Ксения Скворцова

Я пишу с детства, мечтательница по призванию. Люблю мистику, но, к сожалению, большинство мистики сейчас – либо страшилки, либо триллеры. Поэтому я в своих рассказах стараюсь сделать этот жанр более «добрым» – соединяю мистику со сказкой.

Я подарю тебе имя

Я помню, что у неё – тёмные волосы и зелёные глаза. Помню, что у неё тёплое дыхание и руки, и сердце бьётся. Помню, что она любит шутить и остра на язык. Но она добрая.

Всё, что у меня есть – это память о ней.

Всё, что у меня есть – это вера в неё. И вера эта слаба, её уголёк тлеет.

Людей ведь не существует. Сказки это.

***

Я не вижу отражения, когда смотрю в зеркало. Во мне не бьётся сердце, у меня нет дыхания, во мне нет тепла. Я – привидение, одиноко живущее в одной из квартир панельной многоэтажки. В городе, где живут такие же одинокие привидения, как я.

«Живущее», «живут»… Жизнью это не назовёшь. Мне кажется, мы ненавидим друг друга. Никто не обмолвится словом без повода, просто потому что хочется общения, компании. Выйти из дома просто чтобы погулять – позор.

Мы зажигаем звёзды, поднимаясь на крыши зданий и простирая к чёрным небесам руки. Мы шепчем молитвы, мы дарим небу свою энергию, мы дарим ему свои имена – и звёзды зажигаются, блекло освещают путь. Мы работаем сменами, а в свободное время – по расписанию – страдания, самокопание и самобичевание. Если бы не было звёзд, мы стали бы ещё несчастнее.

Наш город сер, уныл, здесь не цветут цветы, не покрываются листвой деревья… даже лёгкий ветерок – и тот не заглянет. Всюду – вывески магазинов, кафе, есть торговые центры. Больница, полиция… Но ничего не работает. Непонятно, зачем это существует, откуда вообще взялось. Неужели были другие времена? Да важно ли это?.. Сейчас всё во тьме. Невзрачный город не утонул в ней полностью только благодаря блеклому свету звёзд.

И всё-таки, мне повезло кое в чём больше, чем другим. У меня есть друг. У нас не верят в дружбу, говорят, что взаимоотношения строятся на личной выгоде, но мы с Сириусом верим. Мы – соседи, и мы были знакомы всегда. Другие призраки цокают и закатывают глаза, когда видят, как мы бегаем друг к другу с этажа на этаж со стопками книг и восторженными глазами. Они говорят, что нам стоит больше времени проводить в реальном мире, не тратить время на чтение того, что «пишут всякие сумасшедшие призраки». Я, между словом, ни одного такого, кроме нас с другом, не видел. Если бы можно было встать в центре городской площади и вскричать, несмотря на злобные взгляды прохожих: «Эй, вы, те, кто написал мои любимые книжки, давайте подружимся!» Но я никогда на это не решусь. Сириус смеётся надо мной, говорит, что я – «тихий бунтарь», зовёт исполнить мечту. А я отговариваю. Нас и так ненавидят, что же будет потом? Они могут разгневаться и сжечь наши книги, как сожгли свои. Мы собрали свою «библиотеку» с большим трудом, и призраки пока её терпят, поэтому важно вести себя тихо. Не хочу терять то, что у меня есть.

Призраков злит, что книги рассказывают о людях – существах похожих и непохожих на нас. Существах, которые знают, что такое добро, любовь и солнце, в жизни которых есть цель, и цель эта – счастье.

Мне больше всего нравится легенда, что мы, призраки, когда-то все были людьми.

У нас было отражение, в нас билось сердце и растекалось тепло.

У нас была настоящая жизнь. Мы умели радоваться и плакать, чувствовать наслаждение и боль. Мы любили: себя, жизнь, близких и друзей. Мы ценили каждое мгновение и не накручивали себя по пустякам. Мы не надеялись на существование чего-то «по ту сторону» и исполняли свои мечты здесь и сейчас.

