Мч хотел спросить про Беловежское соглашение, но вдруг потерял интерес ко всему. Жизнь, за которую он еще цеплялся, очнувшись без памяти, после услышанного потеряла для него смысл. Им овладело чувство нереальности, когда мозг отказывался воспринимать происходившее. Он продолжал слушать их, рассказывавших ему наперебой о происшедших в стране изменениях за последние годы, подтверждая показываемым по телевизору, и даже задавал вопросы, но все это было как бы не наяву и должно было пройти, когда вернется к нему память, и он опять станет нормальным человеком, и опять будет в СССР, великом и могучем государстве, объединившим и поэтому сохранившим много малых стран и народностей. Та же Грузия, насколько он помнил, добровольно вошла в состав Российской империи в начале девятнадцатого века. Многие народности сами просились под покровительство русского царя, чтобы спастись от постоянных вражеских набегов. И теперь все псу под хвост.

Поглядывая машинально на экран телевизора, он чувствовал, как что-то его раздражало. Наконец он понял: там никто не говорил о постигшей страну страшной беде, а даже пели и смеялись над шутками юмористов, среди которых он узнал посеревшего и пополневшего Петросяна. А как же он, он же армянин?

– Что стало с теми, кто жил в других республиках? Таких же много. С ними что стало?

– Одна беда со всеми стала, – ответила Люба. – В Прибалтике русских за людей не считают.

– А, та никогда не была нашей, – махнул рукой Федор Николаевич. – Она фашистов чтит, памятники им ставит, а наши разбивает. Для них Гитлер – герой. Я там служил, я знаю. Но вот что Украина вытворяет, непонятно. Испокон веков мы были одним народом, всю жизнь вместе. А сейчас там русский язык запрещают.

У Мч вырвалось:

– А Крым чей?

– Хохляцкий. Как Хрущев сдуру отдал им, так у них он и остался. А Ельцин не только Крым, а все, что мог, отдал, сейчас мы только локти кусаем.

– Теперь в Крыму не отдохнешь, как раньше, – вздохнула Люба. – Мы туда каждый год ездили. Встречали нас, как родных, и не только в Крыму. Везде были своими, куда бы ни приезжали. По телевизору только и слышишь, как нам раньше плохо жилось. Да, богатыми, как некоторые сейчас, мы не были. Но никто из нас не голодал, каким – никаким жильем государство всех обеспечивало, бесплатно лечило и учило. Поэтому и планы строили, что купить, что построить, куда поехать. А сейчас не до планов, день прошел и слава богу, что жив остался, не помер с голоду и не убили. По мне так уж лучше, когда все не богатые, но и не бедные.

– Мам, эта твоя философия сейчас, как мертвому банки, – вмешалась Катя. Она перевела взгляд на Мч. Глаза у нее были настолько темные, что не было видно зрачков. – Меня интересует, что вы дальше намерены делать?

Мч пожал плечами, на этот раз безразлично.

– После услышанного моя собственная проблема стала для меня не существенна и даже безразлична. Уж лучше бы я не просыпался, чтобы не знать всего этого.

– Вот это ты зря, – возразил Федор Николаевич, наполняя свою рюмку. – Туда никогда не опоздаешь, там мы будем вечно, а тут в командировке. Не знаю, чем занимаются там, а здесь у нас дел много. А у тебя их тем более невпроворот. Первым делом, надо родных отыскать, узнать, кто ты и как оказался в лесу без памяти. Если выяснится, что сделано это по злой воле, то надо будет с ними по-мужски расквитаться, стрелять ты умеешь. Ну и нужно будет определиться в этой новой для тебя жизни. А может, что и подправить в ней в интересах народа. За это в случае чего не жалко пожертвовать жизнью.

– Пусть пока поживет у нас, – сказала Люба, – придет в себя, пообвыкнет. Глядишь, может, еще что, кроме Крыма, вспомнит. Ты как, не возражаешь? – спросила она Мч.

– Спасибо. – Он удержал себя, чтобы не подбросить безразлично плечи. – Боюсь только, что я вам вряд ли доставлю удовольствие своим присутствием.

– Ты уже доставил, помогая заготовлять дрова, – возразил лесник и вдруг воскликнул, глянув на экран. – А вот и он, легок на помине!

