– Наши больные ведут себя по-другому: просто не делают то, что необходимо. Пусть будет как есть. Жил так и буду жить дальше, как мне нравится. Не мною отмеряно. Самая опасная позиция для больного. Надо уйти от этого, иначе все усилия пойдут прахом. Тебе надо как-то повлиять на брата – сделать так, чтобы он понял серьёзность положения. Ему тысячу раз было сказано, как надо себя вести. Но он не послушает других. Влияние должно идти исподволь, так чтобы он сам его не заметил.

Как я могу на него повлиять? Брат сам себе на уме.

В сумерках, кажется, что очки её блестят ярче – взгляд делается напряжённее. Слышал ли я что-нибудь о двадцать пятом кадре? Человек даже не подозревает, что его работают. Вот так и с ним надо действовать.

Мне это претит – нечестно и отдаёт чем-то… Нельзя решать за другого, как ему жить. Так мы далеко уйдём. Вложил нужный слоган в телепередачу, и все полетят целину осваивать и кукурузу выращивать. Нечто подобное у нас уже было.

Она недовольна моим ответом. Болезнь даёт право действовать решительнее. Речь идёт о человеческой жизни. Строгие складочки в углах губ. Я обещаю поговорить с ним, хотя уже говорил и, достиг этой беседой немногого. Сегодняшнее решительное утверждение о питии таблеток вместо коньяка, скоро забудется.

Мы уже приехали. Надо как-то снять возникшее напряжение. Она находит тему. Вопрос лаконичен, но сразу о многом: скучаешь по работе? Это мягче чем вопрос Папули на ту же тему, но мне и с ней не хочется обсуждать эту тематику. Я отшучиваюсь:

– Ты про Обезьяна? – вокруг него вилось много наших врачей, но её приглашали для консультаций. Там мы и познакомились. – Поехали к нему в гости.

– Обязательно, прямо сейчас и поедем.

Это называется взять на понт. Надо же сначала позвонить – выписать пропуск. Она касается моей руки – не стоит объяснений.

– Я позвоню, когда дойдёт до выписного эпикриза.

Она выпархивает из автомобиля и, пока я разворачиваюсь, пропадает за дверью парадного. Разворачиваюсь я медленно. Настроение у меня поганое: брату чуть за сорок, а мне и сорока нет, но разговоры с нами ведутся конкретные.

Так явно перед закрытыми воротами меня ещё не ставили. Даже, когда умирала мама, не было такой пустоты. Мне до последнего момента не говорили, что у неё рак. Она бодрилась, не подавала виду. А здесь чуть ли не соучастие какое-то. Повлияй на него исподволь. Ага. Повлияешь на него – как же? Скорее сам он на кого хочешь повлияет.

Тоска сжимает душу. Темнеет рано, и давят меня фонари жёлтые и мостовые тёмно-серые. Гонит по ним сухие листья недобрый ветер. Также он сдует когда-нибудь и меня с братом с Васильевского острова, и с любимой нами Гражданки. Будет Питер и дальше жить поживать, не беспокоясь нашим отсутствием.

Зря она так правду матку режет. Хотя ей виднее – через её руки не один десяток таких, как мой брат, прошёл. Уход из жизни, чуть ли не добровольный. Монастыри в снежных горах, лысые монахи в красных халатах. Двадцать пятый кадр. Лихо у неё всё это соединилось в единое целое. И чувствования брата моего возвышенные, и, равно, лишние болезни его. Мне так кажется – хотя есть и другая точка зрения.

Кто-то машет рукой. Выглядит прилично. Начинается моя работа.

* * * * *

Васильевский остров со стороны залива начали осваивать сравнительно недавно. Долгое время там вообще ничего не было: зыбкие грунты. Питер – морской город – развивался в сторону суши, словно стесняясь своей морской принадлежности. Однако опомнились: намыли песок, укрепили берега сваями и фасады прямоугольных домов подобрались к берегу Маркизовой лужи.