Это призраков бесит, и они делают всё, чтобы не допустить и мысли о возможном «людском» прошлом.

***

У Сириуса были длинные чёрные волосы, которые он собирал в хвост, и серые глаза. Он носил чёрный пиджак и джинсы, а я – коричневую кожанку и вельветовые брюки. Сириус говорил, что мои глаза – цвета мёда, что волосы светлее, чем у него, короткие, взъерошенные.

Сириус был круче меня.

– Больше всего мне нравится идея, – вздыхал Сириус, плюхаясь на кровать и впиваясь тоскливым взглядом в ветхий потолок комнатки, – что мы ели столько всего, что называли вкусным. Знаешь, когда я думаю о слове «пицца», у меня появляется странное чувство в горле. А ещё «чипсы», «кола»… «оливки»…

Я прокашлялся: у меня от последнего слова скрутило нутро.

– Свидания… – ещё грустнее вздохнул Сириус и закрыл лицо раскрытой книгой: – Здешним девчонкам ничего не надо. Хоть бы врезали мне за то, что я их достаю с вопросами: «Как настроение?». Только бубнят что-то и идут себе дальше по домам – сидеть в одиночестве, пялиться в окно и мечтать о будущем, которого никогда не произойдёт.

– Да если б только со свиданиями не ладилось, – я свалился лицом в подушку: – Мы с тобой изгои общества, Сириус. Все всех ненавидят, но нас – больше, чем этих «всех».

– Это потому, что мы не такие как эти «все».

– …словно мы представляем для них реальную опасность. Они относятся к нам, как лейкоциты – к вирусам.

– О, тоже читал учебник по биологии? Интересно, правда?

Я кинул в него подушкой и расхохотался, когда мой бросок сбил его с кровати – хотя, скорее всего, он просто поддался, чтобы было смешнее. Мы провели славную подушечную битву, пух разлетелся по всей комнате, а мы с Сириусом стали похожи на утят из книжки про сельское хозяйство. Мы только успели отряхнуться, как сверху послышались капризные свистки: наступала новая смена на крыше.

Мне пора.

– Стой-стой, – Сириус наклонился ко мне и прошептал: – Ты больше не видел мираж девушки? Предметы сами по себе больше не двигались?

– У порога появилось ведро с водой и тряпкой, а потом упало.

– Оно до сих пор там?

– Нет, я даже не успел до него дотронуться, как всё исчезло. Мне ещё послышался испуганный женский крик.

– Эх, и почему только на видеозаписях ничего не видно?.. Тогда все призраки поверили бы в людей, поверили в меня и сделали главным.

Сириус сделал мечтательную моську, и я не мог не расхохотаться. Свистки стали чаще и требовательнее. Я с неохотой попрощался: опять приходилось покидать маленький волшебный мирок и встречаться с неутешительной реальностью.

Когда я поднимался по узкой лестнице, один из призраков толкнул меня к перилам, и я чуть не упал. Он проворчал:

– Придурок! Чего так долго? Тебя заждались уже. И вообще. Тебе здесь не место, убирайся. Из-за таких, как ты, нет никакого покоя. Без тебя здесь было бы лучше. А то так и думаешь, что вы со своим дружком выкинете.

Я был с ним абсолютно не согласен, но удержался крикнуть ему вдогонку: «Сам придурок».

В книжках я читал, что свежий воздух, наполняя лёгкие, очищает душу. У меня не имелось лёгких, только душа, и она задыхалась. Выйдя на крышу, я представил, как ветер треплет волосы, как грудь наполняется холодным воздухом, а изо рта выходит облачко пара. Но на самом деле я не чувствовал ветер, холод, а тот призрак, которого мне нужно было сменить, в очередной раз обозвал меня нехорошим словом и велел не стоять, как истукан. Да это неважно. Главное, что мои книжки лежат тихонько дома, и никто их не забирает.