Мч увидел огромного седого старика, которого поддерживали с двух сторон пожилая и молодая женщины. На его красном одутловатом лице гуляла полудетская улыбка. Вдруг он оттолкнул женщин, выпрямился и пробасил, глядя в камеру, придурковатым голосом:

– Я еще, понимаешь, ого-го…

Молодая женщина сердито посмотрела в камеру и повернула старика спиной.

Мч спросил:

– Это кто?

– Думал, дед Пихто? Нет, это наш президент. Понравился? – Лесник нервно засмеялся. – Везет нам с правителями, все меченые. Один был картавый, другой сухорукий, третий с заплаткой на лбу, а этот так и вовсе трехпалый. Трехпалый волк в стае считается несчастьем и его загрызают. А у нас такой нами правит.

Мч вспомнил Брежнева в последние годы и подумал: «Когда же у нас появятся нормальные руководители, чтобы не было за них стыдно перед другими народами?», – а вслух ответил:

– Нет слов. По-моему, надо очень постараться, чтобы отыскать такого на роль президента.

Катя улыбнулась. Два верхних зуба у нее были чуть длиннее остальных, что делало ее улыбку обворожительной. Она сказала Мч:

– Найдем ваших родных. Они наверняка вас разыскивают. Главное, не отчаивайтесь.

Люба услышала и спросила:

– Как ты будешь его разыскивать, если он даже фамилию свою не помнит?

– По фотографии. В лицо я его увидела. Если его не разыскивают, дадим объявление с его фотографией, что он ищет родственников. Может, Коля свозит его в Москву.

– Вот это дело, – одобрил Федор Николаевич. – А сейчас давай отвезем его к Аристарху. Ты сможешь?

Катя достала из сумочки крохотный телефон и тут же позвонила, удивив Мч отсутствием соединительного шнура. Она нажимала и подносила телефон к уху еще несколько раз, пока не сказала:

– Не отвечает, наверное, на вызове. Я по дороге домой загляну к нему и узнаю, где он.

Захмелевший лесник попытался взять ее машину, чтобы посмотреть на указатели, но Катя сказала, что ей нужно в женскую консультацию, и уехала, пообещав приехать завтра вместе с Колей.

После ее отъезда Федор Николаевич хотел съездить с Мч к указателям на велосипедах, но возразила Люба:

– Ты его совсем угробить хочешь? Видишь, у него глаза слипаются? Угомонись, дай человеку отдохнуть.

– И то верно, раз машины нет, – согласился лесник, подмигивая заговорчески Мч. – Я его на сеновале уложу. Там ему никто мешать не будет.

– Главное, ты сам не мешай.

В сарае, где на чердаке был сеновал, лесник достал припрятанную от жены давно початую бутылку водки, и они втихаря допили ее, закусывая сырыми яйцами.

– Чтобы крепче спал, – пояснил лесник. – Кур я тоже повыгоняю. Никто тебе мешать спать не будет.

***

Он уснул мгновенно и проснулся от выстрелов. Его словно подбросило, и он прильнул к щели.

Он увидел высокого спортивного покроя парня с пистолетом в руке, быстро удалявшегося от дома к воротам. Мч он показался знакомым.

Пока он соображал, где видел парня, тот скрылся за гаражом, после чего послышался гул отъезжавшей машины. Мч успел заметить ее квадратный зад и зеленый цвет, сливавшийся с лесом.

Нехорошее тревожное предчувствие овладело им и оттого, что парня он знал, а больше оттого, что во дворе не были видны и слышны хозяева.

То ли он оступился, слезая в спешке по лестнице, то ли у него закружилась голова и его занесло в сторону, он упал на стоявшую внизу кадку.

Поднявшись, он вытер ладонью с лица кровь и выбежал во двор. Проходя мимо окон дома, он заглянул в них и никого не увидел внутри. Тревога сменилась страхом.

Первой он увидел лежавшую на крыльце Любу. Голова ее свисала лицом вниз над верхней ступенькой, с которой стекала струйка крови. Светлые волосы на затылке тоже были в крови, ярко красной в лучах солнца.

На деревянных ногах Мч приблизился к Любе и, нагнувшись, приложил два пальца к шее. Не почувствовав пульса, он еще и еще раз прикладывал пальцы к шее с обеих сторон.

У него не хватило духа поднять ее голову и прикрыть глаза.

Федор Николаевич лежал у самых ворот на спине, глядя в небо и раскинув руки. Одной он продолжал держать ружье. На голубой куртке кровь казалась черной.

Мч показалось странным, что не лает Шалый, и он глянул на будку. Храбрый пес погиб, поймав пулю открытой в лае пастью.