Клиент здесь часто попадается какой-то шалый, пьяный. Ехать ему недалеко – в пределах любимого острова. Заработав первый полтинник, я выбираюсь к Большому проспекту, чтобы оказаться поближе к мосту Лейтенанта Шмидта. Не клюнет по дороге – перевалю через него. На другой стороне Невы – Коломна. Транспорта там меньше, только редкие маршрутки, а желающих ехать достаточно. Отсюда чаще всего просят довести до метро на Сенную площадь. Тоже за пятьдесят. Не много, но и конец не длинный. Скоро наступит время пробок, а здесь проехать можно. Часа за два рублей триста наберётся.

Этот вид заработка существовал ещё и во времена доперестроечные. В основном, им занимались шофера возившие начальников, которым полагался личный автомобиль. Они урывали пару часов, пока начальство заседало на совещаниях, и работали на свой карман. Их ловили, наказывали, лишали тринадцатых зарплат, увольняли с работы, но эти строгие меры не предотвращали мгновенно возникающее понимание между гражданином на тротуаре, желающим доехать в определённый пункт, и готовым отдать за это свои честно заработанные, и, проезжающим мимо, водителем государственного авто.

На личном транспорте халтурить решались немногие. За это штрафовали, и среди населения ходили упорные слухи о том, что у кого-то за это конфисковали автомобиль. Я не встречал ни одного такого несчастного человека. Мало для кого занятие это было основным: отвёз кого-нибудь между делом – не более того. Потому и называли это занятие халтурой.

С появлением различных свобод использование собственного автомобиля в целях наживы утратило криминальный характер и, сразу же, утвердилось другое название, почерпнутое из времён давно прошедших – извоз. Многие занялись этим делом прочно, взяли патенты, повесили на свои автомобили светящиеся плафоны с шашечками и работают, как полноценное такси, с той только разницей, что нет над ними никакого таксопаркового начальства и обязательства возвращаться со смены в определённое время.

Это название нравится мне больше первого ещё и потому, что роднит меня с красноносым мужичком в тулупе, восседающим на санях, запряжённых сытым савраской. Условия моего труда классом выше, чем у извозчика на конной тяге. У меня есть крыша над головой, работает печка, мне тепло и даже тихонько наигрывает приятная музыка. Густота и скорость современного автомобильного движения полностью исключает возможность употребления согревающих напитков. На водку мне не дают. Но платят так же – по договору.

Мужичок в тулупе тоже томился в ожидании клиента. Так же был одинок на ночных улицах. Моя забота об автомобиле сродни его заботе о своей лошадке и повозке, и не известно ещё, что требует большей сноровки и сил. Сани зимой, коляска летом – беспокойства хватало. Забота о лошадиных копытах, вполне сравнима с нашей заботой о сохранности шин и своевременной их замене. В стародавние времена тоже встречались бедовые ребята, способные обобрать пьяненького и поживиться за счёт несчастного возницы. Дорога нередко таит неприятности.

Я совершенно не выношу, когда занятие это сравнивают с бомбометанием и говорят: поехал бомбить. Звучит вульгарно. Если уж бомбить, то не поехал, а полетел. Мой старенький жигулёнок мало похож на пикирующий бомбардировщик. Пассажиры мои тоже никак не ассоциируются с металлическими болванками. Я их не сбрасываю за борт, а высаживаю из своего автомобиля со всеми возможными предосторожностями, беспокоясь об их безопасности.

Когда я понял, что приличной работы мне не найти, на те небольшие деньги, которые у меня остались, после раздела с женой совместно нажитого имущества, я купил копейку семьдесят восьмого года выпуска. Хозяин уже не ездил на ней лет пять – по старости. Машинёшка пылилась в гараже.

Со стариком мне свидеться не пришлось: сделку оформлял его зять, под строгим контролем дочери. Они являли собой забавную пару. Он офицер – приехал в форме. Было видно – подкаблучник. Во взгляде его было что-то затравленное. Она же – крепко сбитая баба с широкой костью. Всё время она держала перед собой сумку с документами и, непременно, хотела продать машину с полным оформлением, без всяких доверенностей. До самого конца, до расчёта она просидела с нами в долгих очередях в МРЭО. Возможно, вокруг этой машины вертелись какие-то семейные неурядицы. Во всяком случае, офицер занимал в семье такое положение, что прикасаться к деньгам ему не приходилось: пять моих стодолларовых бумажек перекочевали прямиком в сумочку с металлической защёлкой, мгновенно занявшую своё место на животе хозяйки.

