Заметим, что и христианское судопроизводство до XII века их летоисчисления опиралась на клятвы и только в относительно позднем Средневековье перешла к рассмотрению улик и доказательств. Следующим этапом дознания или «дознания» стали массово организованные пытки Святой инквизиции (применение пыток для дознания известно с весьма ранних времен). Под пытками (новояз: ограниченное физическое воздействие), часто калечащими человека, человек мог признать что угодно, в чем были заинтересованы следователи, – или умереть. Далее методы дознания перешли на уровень применения психоактивных веществ, расслабляющих волю человека и его способность скрывать информацию, так называемых «сывороток правды». Впервые подобный эффект описал в 1913 году американский акушер Роберт Хаус (Robert House). По его свидетельству, роженицы, находившиеся под действием популярного тогда в таких случаях анестетика скополамина, нередко «автоматически» сообщали окружающим самую различную информацию. Следующими веществами, известными под названием «сыворотка правды», были амитал-натрий (или амитал натрия), пентотал-натрий и другие дериваты барбитуровой кислоты, например амобарбитал (из группы барбитуратов), применяемый, в частности, в клинической (не карательной) психиатрии. Сегодня спектр таких средств представлен весьма заметным количеством веществ (о большинстве из которых нет сведений в открытых источниках), что привело к кардинальному изменению дознания при серьезной необходимости любой ценой узнать правду. Если нужно развязать язык подозреваемому в хранении важной информации, то применяют ту или иную «сыворотку правды» (быстро и эффективно), параллельно или отдельно ломая личность человека (относительно долго, да и люди сильные духом попадаются), а если нужно получить липовое признание в несовершенном или оговорить «кого нужно», тогда оказывается, что пытки, шантаж и угрозы не потеряли своей актуальности. И в последние два века невиданного расцвета достигли техническая криминология, слежка, сбор и анализ материальных улик, куда следует, в частности, отнести анализ документов и содержимого памяти компьютеров, скрытую установку телекамер и микрофонов. Области юриспруденции и криминалистики настолько развились, что высшее образование в этих областях сегодня получают на разных факультетах.

Во-вторых, известно, что человеку трудно рассматривать сложную картину с разных сторон. Поэтому современные системы юриспруденции (но не древняя еврейская система судопроизводства) разделили функции участников расследования и суда на обвинителей и защитников, а также представителей обеих сторон – судебных экспертов, обладающих специальными познаниями в самых разных областях науки и практики. Обвинитель собирает всю информацию для обвинения человека, а защитник изыскивает все пути снятия с человека обвинения или по крайней мере собирает данные для облегчения участи обвиняемого. И тогда суд, рассматривая эти две стороны оценки предположительно совершенного и столь же предположительно доказанного деяния, теоретически может прийти к справедливому, взвешенному решению, но при этом он должен быть структурой, не просто заслушивающей, а глубоко исследующей представленные обеими сторонами аргументы и строящей свой более совершенный и всесторонний, чем взгляд представителей сторон процесса, а не просто компилятивный взгляд на рассматриваемое дело. Хотя известно положение, что суд не вершит справедливость, а вершит правосудие в соответствии с имеющимися законами.

Еще отметим, что многие дела в современном израильском светском суде рассматриваются одним судьей (да еще и без института присяжных заседателей, принятого в некоторых западных системах судопроизводства). Оба подхода – как единственный судья, так и присяжные заседатели, от которых изначально не требуется специальных познаний в юриспруденции, – полностью противоречат еврейскому праву. В частности, мишна 4:10 в трактате «Пиркей Авот» указывает: «Рабби Йишмаэль говорил: „Не суди один, ибо никто, кроме Единственного, не может судить один“». А о требованиях к тем, кто выносит судебные решения, много написано в Торе и нами широко прокомментировано: понятно, что простые люди даже в качестве присяжных заседателей или, как было принято в советском суде, народных заседателей к принятию судебных решений в еврейском судопроизводстве и близко не подпускаются.

Объективная оценка произошедшего немыслима сегодня без привлечения экспертов, обладающих специальными познаниями в самых разных областях, далеких от юриспруденции и криминалистики, но оказавшихся крайне необходимыми в судебных доказательствах. Для оценки нанесенных повреждений или причин смерти необходимы судебно-медицинские эксперты. Для оценки психического состояния обвиняемого, оценки осознания им своих действий в момент совершения деяния или оценки его возможности отвечать перед судом за свои деяния необходима психолого-психиатрическая судебная экспертиза (сильно отличающаяся от обычной психиатрической диагностики). Для выяснения, какие именно инструкции (из огромной библиотеки инструкций) и какие именно пункты в них нарушены при аварии на железной дороге, привлекаются технические эксперты, обладающие специальными познаниями именно в этих вопросах. Список можно продолжать еще долго. Особо следует заметить, что экспертов должны привлекать обе стороны судебного процесса – как обвинители, так и защитники, так как и экспертиза может оказаться односторонней, с перевесом как в сторону обвинения, так и в сторону защиты (в зависимости от того, какая сторона заказывает экспертизу, тщательно подбирая кандидатуры экспертов), и только противопоставление экспертиз может дать более объективную картину в тех узких областях знания, в которых люди, получившие именно юридическое образование (включая судей), не имеют достаточных познаний.