Несколько минут он стоял, тяжело дыша и сцепив до боли зубы, затем нагнулся и опустил леснику веки.

Рука его полезла за сигаретой. Не найдя их, он скривился. Вытолкнув воздух сквозь стиснутые зубы, он опустился на скамейку у гаража, на которой они сидели утром, и попытался хоть что-то понять, чтобы затем решить, что делать дальше.

Но боль от убийства ставших ему близкими людей была настолько сильной, что ничего ему в голову не шло. Появлявшиеся мысли обрывались, как гнилые нити, и ему долго никак не удавалось ухватиться хотя бы за одну из них. Самыми прочными оказались две: одна о том, что лесника и жену убили по заказу владельцев особняков, и вторая – он каким-то образом причастен к этому убийству, исходя из картонных указателей, развешанных специально для него.

Еще он знал, что стал единственным свидетелем этого убийства. Об этом в первую очередь должна узнать Катя, но он не представлял, как сообщит ей, потерявшей недавно мужа, о смерти еще и родителей. Такие вещи по телефону не говорят, тем более в ее положении. У нее может не выдержать сердце. И может случиться выкидыш.

От звонка Кате его удерживало также то, что милиция первым делом обязательно заинтересуется, почему он не сообщил сначала ей, и обязательно обвинит его в убийстве, о чем его предупреждал Федор Николаевич, и тогда он не сможет переговорить с Катей так, чтобы она не заподозрила его.

И все же он решил начать с нее в надежде на то, что она приедет не одна, а с кем-нибудь, кто ее поддержит, хотя это ему вовсе не нравилось.

Он прошел в дом, стараясь не смотреть на Любу. Сотовый телефон лежал на кухонном столе. Тут же находился потрепанный блокнот с номерами телефонов. Телефон милиции был на первой странице. Почти на всех листах были записаны адрес и номера сотовых телефонов Кати. Их было несколько, они были почему-то очень длинными и почти все зачеркнуты. Мч подумал, что Катя отчего-то часто меняла местожительство или работу.

Были в блокноте и Колины номера телефонов. Вот кому надо позвонить в первую очередь, подумал Мч. Коля должен был воспринять сообщение о смерти дяди по-мужски. Но они не были знакомы, и Коля мог сразу заподозрить в убийстве его, Мч, и сообщить в милицию.

Мч взял в руки телефон и осмотрел его, не имея представления, как им пользоваться. Но пальцы сами пришли в движение и стали нажимать на кнопки. Он набрал последний номер. После недолгой трескучей паузы он услышал женский голос о том, что абонент временно недоступен. Во второй попытке ему посоветовали по-английски попытаться позвонить еще раз. Он звонил еще и еще раз, но слышал те же голоса.

То же самое он услышал, позвонив, переведя дух, в милицию.

Страшно хотелось курить. В голове опять не было ни одной мысли. Нет, одна была: воспользоваться велосипедом и поехать в надежде кого-нибудь встретить по дороге.

***

Ему показалось, что он услышал гул подъехавшей машины. Он подошел к окну и увидел бежавших по двору к дому людей в милицейской форме с автоматами и пистолетами в руках, а за воротами стояли две машины.

Он повернулся к двери и стал ожидать. Она распахнулась, и в дом один за другим ворвались несколько милиционеров.

– Лицом на пол! Руки за голову! – раздался суровый крик.

Так как он продолжал стоять, его ударили автоматом по пояснице и ногам, повалили и придавили к полу.

Когда он попытался подняться, его стали бить ногами, дубинками и автоматами, отчего у него на миг помутилось сознание.

– Взяли? – услышал он хрипловатый голос заядлого курильщика.

– Чисто сработано, – ответил рядом молодой и веселый голос.

– Сопротивление оказывал?

– Не успел. Мы б ему, говнюку, дали.

– А морда отчего разбита? Ваша работа?

– Обижаете, товарищ майор. Мы свое дело туго знаем. – Голос был другой, блеющий. – Это, наверное, лесник, товарищ майор, постарался, оказывая сопротивление.

– Оружие проверили?

– Я проверил – все чисто. – ответил молодой.

– Поднимите его.

Его подхватили под руки и поставили. Он увидел перед собой коренастого багроволицего усатого кривоносого человека лет пятидесяти в черной кожаной куртке, который пристально его рассматривал колючими желто-зелеными глазами в красной оболочке. Ничего хорошего для себя в этом взгляде Мч не увидел.