Это был, что называется, дедушкин автомобиль. Дедушка разбирался в автомобилях плохо. Зять его понимал тоже немного: восьмая модель Жигулей, на которой он подъехал к гаражу, бренчала клапанами и щёлкала промятой подвеской. Оба – типичные автолюбители, обожающие поездки на дачу.

Антикоррозийное покрытие кузова не было сделано. От сквозного гниения машину спасло только то, что она никогда не эксплуатировалась зимой, а стояла в гараже, пол которого, видимо по соображениям экономии, не залит бетоном, а засыпан гравием. По такому покрытию неудобно ходить, но оно не дает влаги. На цементном полу, за двадцать с лишком лет, машина превратилась бы в сплошное сито. Я видел такие машины: сверху заводская краска в полном порядке, а снизу металл висит клочьями.

Купил я это средство передвижения сразу, как только увидел старый техпаспорт: ещё книжечкой, а не запаянный в пластик, и двадцать пять печатей – ровным столбиком и точно по клеточкам, одна к другой – свидетельство ежегодного и своевременного прохождения техосмотра. До этого мне такие чудесные паспорта видеть не приходилось.

Салон автомобиля украшали чехлы из весёленькой бязи с жёлтыми подсолнухами на сером фоне. Вклад бабушки. Чувствовалась рука, набитая на наволочках и занавесках. Автомобиль напоминал оранжерею. Безвкусица была того уровня, который вызывает восхищение. Мне неоднократно делали за эти чехлы комплименты. На женскую часть моей клиентуры они производили впечатление. Я даже постирал их однажды.

Для автомобиля, прошедшего всего шестьдесят тысяч километров, он был удивительно запушен. Саллингблоки переднего правого рычага дедушка раздолбал до звона. Срочной замены требовала и верхняя шаровая опора. Дедушка, видимо, как отъезжал от дома, так и пёр до самой дачи правыми колёсами по обочине дороги, позволяя всем себя обгонять.

Через месяц эксплуатации отказало втягивающее реле стартёра, но произошло это исключительно удачно: на пандусе приёмного покоя больницы, куда я подвёз больную женщину и её мужа. В нашем равнинном городе не много наклонных плоскостей, по которым можно скатиться и с наката завести мотор. Господь отблагодарил меня таким способом, за то, что я с больной женщины не запросил много. Я приехал к себе и прямо у дома снял стартер. Реле имело жалкий вид: крышка была разбита и, кое-как стянута проволокой с какими-то подкладками из резины. Крепление гофра, воздушного фильтра держалось на одном болте и тёрлось о крышку реле, что не способствовало его сохранности.

На полке заднего стекла автомобиля я нашёл уголок с листами писчей бумаги, исписанной ровным почерком – каждая буковка отдельно и чётко проставлена. Это были дедушкины конспекты статей из журнала «За рулём» и какие-то самостоятельные разработки. Дедушка конструировал систему зажигания. Идея сводилась к тому, чтобы сделать искру многоступенчатой. Каждая вспышка должна была включать в себя несколько микро-вспышек.

Конспектировал дедушка и статьи о покраске кузова и борьбе с жучками. Он собирался покрасить свой автомобиль ещё раз, впрок, чтобы не ржавел, но идея за сложностью своей реализации не была осуществлена.

Почти неделю я провёл под автомобилем, прежде чем он был готов к работе, но усилия себя оправдали. Первый же выезд привёл меня в хорошее расположение духа, несмотря на то, что мой заработок был незначителен. Позже я понял, что он был попросту мал, но тогда он мне показался вполне приемлемым.

Для таких, как я, таксисты не враги. Понятное дело – они нас не любят. Какие-то деньги мы отбираем у них. Но столкновений с ними почти не бывает: у нас разные ниши. Их тарифы выше. Солидного клиента это не остановит, а мишура всякая их не интересует. С нами ездят те, кто попроще. Такси теперь радиофицированы. У многих мобильные телефоны. Водители собираются на определённых местах, в отстое, ожидая вызова. Лишь однажды я был участником некоего противостояния. Голосовала женщина, а мужчина в этот момент хлопнул дверцей раскрашенной рекламой таксопарка «Волги». Когда они сели в мой автомобиль, таксист сдал назад и загородил мне дорогу. Мужчина выругался, вышел, встал между моим капотом и его багажником, махнул мне рукой, показывая, чтобы я ехал. Я выехал во второй ряд. Мужчина быстро сел ко мне и мы поехали. Они не сошлись в цене: таксист просил шестьсот рублей – я поехал за триста.

