семерых накрыли!..» Слышу голос отца: «свалишься, старый хрыч! сейчас слезай, а то за ворот сволоку!..» И Горкин залез на крышу! Такая у него слабость к голубям, себя не помнит.
Неужели отбили «Галочку»?!. А я и не видал… радость такую… отбили «Галочку»! Я будоражно одеваюсь, путаю сапоги, – нет, так и не поспею. Все на дворе кричат – «Галочку» отби
В утро Радуницы, во вторник на Фоминой, я просыпаюсь от щебета-журчанья: реполов мой поет! И во всем доме щебет, и свист, и щелканье, – канарейки, скворцы и соловьи. Сегодня «усопший праздник», – называет Горкин: сегодня поедем на могилки, скажем ласковым шепотком: «Христос Воскресе
И вдруг, слышим… – тонкий щемящий вой. Скорняк перестал читать про Егория: «Что это?..» – спросил шепотком. Слушаем – опять воет. Горкин и говорит, тоже шепотком: «Никак опять наш Бушуй?..» Послушали. Бушуй, оттуда, от конуры, от каретника.
– Прости, Михайла Панкратыч, наклепал я на староверов, хотел приятней тебе по сердцу… знаю, уважаешь, – по старой вере кто… Это мне книжник подсунул, – редкость, говорит. А что сияния-святости нету – невдомек, мне, очень мне понравилось, – тебе, думаю, отнесу на Егорьев День!..
Вечером Егорьева Дня мы сидим в мастерской, и скорняк сказывает нам про Егория-Победоносца, Скорняк большой книгочий, все у него святые книги, в каких-то «Проломных Воротах» покупает, по знакомству