Действие второе

Театр представляет сад. Направо и налево под деревьями скамейки; прямо малинник. Входят справа Катя и Матвей. У Кати в руках корзинка.

Матвей. Так как же, Катерина Васильевна? Извольте наконец объясниться, убедительно вас прошу.

Катя. Матвей Егорыч, я, право…

Матвей. Вам, Катерина Васильевна, слишком хорошо известно, как, то есть, я к вам расположен. Конечно, я старше вас летами; об этом, точно, спорить нельзя; но всё-таки я еще постою за себя, я еще в самом прыску-с. Нрава я тоже, как вы изволите знать, кроткого; кажется, чего еще?

Катя. Матвей Егорыч, поверьте, я очень чувствую, очень благодарна, Матвей Егорыч… Да вот… Подождать, я думаю, надо.

Матвей. Да чего же ждать, помилуйте, Катерина Васильевна? Прежде, позвольте вам заметить, вы этого не говорили-с. А что касается до уваженья, кажется, я могу за себя то есть поручиться. Такое уважение получать будете, Катерина Васильевна, какого лучше и требовать нельзя. Притом я человек непиющий, ну, и от господ тоже худого слова не слыхал.

Катя. Право, Матвей Егорыч, я не знаю, что мне вам сказать…

Матвей. Эх, Катерина Васильевна, это вы недавно что-то начали того-с…

Катя (слегка покраснев). Как недавно? Отчего недавно?

Матвей. Да уж я не знаю-с… а только прежде вы… вы со мной прежде иначе изволили поступать.

Катя (глянув в кулисы, торопливо). Берегитесь… Немец идет.

Матвей (с досадой). А ну его, долгоносого журавля!.. А я с вами еще поговорю-с. (Уходит направо. Катя тоже хочет идти в малинник. Входит слева Шааф, с удочкой на плече.)

Шааф (вслед Кате). Кута? Кута, Катерин?

Катя (останавливаясь). Нам малины велено набрать, Адам Иваныч.

Шааф. Малин?.. малин преятный фрукт. Фи любит малин?

Катя. Да, люблю.

Шааф. Хе, хе!.. И я… и я тоже. Я фзе люблю, что фи любит. (Видя, что она хочет уйти.) О, Катерин, ботождит немношко.

Катя. Да некогда-с… Ключница браниться будет.

Шааф. Э! ничефо. Фот и я иту… (Указывая на уду.) Как это скасать, рибить, фи понимайт, рибить, то ись риб брать. Фи любит риб?

Катя. Да-с.

Шааф. Э, хе, хе, и я, и я. А знаете ли, чево я вам зкажу, Катерин… По-немецки есть безенка (поет). «Cathrinchen, Cathrinchen, wie lieb’ich dich so sehr!..» то исть по-русски: «О, Катринушка, Катринушка, фи карош, я тиебия люблю». (Хочет обнять ее одной рукой.)

Катя. Полноте, полноте, как вам не стыдно… Господа вон идут. (Спасается в малинник.)

Шааф (принимая суровый вид, вполголоса). Das ist dumm…^[15]

(Входит справа Наталья Петровна, под руку с Ракитиным.)

Наталья Петровна (Шаафу). А! Адам Иваныч! вы идете рыбу удить?

Шааф. Дочно дак-с.

Наталья Петровна. А где Коля?

Шааф. З Лисафет Богданофне… урок на фортепиано…

Наталья Петровна. А! (Оглядываясь.) Вы здесь одни?

Шааф. Атин-с.

Наталья Петровна. Вы не видали Алексея Николаича?

Шааф. Никак нет.

Наталья Петровна (помолчав). Мы с вами пойдем, Адам Иваныч, хотите? посмотрим, как-то вы рыбу ловите?

Шааф. Я одшень рад.

Ракитин (вполголоса Наталье Петровне), Что за охота?

Наталья Петровна (Ракитину). Пойдемте, пойдемте, beau ténébreux…^[16] (Все трое уходят направо.)

Катя (осторожно выставляя голову из малинника). Ушли… (Выходит немного, останавливается и задумывается.) Вишь, немец!.. (Вздыхает и опять принимается рвать малину, напевая вполголоса.)

 
Не огонь горит, не смола кипит,
А кипит-горит ретиво сердце…
 

А Матвей Егорыч-то прав! (Продолжая напевать.)

 
А кипит-горит ретиво сердце
Не по батюшке, не по матушке…
 

Крупная какая малина… (Продолжая напевать.)

