Цитата из книги «Отцы и дети»

– Вы можете? – спросил Базаров. – Могу, – отвечала Анна Сергеевна после небольшого колебания. Базаров наклонил голову. – Вы счастливее меня. Анна Сергеевна вопросительно посмотрела на него. – Как хотите, – продолжала она, – а мне все-таки что-то говорит, что мы сошлись недаром, что мы будем хорошими друзьями. Я уверена, что ваша эта, как бы сказать, ваша напряженность, сдержанность исчезнет наконец? – А вы заметили во мне сдержанность… как вы еще выразились… напряженность? – Да. Базаров встал и подошел к окну. – И вы желали бы знать причину этой сдержанности, вы желали бы знать, что во мне происходит? – Да, – повторила Одинцова с каким-то, ей еще непонятным, испугом. – И вы не рассердитесь? – Нет. – Нет? – Базаров стоял к ней спиною. – Так знайте же, что я люблю вас глупо, безумно… Вот чего вы добились. Одинцова протянула вперед обе руки, а Базаров уперся лбом в стекло окна. Он задыхался; все тело его видимо трепетало. Но это было не трепетание юношеской робости, не сладкий ужас первого признания овладел им: это страсть в нем билась, сильная и тяжелая – страсть, похожая на злобу и, быть может, сродни ей… Одинцовой стало и страшно и жалко его. – Евгений Васильич, – проговорила она, и невольная нежность зазвенела в ее голосе. Он быстро обернулся, бросил на нее пожирающий взор – и, схватив ее обе руки, внезапно привлек ее к себе на грудь. Она не тотчас освободилась из его объятий; но мгновенье спустя она уже стояла далеко в углу и глядела оттуда на Базарова. Он рванулся к ней… – Вы меня не поняли, – прошептала он