Наглядевшись, майор приказал, ни к кому не обращаясь:

– Каждый занимается своим делом, а я с ним поговорю. – Трое вышли. – А ты посади его и поищи пистолет в коридоре. Если не найдешь, скажи, чтобы обыскали двор и за воротами.

Только сейчас Мч увидел, что его правая рука была в наручнике в пару с огромным милиционером. Тот подвел его к стулу, усадил и, пристегнув наручник к ножке, направился к двери.

Майор, устроившись напротив, представился:

– Я майор милиции Безусяк. Сам все расскажешь, и я оформлю добровольную явку, что тебе зачтется на суде? Или будешь упорствовать?

Буду упорствовать, потому что засчитывать мне ничего не надо. Я их не убивал.

– Значит, отказываешься. Тебе же хуже. Тогда скажи, кто их убил, если не ты?

Мч рассказал, как все было, рассказал, как на духу, за что Безусяк, обнажив в улыбке крупные неровные желтые зубы, похвалил его:

– Очень правдоподобно и складно, почти, как стих. Прямо писатель Мичурин. А на самом деле, ты кто?

– Я тоже хотел бы это знать, пожалуй, больше, чем вы.

– Эту лапшу ты будешь вешать на уши судьям. А я взял тебя на трупах, понял? – Майор поднялся и крикнул в коридорную дверь. – Позови девчонку!

Тот же большой милиционер привел костлявую веснущатую девушку с сумкой почтальона через плечо. Она с испугом смотрела на Мч.

– Ты его видела? – спросил ее Безусяк, делая ударение на «его».

– Его, его, – закивала девушка.

– Когда и при каких обстоятельствах ты его видела?

– Полчаса назад я подъехала на велосипеде к их дому со стороны реки и вдруг услышала два выстрела. Я слезла и посмотрела в дырку. Он стоял посреди двора с пистолетом, а дядя Федя лежал на земле. Потом он пошел к дому и выстрелил в тетю Любу, которая выбежала на крыльцо. Я до смерти испугалась и уехала.

– Хорошо. Молодец, что позвонила нам. Повторишь все это на суде. Можешь идти. – Майор поднялся. – Веди его в машину.

Во дворе к Безусяку подбежал рыжий с бараньей головой парень и протянул пакет с пистолетом.

– Вот. Нашел в канаве за воротами, – радостно проблеял он.

Майор перевел на Мч повеселевшие глаза.

– Твой?

– Нет. Его, наверное, выбросил убийца, которого видели я и девушка.

– Возьми прямо сейчас у него отпечатки пальцев, – приказал Безусяк барану, – и пусть в лаборатории срочно сличат их с отпечатками на пистолете.

Мч усадили в Уазик, где сняли отпечатки пальцев.

Из окна машины он видел, как вносили в «Скорую» накрытые простыней трупы и опечатывали дверь дома. Первой уехала «Скорая», за ней Безусяк на «Волге» и последним тронулся их «Уазик».

По дороге они остановились у поста ГАИ и проверили Мч на алкоголь. По тому, как довольно ухмыльнулся в усы майор, Мч понял, что результат проверки его удовлетворил. Мч показалось, что майор сам был немного пьян.

Такого поворота событий он не ожидал даже с учетом нелестного отзыва лесника о милиции. У него оставалась лишь надежда на суд, который должен был во всем разобраться. На то он и есть. Однако хотелось верить, что до суда дело не дойдет, – ведь он ни в чем не виноват.

В отделении милиции его сфотографировали и провели в комнату без окон. Там его пристегнули наручниками к замурованной в стену вертикальной стойке и оставили одного.

Ему хотелось сесть, но ни стула, ни скамейке в камере не было. Он опустился на пол, прислонившись спиной к стене. Только сейчас он почувствовал боль от побоев. Особенно ныла спина. Он не понимал, за что его били, ведь он не оказывал сопротивления.

Наконец дверь открылась, и в ней появился Безусяк с листом бумаги в руке.

– Это протокол твоего допроса. Прочти и подпиши, – сказал он голосом, не допускавшим возражения. – И вставь свою фамилию.

– Спросите ее у тех, кто бросил меня в лесу без памяти. Я вам буду за это благодарен.

– С благодарностью подождешь. Сначала насчет памяти. Ты не помнишь, что было до того, как ты будто бы очнулся. Но ты должен помнить, что было после, например, как оказались отпечатки твоих пальцев на пистолете, который нашли рядом с местом преступления.