 
Не по батюшке, не по матушке…
 

Экая Жара! Даже душно. (Продолжая напевать.)

 
Не по батюшке, не по матушке…
А кипит-горит по …
 

(Вдруг оглядывается; умолкает и до половины прячется за куст. Слева входят Беляев и Верочка; у Беляева в руках змей.)

Беляев (проходя мимо малинника, Кате). Что ж ты перестала, Катя? (Поет.)

 
А кипит-горит по красной девице…
 

Катя (краснея). У нас она не так поется.

Беляев. А как же? (Катя смеется и не отвечает.) Что это ты, малину набираешь? Дай-ка отведать.

Катя (отдавая ему корзинку). Возьмите всё…

Беляев. Зачем всё… Вера Александровна, хотите? (Вера берет из корзинки, и он берет.) Ну, вот и довольно. (Хочет отдать корзинку Кате.)

Катя (отталкивая его руку). Да возьмите всё, возьмите.

Беляев. Нет, спасибо, Катя. (Отдает ей корзинку.) Спасибо. (Вере.) Вера Александровна, сядемте-ка на скамейку. Вот (указывая на змея) нужно ему хвост привязать. Вы мне поможете. (Оба идут и садятся на скамейку. Беляев дает ей змея в руки.) Вот так. Смотрите же держите прямо. (Начинает привязывать хвост.) Что же вы?

Вера. Да эдак я вас не вижу.

Беляев. Да на что ж вам меня видеть?

Вера. То есть я хочу видеть, как вы привязываете хвост.

Беляев. А! ну, постойте. (Устраивает так змей, что ей можно его видеть.) Катя, что ж ты не поешь? Пой. (Спустя немного Катя начинает напевать вполголоса.)

Вера. Скажите, Алексей Николаич, вы в Москве тоже иногда пускали змея?

Беляев. Не до змеев в Москве! Подержите-ка веревку… вот так. Вы думаете, нам в Москве другого нечего делать?

Вера. Что ж вы делаете в Москве?

Беляев. Как что? мы учимся, профессоров слушаем.

Вера. Чему же вас учат?

Беляев. Всему.

Вера. Вы, должно быть, очень хорошо учитесь. Лучше всех других.

Беляев. Нет, не очень хорошо. Какое лучше всех! Я ленив.

Вера. Зачем же вы ленитесь?

Беляев. А бог знает! Таким уж, видно, родился.

Вера (помолчав). Что, у вас есть друзья в Москве?

Беляев. Как же. Эх, эта веревка не довольно крепка.

Вера. И вы их любите?

Беляев. Еще бы!.. Вы разве не любите ваших друзей?

Вера. Друзей… У меня нет друзей.

Беляев. То есть я хотел сказать, ваших приятельниц.

Вера (медленно). Да.

Беляев. Ведь у вас есть приятельницы?..

Вера. Да… только я не знаю, отчего… я с некоторых пор что-то мало об них думаю… даже Лизе Мо́шниной не отвечала, а уж она как меня просила в своем письме.

Беляев. Как же это вы говорите, у вас нет друзей… а я-то что?

Вера (с улыбкой). Ну, вы… Вы другое дело. (Помолчав.)Алексей Николаич!

Беляев. Что?

Вера. Вы пишете стихи?

Беляев. Нет. А что?

Вера. Так. (Помолчав.) У нас в пансионе одна барышня писала стихи.

Беляев (затягивая зубами узел). Вот как! и хорошие?

Вера. Я не знаю. Она нам их читала, а мы плакали.

Беляев. Отчего же вы плакали?

Вера. От жалости. Так ее было жаль нам!

Беляев. Вы воспитывались в Москве?

Вера. В Москве, у госпожи Болюс. Наталья Петровна меня оттуда в прошлом году взяла.

Беляев. Вы любите Наталью Петровну?

Вера. Люблю; она такая добрая. Я ее очень люблю.

Беляев (с усмешкой). И, чай, боитесь ее?

Вера (тоже с усмешкой). Немножко.

Беляев (помолчав). А кто вас в пансион поместил?

Вера. Натальи Петровны матушка покойница. Я у нее в доме выросла. Я сирота.

Беляев (опустив руки). Вы сирота? И ни отца, ни матери вы не помните?

Вера. Нет.

Беляев. И у меня мать умерла. Мы оба с вами сироты. Что ж делать! Унывать нам всё-таки не следует.

Вера. Говорят, сироты меж собою скоро дружатся.