Когда призрак ушёл, я сел на колени, протянул руки к чёрному страшному небу, выбрал любимую звезду, и обратился к этой блеклой белой точке – тихо, чтобы не услышали ещё тридцать два призрака, выполняющие работу:

– Привет. Меня зовут Антарес. Это имя и твоё тоже, пока мы вместе.

Звезда засияла ярче, и я улыбнулся ей:

– Как тебе там совсем одной? Надеюсь, не скучаешь, живёшь не в циничном окружении, а если и так, пусть у тебя будет друг, который понимает тебя, пусть он будет не такой, как другие. Пусть другие – лёд, а вы со своим другом – искры.

Знаешь, мы вот знакомы с тобой почти вечность, а я о тебе ничего не знаю, хотя ты обо мне – всё. Я не могу от тебя ничего утаить, непростое, я тебе скажу это, хе-хе, дельце, – звезда согласно моргнула. – Мы с Сириусом чувствуем себя чужими. Если бы нас не было друг у друга, то мы сошли бы с ума от одиночества. Или стали как остальные, и это – гораздо хуже.

Звезда с моим именем, я устал от существования, которое не приносит радости.

Сириус рассказал, что люди загадывают на падающие звёзды желания. И хоть я не человек, а ты – не падающая звезда (и не надо падать, мерцай себе тысячу вечностей!), я поддержу их… традицию.

Пожалуйста, приди к нам с Сириусом хоть на недолго. Или дай знак, что ты слышишь меня. Не знаю, почему, мне кажется, что ты – не просто светящаяся штучка в небе. И что ты тоже хочешь к нам.

Обещаю, что больше ничего у тебя не попрошу.

Я не заметил, как настал черёд другого призрака принять пост – он услышал меня и не преминул пихнуть в плечо, развести руками и покрутить пальцем у виска. Он сказал, что я должен молить звезду о стабильности и меньшем числе неожиданностей, и посетовал, что споткнулся около нашей квартиры, когда поднимался сюда. Он решил, что в том, что он споткнулся, виновата наша с Сириусом вера в «небылицы». Вера в людей.

Я мог ответить. Мог поставить этого призрака на место. Но молча вернулся домой, чувствуя себя отвратительно, словно душу проткнуло осколками стекла.

Я лёг на кровать, пружинки ворчливо заскрипели. За окном блуждал мрак, а я смотрел на мигающую гирлянду и думал, как хорошо, что она у меня есть. А потом вспомнил, что ещё у меня есть чудесный друг Сириус, и мысли о несправедливости мира ушли.

– Интересно, а что сейчас делает моя звезда? – пробормотал я в пустоту. – Может, она так же, как и я, взвешивает, как зернышки на ладонях, отчаяние и надежду и думает, есть ли кто-то, похожий на неё?

И оно случилось – то, что я люблю, ценю и могу пересчитать воспоминания о подобном на одном пальце одной руки.

Чудо.

Неизвестно откуда вылетел и врезался мне в лицо бумажный самолётик. Когда я поднёс поделку к лампе, оказалось, что это письмо, письмо-самолётик. Я не мог заграбастать послание одному себе, ведь Сириус очень расстроился бы, узнав, что я прочитал странное письмо без него. И я помчался к нему, а когда он открыл, отпихнул его с порога, крича от радости, и в коридоре же раскрыл бумажный самолётик:

«Не знаю, кто ты – или что ты, но ты мне опять приснился. Мы разговаривали. Я хорошо помню, что ты рассказывал, как тебе плохо и одиноко, и у тебя есть только один, но самый лучший друг, и что ты попросил меня прийти к вам. Не знаю, почему я пишу это… просто на что-то надеюсь. А вдруг ты – и правда, есть? Было бы здорово. Мне нравится тебя слушать, а ещё столько всего хочется рассказать самой. Очень жаль, что в твоём мире тебя не понимают. У нас тоже разные люди бывают, но всегда найдётся человек, который поймёт и поддержит. У меня это мама, папа, сестра и тётя. С одним дедушкой мы не ладим, другого я не видела никогда, да и с бабушками (обеими, да-да) тоже не могу найти общий язык. Так что я тебя понимаю. И завидую, что у тебя есть друг, потому что у меня – только семья. И работа медсестры. Я по своим причинам не могу верить людям, хоть и верю в сказки. Такой уж я человек.