– Моих пальцев? – Мч был поражен. – Я его, честное слово, не касался.

– Понятное дело, не касался. Было бы глупо с твоей стороны признать пистолет, отрицая убийство. Поэтому запишем, что назвать себя ты отказался, а насчет отпечатков пальцев на пистолете возразить не можешь.

– Возразить, если они там есть, я, естественно, не могу, но я настаиваю на том, что я не убивал лесника и его жену. Насчет того, как оказались отпечатки моих пальцев на пистолете, могу предположить, что их воспроизвели, когда я был без сознания, до того, как я очнулся в лесу.

Безусяк приложил лист к стене и, что-то написав, протянул лист Мч.

– Прочти и подпиши. Сними с него наручник, – приказал он стоявшему у двери все тому же огромному милиционеру.

– Как же я подпишу, если не знаю свою фамилию, подумал Мч, потирая руки. Разве что крестик поставить? Он поднялся и взял у майора протокол допроса. В нем он сознавался в том, что убил с целью ограбления Иванова Федора Николаевича и его жену Любовь Степановну, завладев деньгами в сумме 370 рублей, мобильным телефоном и позолоченной брошью, которые в момент задержания оказались при нем. Упоминались тут и девушка – почтальон и найденный пистолет. Заканчивался протокол словами: «С моих слов записано верно».

– Я не подпишу, – сказал Мч, возвращая протокол. – Вы прекрасно знаете, что никаких денег и никакой броши при мне не было, а по телефону я пытался дозвониться к вам, чтобы сообщить об убийстве.

Мч заметил, что вернувшийся к двери большой милиционер занервничал, уставился на майора и замычал, пытаясь привлечь его внимание. Тот повернул к нему сердитое лицо и приказал:

– Зови сюда Лелькина и Громова.

Милиционер привел рыжего барана и тоже уже знакомого Мч щуплого милиционера с лисьей мордочкой и веселым молодым голосом. Этого парня в вертикально прилепленной к затылку фуражке Мч запомнил по его футбольным ударам в живот. А еще он все время матерился. Безусяк сказал им:

– Он отказывается подписывать протокол. Надо, чтобы подписал. Смотрите, не перестарайтесь.

Майор вышел, громко хлопнув дверью. Большой милиционер потоптался на месте и отправился за ним.

Мч отступил в угол, приняв стойку.

– Ты что, мудила, вздумал оказывать нам, работникам органов, сопротивление? – удивленно спросил его щуплый пижон. – Ты знаешь, засранец, какой срок тебе за это светит?

– Я никого не убивал и не грабил. Ты сам меня обыскивал и хорошо это знаешь.

– Кто? Я? Когда? – хихикнул милиционер. – Тогда говори, на кого, работаешь? На Красавчика?

– Красавчика? Кто он?

– Ну что, приступим? – проблеял рыжий не то Лелькин, не то Громов, надвигая на лоб фуражку козырьком назад. Дубинка в его руке завертелась колесом. – Сейчас во всем сознается. Не таких обламывали.

В камеру вошел большой милиционер и внимательно посмотрел на Мч. Унего было круглое почти доброе лицо.

– Вы, это, не очень и чтоб без следов, – предупредил он. Из-за басовитого раскатистого голоса ему больше других подходила фамилия Громов.

– Один разок по кумпалу можно. – Баран подскочил к Мч.

Никто из двоих, оставшихся на месте, не понял, каким образом рыжий отлетел от Мч и упал к их ногам. Дубинка осталась лежать у ног Мч. Он отбросил ее ногой в угол за спину и опять принял стойку.

Большой приподнял барана, у которого был бессмысленный взгляд, и усадил у двери. Пижон вынул из кобуры пистолет и направил его на Мч.

– Ну, теперь, говнюк, мы будем тебя не бить, а убивать мучительно и долго.

– Может, майору доложить? – спросил большой.

– Ты чо, бля, издеваешься? Чтобы над нами ржало все отделение? Ты его один своей тушей придавишь. Давай с двух сторон.

Они бросились на него одновременно. Он пригнулся, выкинул навстречу им, как при нырянии руки, затем развел их, и они оба врезались в стену, а он, подняв все три дубинки, перешел в другой угол.

Он увидел, как баран поднялся, держась за стену, и направился к двери.

– Пойду, позову борова и длинного Славика.