Особо следует сказать о гражданском процессе, в котором принципиально нет стороны обвинения. В этом случае также необходимо, чтобы каждую тяжущуюся сторону представлял адвокат, который может изложить обоснованность и справедливость позиции своей стороны и пробелы или неверности в позиции другой стороны в свете имеющихся законов и правил ведения процесса (которые простой человек знать не может), и опять суд будет рассматривать квалифицированно представленные позиции обеих сторон, причем обе стороны могут представить специальные экспертизы по тем или иным аспектам дела.

Очень важным является представление специалистом даже одной стороны, не умеющей внятно и в свете законов изложить свое дело. Не должно быть такого, чтобы именно из-за неумения изложить все важные стороны своего дела человек остался без справедливого решения своей проблемы. Хотя возможно и противоположное: человек, хорошо знающий законы, так излагает свое дело, подчеркивая выгодные ему стороны и скрывая невыгодные (человек не может быть обвинителем самого себя и не обязан представлять в своем деле полную двустороннюю картину), что он этим фактически вкладывает в уста суда нужное ему решение, чему мы были свидетелями.

Эти вопросы – как представительства в суде двух сторон, так и технической криминалистики и экспертиз – практически неизвестны в традиционно изложенном еврейском законодательстве. Кроме этого, юриспруденция народов мира имеет еще много хорошо разработанных за последние столетия вопросов интерпретации допросов подозреваемых и свидетелей, доказательств и разрешения споров сторон, методов следствия, которых нет в еврейском судебном процессе, так как не только этих разработок, но и самих вопросов еще не существовало во времена формирования еврейского судопроизводства. Конечно, эти обширные внееврейские знания не могут быть отброшены современной (еще, по сути, не разработанной) еврейской юриспруденцией, как и не могут быть некритично и автоматически приняты в ней.

В Древнем Израиле, когда вся жизнь человека была строго общинной, существовало и общинное наказание – хэ́рем, отлучение от общины. Это наказание охватывало не только исключение человека, на которого наложен хэрем, из молитвенного миньяна, но и требование ко всем членам общины прекратить любой контакт с этим человеком. И это оказывалось очень и очень тяжелым наказанием. И, конечно, после признания человека виновным в преступлениях, несовместимых с общественными или руководящими должностями, его возврат к подобным должностям был закрыт практически пожизненно – никакие понятия «карантина» той или иной продолжительности для возврата «очистившегося» к прежнему положению просто не могли существовать («единожды солгавший, кто тебе поверит?» – 74-й афоризм из собрания мыслей и афоризмов «Плоды раздумья» (1854) Козьмы Пруткова). То есть мощная ограда права содержалась в морали общества. А в сегодняшнем Израиле эта практика существует и широко используется при достаточных данных о том, что ранее осужденный человек нисколько не «перевоспитался» и не «исправился», и после так называемого «карантина». Сегодня это наказание – хэ́рем, – накладываемое признанными руководителями общин, существует, но практически не работает, потому что в современном Израиле разрушена общинная жизнь и нет общепринятой и реально воздействующей на поведение людей общественной морали.

Но вопросы профилактики и предотвращения преступлений (защиты возможных будущих жертв преступлений), как и серьезные возможности общества в предотвращении рецидивов преступлений со стороны уже наказанных преступников, так и остались чуждыми юриспруденции, хотя Тора приводит исключительно жесткий пример защиты возможных будущих жертв еще не состоявшихся преступлений весьма радикальным методом смертной казни подтвержденного психопата в разделе о буйном и непокорном сыне – см. стихи 21:18—21 недельной главы «Ки Тецэ» книги Дварим. Судебная и пенитенциарная системы остались системами мщения – сначала преступление, затем наказание (по сути, месть, так как вопрос исправления преступника оказался нерешенным, слишком часто имеется невозможность предотвращения рецидивов, и в силу этого остается невозможной защита будущих жертв преступлений), что не облегчает участи жертвы уже совершенного преступления. Да и достижение целей наказания, как и разработка расширенного спектра возможных наказаний, остались весьма неудовлетворительными.