Извозные, подобные мне, заметны сразу. Потрёпанный автомобиль – чаще всего «Жигули», реже «Волги» или «Москвичи» – в новом кузове, но встречаются и старые угловатики

Раньше в поисках клиента таксисты неторопливо катили вдоль тротуара. Времена изменились. Неторопливые возрастные дядечки сошли с пробега. Сейчас извозные летят по улицам чуть ли не на предельной скорости, не давая возможности себя обогнать, прижимая и подрезая конкурента. В центре города чуть зазеваешься, и к поднявшему руку пешеходу со всех сторон бросается несколько автомобилей. Как шакалы на жертву. Нередко, пока договариваешься с клиентом о цене и маршруте, за тобой останавливается одна, а то и две машины, ждут – вдруг ты почему-либо откажешься ехать. Такой хвост верный признак того, что в городе работы мало.

Извозом занимаются разные люди – вполне приличные и полная шантрапа. Несколько раз у Технологического Института я встречал розовощёкого мужчину, солидностью внешности он более подходил для директорского кресла. Он вёл себя достойно – смиренно дожидался подвыпившего клиента. И одет он был не как те, кто живёт с руля: вместо простоватой курточки, не привлекающей внимание отчаянных людей, на нём была приличная дублёнка.

Многие подхватывают пассажира попутно, возвращаясь с работы, или выезжают вечером на пару часов. У них, как правило, хорошие ухоженные машины. «Жена из дома выгнала, чтобы не мешал с любовником по телефону болтать», – сказал как-то про них, не без злости за отнимаемую работу, Никита. С наступлением ночи они пропадают. Среди них встречаются и люди в галстуках.

Но у тех, кто едет за рублём, машины попроще. Кузовной ремонт не делается вообще или делается кое-как – лишь слегка выправляют вмятины. Многие меняют элементы кузова и не красят их. Так и ездят пока не поржавеют. На фоне всё большего количества иномарок, такие машины бросаются в глаза.

Наши, питерские, ещё соблюдают приличия: что-то подкрасят, подклеят эпоксидной смолой, обольют замененное крыло или дверь грунтом. Джигиты из южных республик ничего не стесняются. Как люди садятся в такие машины? Желание поскорее добраться куда-то пересиливает инстинкт самосохранения. Но не только машины выглядят плохо, и водители в излюбленных тренировочных штанах, грязных свитерах и пахучих кроссовках – экзотическое зрелище. Многие имеют вид заспанный и предельно усталый: не спят, как следует, по нескольку ночей кряду. Прикорнут на часок за рулём того же автомобиля и дальше в путь на поиск нового простофили. Тяжёлые аварии происходят именно с ними.

Самым опасным временем для работы оказалась не ночь, а вечер, где-то между шестью и восемью часами, и раннее утро. Загулявший человек ночью метит домой под бок к любимой женщине. Приключений ему никаких не надобно. А под вечер пьяный кураж ещё в самом разгаре и требуется ещё что-нибудь необычное. Тоже и с наркоманами: зелье своё они ищут по вечерам. К ночи его либо нашли, либо свои поисковые возможности исчерпали. Это самая омерзительная публика. Пьяного человека понять не трудно. Он, по крайней мере, предсказуем. Молодой придурок, уколовшийся какой-нибудь гадостью, куда опаснее.

Я полагаюсь на небольшой, но уже накопившийся опыт. Ну, например, ни в коем случае нельзя брать пассажиров, которым надо прокатиться туда и обратно: заскочить на минутку и вернуться – взять что-то. Скорее всего, едут за наркотой. Автомобиль для них хорошая защита. На улице могут остановить и обыскать. Найдут зелье – не поздоровится. В авто, если остановят, можно запрятать куда-нибудь наркоту. Найдут – не моё и всё тут. Ищите хозяина, где хотите. Тогда проблемы могут возникнуть и у водителя.