Мне бы очень хотелось повстречаться с тобой наяву и рассказать больше. Хоть это и очень, очень маловероятно, но… никто точно не знает, что бывает на свете. У меня в квартире шаги чьи-то слышны, голос, домовой, наверное, завёлся, хех.

На самом деле, не понимаю, почему ты мне говоришь, что даришь своё имя, Антарес, но это очень мило и красиво. И всё же, если что – меня зовут Эль. Но ты можешь и дальше называть меня своим именем».

Я очнулся, когда Сириус уже вовсю хохотал и даже стучал кулаком по столу:

– Видел бы ты себя, Рес, как будто нашёл способ, как достать городу солнце… Ладно, ладно, всё.

Как я и хотел, он немного испугался оттого, что я шикнул на него и покрутил пальцем у виска:

– А письмо тебя нисколько не удивляет?

Сириус виновато помотал головой, сел рядом и взял мятую бумажку – мои ладони долго не разжимали её, и Сириус опять прыснул. Но быстро стал серьёзным, ткнув пальцем в некрасивый острый почерк:

– Смотри, автор письма – человек! То есть, девушка. Видишь, она сама так написала. Вот здорово! Теперь мы всем докажем, что не дураки: люди существуют!

Мне не хотелось никому ничего доказывать. Если бы другие призраки хотели верить в существование людей, то верили бы. Сейчас же любое доказательство поднимут на смех. Мы вообще признаём только то, что нам по той или иной причине выгодно. А призракам нужен лишь покой.

Сириус со мной не согласился:

– Я сниму копии с письма и расклею по всему городу! – он восторженно взмахивал руками, а его глаза горели, как будто он был… живым. Блестели, как звёзды, которым мы дарили свои имена. Мне хотелось вырвать письмо, но руки не слушались: Сириуса наполнила надежда, и жалко было её отнимать.

– Призраки не такие уж безнадёжные, – говорил он, пока принтер копировал послание, адресованное мне и только мне: – Они поверят, ты увидишь. Они сделают меня мэром, и я смогу изменить город, как мы хотели!

Со смешанными чувствами я вернулся домой.

Я жалел, что поделился секретом с наивным Сириусом, но радовался тому, что сбылась его мечта: увидеть доказательство существования людей.

– Если бы я мог рассказать тебе всё, Эль… Мне так жаль, что я тебя подставил. Боюсь, твоё письмо поднимут на смех. И в этом виноват я.

Я сидел на подоконнике, прислонившись лбом к стеклу и всматриваясь в мёртвый мрак улиц, как кое-что произошло.

– Мне неприятно, – послышался растерянный женский голос за спиной. – Но пока я не буду на тебя сильно злиться. Хорошо, что ты мне, всё-таки, снишься.

Я обернулся.

Девушка. Длинные чёрные волосы, кожа смуглая… (не белая, жёлто-зелёная или синяя, как у нас!), щёки розовые, грудь вздымалась… В ней что-то билось, я слышал частый стук… Я прижал руку к своей груди – там было тихо, холодно и пусто.

У девушки были зелёные глаза, а я даже не помнил, какие – у меня. Она была уверена, что спит, – я знал, что это не так, потому что я не мог спать. Она была живой, а я – мёртвым.

А ещё – она была правдой. Правдой в пушистой серой пижаме и синих тапочках.

– Серьёзно, Антарес, давно уже пора было, – сказала она, рассматривая мою книжную полку: – Нил Гейман, Стивен Кинг и… Достоевский, Пастернак? Вот это сочетание.

– Я… да…

Я мог только мямлить: происходило кое-что, выходящее за рамки моего мира, а я, как ни пытался, не сумел показать себя любознательным, весёлым и открытым к приключениям, как герои любимых историй.