Беляев (глядя ей в глаза). В самом деле? А вы как думаете?

Вера (тоже глядя ему в глаза, с улыбкой).Я думаю, что скоро.

Беляев (смеется и снова принимается за змей). Хотел бы я знать, сколько уж я времени в здешних местах?

Вера. Сегодня двадцать восьмой день.

Беляев. Какая у вас память! Ну, вот и кончен змей. Посмотрите, каков хвост! Надо за Колей сходить.

Катя (подходя к ним с корзинкой). Хотите еще малины?

Беляев. Нет, спасибо, Катя. (Катя молча отходит.)

Вера. Коля с Лизаветой Богдановной.

Беляев. И охота же в такую погоду ребенка в комнате держать!

Вера. Лизавета Богдановна нам бы только мешала…

Беляев. Да я не об ней говорю…

Вера (поспешно). Коля без нее не мог бы с нами пойти… Впрочем, она вчера об вас с большой похвалой отзывалась.

Беляев. В самом деле?

Вера. Вам она не нравится?

Беляев. Ну ее! Пусть себе табак нюхает на здоровье!.. Зачем вы вздыхаете?

Вера (помолчав). Так. Как небо ясно!

Беляев. Так вы от этого вздыхаете? (Молчание.)Вам, может быть, скучно?

Вера. Мне скучно? Нет. Я иногда сама не знаю, о чем я вздыхаю… Мне вовсе не скучно. Напротив… (Помолчав.)Я не знаю… я, должно быть, не совсем здорова. Вчера я шла наверх за книжкой – и вдруг на лестнице, вообразите, вдруг села на ступеньку и заплакала… Бог знает отчего, и потом долго всё слезы навертывались… Что такое это значит? А между тем мне хорошо…

Беляев. Это от роста. Вы растете. Это бывает. То-то у вас вчера вечером глаза как будто распухли.

Вера. А вы заметили?

Беляев. Как же.

Вера. Вы всё замечаете.

Беляев. Ну, нет… не всё.

Вера (задумчиво). Алексей Николаич…

Беляев. Что?

Вера (помолчав). Что бишь я хотела спросить у вас? Я забыла, право, что я хотела спросить.

Беляев. Вы так рассеянны?

Вера. Нет… но… ах, да! Вот что я хотела спросить. Вы мне, кажется, сказывали – у вас есть сестра?

Беляев. Есть.

Вера. Скажите – похожа я на нее?

Беляев. О нет. Вы гораздо лучше ее.

Вера. Как это можно! Ваша сестра… я бы желала быть на ее месте.

Беляев. Как? вы желали бы быть теперь в нашем домишке?

Вера. Я не то хотела сказать… У вас разве домик маленький?

Беляев. Очень маленький… Не то, что здесь.

Вера. Да и на что так много комнат?

Беляев. Как на что? вот вы со временем узнаете, на что нужны комнаты.

Вера. Со временем… Когда?

Беляев. Когда вы сами станете хозяйкой…

Вера (задумчиво). Вы думаете?

Беляев. Вот вы увидите. (Помолчав.) Так что ж, сходить за Колей, Вера Александровна… а?

Вера. Отчего вы меня не зовете Верочкой?

Беляев. А вы меня разве можете называть Алексеем?..

Вера. Отчего же… (Вдруг вздрагивая.) Ах!

Беляев Что такое?

Вера (вполголоса). Наталья Петровна сюда идет.

Беляев (тоже вполголоса). Где?

Вера (указывая головой). Вон – по дорожке, с Михайлом Александрычем.

Беляев (вставая). Пойдемте к Коле… Он, должно быть, уж кончил свой урок.

Вера. Пойдемте… а то я боюсь, она меня бранить будет… (Оба встают и быстро уходят налево. Катя опять прячется в малинник. Справа входят Наталья Петровна и Ракитин.)

Наталья Петровна (останавливаясь). Это, кажется, господин Беляев уходит с Верочкой?

Ракитин. Да, это они…

Наталья Петровна. Они как будто от нас убегают.

Ракитин. Может быть.

Наталья Петровна (помолчав). Однако я не думаю, чтобы Верочке следовало… эдак, наедине с молодым человеком, в саду… Конечно, она дитя; но всё-таки это неприлично… Я ей скажу.

Ракитин. Сколько ей лет?

Наталья Петровна. Семнадцать! Ей уже семнадцать лет… А сегодня жарко. Я устала. Сядемте. (Оба садятся на скамейку, на которой сидели Вера и Беляев.) Шпигельский уехал?

