываться в лица девушек, стремительно проходящих мимо за огромным окном телеграфа по тротуарам Тверской.

А потом он ехал в автобусе и снова поглядывал за окно.

Когда же автобус остановился и Иван оказался прямо напротив уже знакомого двадцатичетырехэтажного кирпичного новостроя, он молча выскочил из салона и, кутаясь в воротник старенькой болоньевой курточки, поспешил под дождем к воротам.

За его уходом из окна автобуса с грустинкою проследила младшая сестра друга Володьки – Ольга.

В это время из ворот стройплощадки навстречу Ивану выехал «Мерседес». Развалившись в его салоне на заднем сиденье, вальяжно курил сигарету холеный мужчина с огромной темной бородавкой над правой бровью.

Обдав Ивана потоком брызг, «Мерседес» вылетел за ворота и помчался по автостраде.

С досадой взглянув «Мерседесу» вслед, Иван отряхнулся от жидкой грязи, вытер ладонью лоб и быстро прошел на территорию стройплощадки.

Сразу же за воротами, возле грузовика, Иван поневоле остановился.

В пяти шагах от него, у приоткрытой двери в бытовку, крепкий плечистый сторож в камуфляжной куртке интенсивно отталкивал от Петренко сутулого мужика в грязной телогрейке и кирзачах:

– Ну, всё, всё! Пошел, пошел.

Мужик вяло упирался и, через плечо сторожа обращаясь к Петренко, хрипел простуженно:

– Паспорт-то хоть отдайте! Деньги, хрен с ними уж, подавитесь! Но паспорт! Зачем он вам?

– Иди-иди – работай! – взирая на мужика из-за двери бытовки, крикнул ему Петренко. – Сдадим дом, все сразу выдадим: и деньги, и паспорт. Давай-давай.

– Ни хрена вы мне не заплатите, – сквозь зубы хрипел мужик. – Если на поминки не даете, то потом уже и подавно!

– Догадливый какой. Прямо – Шерлок Хомс, – ухмыльнулся ему Петренко и огляделся по сторонам.

Непроизвольно Иван отшатнулся за грузовик.

Видя, что двор близ бытовки пуст, Петренко заметил сторожу:

– Шурик, выведи-ка его за стройку да врежь как следует. Чтобы и дорогу сюда забыл. Нищеброд вонючий.

Выверенным движением сторож заломил руку мужику за спину и поволок его за ворота:

– Только пикни, сученыш! Бритвой по горлу и закопаю. Давай-давай – топай.

Из-за грузовика Иван проследил за тем, как сторож вывел рабочего за распахнутые ворота. И как только Петренко, потоптавшись на пороге бытовки, скрылся внутри нее, Иван осторожно метнулся к подъезду новостроя.

Под моросящим дождиком, на продувном ветру трудились Ивановы земляки. Посреди крыши дымился чан. Под ним полыхало пламя. Набирая ведрами жидкий битум, рабочие разносили его по крыше и заливали разложенный лентами рубероид.

Через чердачный лаз Иван стремительно проскочил на крышу. Оглядевшись по сторонам, он подлетел к Сухопарому и что-то взахлеб сказал. Сухопарый лишь отмахнулся и что-то резко сказал Ивану. Однако Иван не сдался, заговорил взволнованней. Тогда Сухопарый отставил швабру под небольшую будочку, возвышавшуюся над крышей, и вместе с Иваном прошел к Петровичу.

Заинтересовавшись их разговором, вся бригада мало-помалу побросала ведра и швабры и сгрудилась вокруг беседующих.

– Да что ты мне говоришь!? – отрицательно покачал головой Петрович. – Я Максимыча с таких вот знаю, – указал он на уровень своих щиколоток. – И чтобы он такое? Да это мужик проболтался где-то, вот он его и учит. И с тобой бы так не мешало! Ну да уж для начала мы порешили с ребятами по-простому: с сегодняшнего дня за каждый твой прогул будете вместе с Лерою отвечать. Он тебя к нам привел, вот и пускай воспитывает. Короче, сегодняшний день мы вам обоим вычеркнули. А там уж вы сами с ним разбирайтесь, сколько и кто получит. А теперь, пацаны, расходимся. А то смола застынет. Не угрызешь потом.

Мужики в неловкости принялись расходиться.

Иван же пожал плечами и поспешил по крыше к выходу на чердак.

– Куда?! – крикнул вдогонку ему Петрович. – А ну вернись, сморчок! Вернись, а то хуже будет! Лера, верни его, иначе еще один день тебе на хрен вычеркнем.

Сухопарый в досаде сплюнул и пошагал догонять Ивана:

– Ваня, постой! Иван! – перешел он с трусцы на бег.