Другая неприятность – захват машины. Такое, чтобы ограбили под ножом или пистолетом, в последнее время редко случается. Хотя люди сведущие говорят, что бывает. Хуже всего, когда за дело берутся опытные уголовники. Они понимают, что с водителя им взять нечего. Кто повезёт с собой крупную сумму денег? В лучшем случае это будет ночная выручка. Но машина бывает нужна для всякой кутерьмы. Обычно один стоит – голосует, а двое других прячутся где-нибудь в кустах и выскакивают, когда первый уже договорился куда ехать. Денег вперёд не дают, или дают мало. А дальше начинается: сюда заехать надо – туда, здесь остановись, подожди – там постой. Сейчас денег нет, отдадим, когда приедем. И вид у них самый деловой: всё они чем-то заняты. Попытаешься от них отвязаться – начинаются угрозы. Оружие не достают, а так, обозначают его присутствие. Надо поймать момент и ускользнуть от неприятной компании. Денег от них всё равно не дождёшься. Никиту как-то прокатали целый день. Оторваться от них он не мог: в машине всё время кто-нибудь оставался. Отпустили его только под вечер.

Главное в извозе не довести клиента до места – это любой может – а его найти. Доставить на место – само собой разумеется, но это действие вторичное. Сначала надо найти того, кого доставлять и договориться с ним о цене.

У каждого своя метода поиска. Кто-то предпочитает стоять на людном месте, где-нибудь у метро или у крупного магазина, выжидая. Особенной популярностью, конечно же, пользуются вокзалы и аэропорты, где цены за посадку кажутся астрономическими, но там давно сбилась своя мафия, зорко следящая за тем, чтобы на её территории не появлялись новички и залётные волки. Своя публика толчётся у ресторанов, у ночных клубов и дискотек. Но большая часть, и особенно те, кто занимается извозом от случая к случаю, к определённому месту не пристают, разъезжая по городу. Эти везут куда угодно, всех, кто подвернётся. Я из их числа. На профессиональном сленге это называется работать трамваем.

В зависимости от склада характера и способности не спать, одни стараются работать днём – другие ночью. Конечно ночь с пятницы на субботу, когда уставшая от недельных забот публика, бросается в загул, зная, что впереди ещё два дня на выход из похмелья, самая взяточная. В ночь с субботы на воскресенье тяга ослабевает, а в будни просто отсутствует.

Шофёрская сноровка приходит быстро. Понимать с первого взгляда людей труднее. Сначала учишься выделять тех, кто может тебя «кинуть». Заметен вороватый взгляд, обозначающий нечестное намерение. Когда двое или трое молодых людей, со следами бурно проведённой ночи на лицах, заявляют, что у них только доллары, и надо заехать в обменный пункт – им не стоит верить. Различные варианты с оплатой по приезду, также чреваты обманом. Подозрительных лучше попросить заплатить сразу. В этом мы с Никитой трогательно единодушны. Те, кто намерен заплатить, никогда не обижаются. Какая разница, когда платить: вперёд или по приезду? Деньги всё равно давать придётся. Встречаются и благородные гордецы, которым это не нравится, но большинство меня понимает. Кто платить не намерен – те выходят, не проявляя недовольства. Таких немного. Со временем я сделал привычку брать деньги вперёд почти со всех, за исключением уж совсем солидных пар и девушек беззащитных. Видимо моей системы придерживается большинство извозных – всё чаще люди сами платят сразу, не ожидая к тому приглашения.

Такой же, как я извозной под хмельком – я доставлял его от гаража до дома – словоохотливо рассказывал мне, как его кинула молодая пара. Они заботливо устроили на заднее сидение коробку от телевизора. Ехали через весь город. Пассажиры всё беспокоились об аппаратуре: не разбить бы, не поцарапать. Приехали на место. Сначала ушёл он, чтобы прикатить тележку, потом она, чтобы его поторопить. Через полчаса ожидания, парень полез в коробку – там кирпичи. Самое смешное было в том, что он опять встретил эту же пару, но уже с колесом: прокололи, срочно надо отвезти в шинку, а потом к машине, оставленной опять же не близко. Он его даже бить не стал, так его это всё насмешило.