Ракитин. Уехал.

Наталья Петровна. Напрасно вы его не удержали. Я не знаю, зачем этому человеку вздумалось сделаться уездным доктором… Он очень забавен. Он меня смешит.

Ракитин. А я так вообразил, что вы сегодня не в духе смеяться.

Наталья Петровна. Почему вы это думали?

Ракитин. Так!

Наталья Петровна. Потому что мне сегодня всё чувствительное не нравится? О да! предупреждаю вас, сегодня решительно ничего не в состоянии меня тронуть. – Но это не мешает мне смеяться, напротив. Притом мне нужно было с Шпигельским переговорить.

Ракитин. Можно узнать – о чем?

Наталья Петровна. Нет, нельзя. Вы и без того всё знаете, что я думаю, что я делаю… Это скучно.

Ракитин. Извините меня… Я не предполагал…

Наталья Петровна. Мне хочется хоть что-нибудь скрыть от вас.

Ракитин. Помилуйте! из ваших слов можно заключить, что мне всё известно…

Наталья Петровна (перебивая его). А будто нет?

Ракитин. Вам угодно смеяться надо мной.

Наталья Петровна. Так вам точно не всё известно, что во мне происходит? В таком случае я вас не поздравляю. Как? человек наблюдает за мной с утра до вечера…

Ракитин. Что это, упрек?

Наталья Петровна. Упрек? (Помолчав.) Нет, я теперь точно вижу: вы не проницательны.

Ракитин. Может быть… но так как я наблюдаю за вами с утра до вечера, то позвольте мне сообщить вам одно замечание…

Наталья Петровна. На мой счет? Сделайте одолжение.

Ракитин. Вы на меня не рассердитесь?

Наталья Петровна. Ах, нет! Я бы хотела, да нет.

Ракитин. Вы с некоторых пор, Наталья Петровна, находитесь в каком-то постоянно раздраженном состоянии, и это раздраженье в вас невольное, внутреннее: вы словно боретесь сами с собою, словно недоумеваете. Перед моей поездкой к Криницыным я этого не замечал; это в вас недавно. (Наталья Петровна чертит зонтиком перед собой.) Вы иногда так глубоко вздыхаете… вот как усталый, очень усталый человек вздыхает, которому никак не удается отдохнуть.

Наталья Петровна. Что ж вы из этого заключаете, господин наблюдатель?

Ракитин. Я? Ничего… Но меня это беспокоит.

Наталья Петровна. Покорно благодарю за участие.

Ракитин. И притом…

Наталья Петровна (с некоторым нетерпением). Пожалуйста, переменимте разговор. (Молчание.)

Ракитин. Вы никуда не намерены выехать сегодня?

Наталья Петровна. Нет.

Ракитин. Отчего же? Погода хорошая.

Наталья Петровна. Лень. (Молчание.) Скажите мне… ведь вы знаете Большинцова?

Ракитин. Нашего соседа, Афанасья Иваныча?

Наталья Петровна. Да.

Ракитин. Что за вопрос? Не далее как третьего дня мы с ним у вас играли в преферанс.

Наталья Петровна. Что он за человек, желаю я знать.

Ракитин. Большинцов?

Наталья Петровна. Да, да, Болынинцов.

Ракитин. Вот уж этого я, признаться, никак не ожидал!

Наталья Петровна (с нетерпением). Чего вы не ожидали?

Ракитин. Чтобы вы когда-нибудь стали спрашивать о Большинцове! Глупый, толстый, тяжелый человек – а впрочем, дурного ничего об нем сказать нельзя.

Наталья Петровна. Он совсем не так глуп и не так тяжел, как вы думаете.

Ракитин. Может быть. Я, признаюсь, не слишком внимательно изучал этого господина.

Наталья Петровна (иронически). Вы за ним не наблюдали?

Ракитин (принужденно улыбается). И с чего вам вздумалось…

Наталья Петровна. Так! (Опять молчание.)

Ракитин. Посмотрите, Наталья Петровна, как хорош этот темно-зеленый дуб на темно-синем небе. Он весь затоплен лучами солнца, и что за могучие краски… Сколько в нем несокрушимой жизни и силы, особенно когда вы его сравните с той молоденькой березой… Она словно вся готова исчезнуть в сиянии; ее мелкие листочки блестят каким-то жидким блеском, как будто тают, а между тем и она хороша…

Наталья Петровна