Видя это, Иван тоже слегка ускорился. Так что вскоре они вдвоем, практически друг за другом, проскочили в чердачный лаз и унеслись из виду.

Все остальные члены бригады, кутаясь от дождя в вороты телогреек, подняли ведра, швабры и, особо не торопясь, продолжили прерванную работу.

В комнате, в которой жила бригада, Иван снял с трубы буржуйки майку, трусы, носки и запихал их в сумку. Затем (значительно аккуратнее) сунул туда же черный пакет с фотографиями и рисунками Незнакомки и застегнул змейку.

От двери, перекрыв ему выход из помещения, к Ивану неторопливо, враскачку двигался Сухопарый:

– Слушай, Ваня, так не пойдет. Может, мужик тот – лодырь. Или – алконавт. Вот они и решили от него избавиться. А тебе показалось хрен его знает что.

– Я что, идиот, по-твоему? – с сумкой через плечо подступил Иван к Сухопарому. – Работягу от алконавта не отличу?

– Ну а сам? – глядя ему в глаза, одной стороной лица скривился в ухмылочке Сухопарый. – Тоже с виду нормальный парень. А работаешь как? Хреновенько.

– Я ж тебе объяснял: я сюда не на заработки, а за другим приехал. И на ту баланду, которою нам дают, все-таки отрабатывал. Согласись.

– Может, и так, – кивнул Сухопарый, и другая, неулыбающаяся часть его лица, как-то сразу окаменела. – Но отпустить я тебя не могу. Иначе они меня так тут вздрючат. Из-за тебя, родного, – что извини меня. А у меня – семья: мать больная, сестра на выданье. Так что придется тебе, братишка, до сдачи дома остаться с нами.

– А-а-а! – громко вдруг заорал Иван и бросился с кулаками на Сухопарого. Правда, бить он его не стал, а в самый последний миг, когда Сухопарый готов был уже отразить удар, Иван вцепился ему руками в горло. И, повалив товарища навзничь, начал царапаться и кусаться так, что Сухопарый от неожиданности резко отпрянул в сторону. И, защищая лицо руками, растерянно захрипел:

– Ну всё, всё. Свободен на хрен! Я сам с ними разберусь!

Перескочив через рухнувшего товарища, Иван поднял с пола сумку и поспешил к двери.

Правда, в дверном проеме он едва не столкнулся лоб в лоб с входящим в комнату охранником в камуфляже. Тогда Иван завизжал на охранника так истошно, что тот поневоле отпрянул в сторону. А когда Иван проскочил на лестницу, только и смог, что спросить у Сухопарого:

– Он что, бо-бо?

– Ты ещё сомневаешься? – поглаживая расцарапанную в кровь шею, поднялся Сухопарый.

– Тогда пусть бежит себе? – сжимая в руке радиотелефон, на миг растерялся охранник.

– Конечно, – кивнул Сухопарый. – Нам только шизика не хватало! Может, он бешеный! – указал он на прокушенные костяшки пальцев. – А вы меня дрючите тут с Петровичем. А ну вытирай прогул. И всю его запись – на хрен! Не было Вани. Не было.

– Понял, – кивнул охранник и вытер на оргалите Ивановскую графу так, будто ее и впрямь никогда там в помине не было.

Мелодичная трель звонка, заглушая постанывания сексующихся на экране японского телевизора, наполнила белоснежную, но захламленную кухню.

Переведя взгляд с экрана на дверь в прихожую, худенькая, в махровом халате Люда Петрова, – женщина неопределенного возраста с помидорно-клубничной маской на лице, – отложила полусъеденное краснобокое яблоко на столешницу и, не выключив порнофильма, вышла на голос трели.

Через глазок в железной двери Люда разглядела одетого в грязную куртку, свитер и сапоги Ивана. Присмотревшись к его нахмуренному лицу, Люда спросила:

– Вы водопроводчик?

– Люда, я твой земляк, – обратился к закрытой двери Иван. – Иван Ракитин, не узнаешь?

– Что-то припоминаю, – сказала Люда, подумала и добавила: – Минуточку, я оденусь.

Из прихожей Люда метнулась в спальню. Там, в белоснежных апартаментах, на огромном под балдахином ложе, сладко похрапывал обнаженный мужчина со знакомой уже бородавкой над правой бровью. На ковре возле ложа валялись трусы, носки, рубашка, галстук, ботинки, портфель, длинное черное пальто, пара пустых бутылок из-под шампанского, несколько порнографических журналов, сотовый телефон и еще множество самых разнообразных, сваленных в кучи вещей и тряпок.

Затеребив спящего за плечо, Люда сказала:

– Женя, проснись, Же-ня!