3

Дуся вышла через черный ход, которым обычно пользовалась редко: считалось, что до «Пушкинской» и «Тверской» идти было дальше, чем до «Маяковской», хотя здание рекламного агентства «Сетрас-Медиа» находилось ровно между двумя этими станциями. Прошла через двор на Тверскую улицу, воровато шмыгнула из подворотни в толпу и, не оглядываясь, зашагала к метро. Спиной ощущалась пустота: похоже, никто за ней не следил. Никто не видит, что она убегает. Что Дуся не собирается начинать никакой бой.

Однако надо придумать, как она будет выяснять, что это за люди за ней следят. «Пусть придумается само, – приказала себе Дуся. – А я пока поработаю, дел-то полно».

Она подошла к спуску в метро, вынула мобильник и набрала домашний номер.

– Бабуль, если ты надумаешь что-нибудь мне сказать, а включится автоответчик, прямо на него и скажи, что хотела, значит, я в метро. Когда выйду, прослушаю. Хорошо?

– Хлеба не покупай. Я тут пироги затеяла.

– Какие еще пироги?

– С капустой да с курагой. Надоела твоя стряпня, а в шкафу в самом низу пакет муки оказался. Дрожжи я в холодильнике нашла, тесто подходит, капуста уже тушится, курагу я замочила.

– Бабуль, я тебя умоляю, не делай ничего, а? Я приду и приготовлю. Я часов в шесть, может, уже домой приду.

– А я ничего больше делать и не буду. Тесто еще подходить будет часа три, потом я его обомну, и уже до твоего прихода пусть снова подходит. Капуста остыть должна, ее горячую в пироги нельзя. Придешь и будем печь.

– Знаю я тебя как облупленную, уже тридцать четыре года знаю! Только попробуй сама испеки! Что ты там наваяешь одной рукой? Испечешь – есть не буду, вот посмотришь! Бабуль, ну а если обожжешься? – перестав возмущаться, заскулила Дуся.

– Обещаю твердо: больше ничего делать не буду. Клянусь своим здоровьем. Работай спокойно, просто хлеб не покупай домой. Если б не хлеб, я бы тебе и не сказала. А то ведь купишь, Дусь, испортится батон.

– Ну хорошо. Пока, бабуль.

Дуся позволила себе обернуться. Преследования точно не было.

В вагоне метро на «зеленой» ветке было днем не так тесно, как в час пик, и Дуся села на освободившееся место. Сидя думалось как-то медленнее, и мысли Дусины повернули совсем не в практическую сторону. И почему так получилось, недоумевала Дуся, что ей некого попросить помочь разобраться в этом деле? Ей впервые за много лет понадобилась серьезная помощь, она впервые за много лет попала в ситуацию, в которой не может ничего понять, и что же? Оказалось, что кроме дяди Славы, друга отца, у нее нет знакомых, на которых Дуся могла бы рассчитывать. Дядя Слава далеко, поэтому надеяться совсем не на кого. Только на себя. «Как же так оказалось? – загоревала Дуся, рассматривая свою жизнь со всех сторон. – Я же всем всегда помогаю. Я всегда выручаю всех, кто меня об этом просит. Мне не в тягость. Почему же мне самой некого попросить о помощи? Даже обратиться не к кому. Может, просто нет у меня сильных друзей?» Делать такие выводы было обидно, но Дуся честно старалась искать причину, которая привела к этой непонятной ситуации, в себе, как всегда учил отец. «Попала в неприятности – найди мужество признаться, что ты сама в них вляпалась» – отчетливо прозвучал в голове ироничный голос отца, как будто он сказал эти слова где-то рядом, Дуся от неожиданности даже оглянулась по сторонам. «Все, приехали. Уже началось что-то психическое. К врачу сходить или пока просто валерьянку попить? Наверное, те таблетки, что бабуле выписывают от бессонницы, все-таки нельзя, что-то там врач говорила, что никому не давать и самой не пить…»

После «Автозаводской» почти никто не вошел, и Дуся сразу обратила внимание на мальчишку лет двенадцати, который встал посреди прохода, собираясь запеть. Острое плечо оттягивала обшарпанная гармошка. Парень несколько раз переступил с ноги на ногу, чтобы встать потверже. Мальчишка был смуглый, чернявый, с густющими, загнутыми кверху ресницами. Тоненькая шейка в вороте дешевой клетчатой рубашки вызывала жалость и умиление. «Дать, что ли, пятьдесят рублей? – расчувствовалась Дуся. – Вон какой хороший. Лицо умное, глазки честные. Не просит на лечение, не ворует. Работает. Да, пожалуй, такому хорошенькому десятку маловато, дам пятьдесят».

Двери закрылись, мальчишка сыграл незатейливое вступление и запел. Репертуар хозяевами был выбран правильный, жалостливый: «А я хочу, а я хочу опять по крышам бегать, голубей гонять…», и заиграл мальчишка складно, и петь начал сразу звонко, но Дусина рука, потянувшаяся к молнии на сумке, вдруг остановилась. Певец не просил. Он бросал вызов миру. Дуся ощутила, что мальчишку ей больше не жалко.

Огромная, немереная сила слышалась в этом иногда срывающемся на петушиные трели голосе, и столько было в нем самоуважения и чего-то еще по-настоящему мужского, сразу не понять чего, что Дуся вдруг откровенно восхитилась парнем: вот это волчонок! «Этот выберется, – через минуту окончательно уверилась она, – он сможет. У него получится, чего бы ни захотел». Дуся, замерев, вслушивалась в то, о чем мальчишка пел. «Ах, детство, детство, ты куда, постой…» – произносили губы, а слышалось отчаянное: «Я вырасту. Вот увидите, я вырасту. Я такой, у меня все будет обязательно. Вы тут сидите, равнодушные и сытые, и вам наплевать, что мне трудно. Ну и что. Мне противно вам петь, но я пока делать больше ничего не умею, поэтому и пою вам. Я стараюсь. Потому что надо. Вот увидите, сволочи, я тоже вырасту, я скоро вырасту…»

Не только Дуся, весь вагон замер, люди сидели оцепенев, как-то даже испуганно, и никто почему-то не смотрел на мальчика. Когда он закончил песню и оглядел пассажиров, чтобы подойти к тем, кто хочет заплатить за концерт, то увидел, что слушатели сидят неподвижно. Люди, как и Дуся, отчетливо уловили, что рассказал о себе мальчишка, и никто не потянулся к карманам и сумкам. Жгучая обида полыхнула в черных глазищах и они мгновенно наполнились слезами. Поезд остановился на «Коломенской», двери вагона открылись, мальчик стремглав выскочил и смешался с толпой на перроне. Пока Дуся приходила в себя, двери закрылись снова, поезд тронулся и уже ничего изменить было нельзя. То есть, конечно, можно выйти на следующей станции, покататься в метро туда-сюда, найти певца и дать ему денег. Только что это изменит в мальчишкиной жизни? Деньги, сколько бы Дуся ему ни дала, все равно пойдут тому, кто этого мальчишку использует… И назавтра парень снова будет петь свою песню в очередном ненавистном вагоне метро и так же точно будет сдерживать обиду, потому что денег ему, сильному и гордому мужчине, никто не даст…

Такого стыда Дуся не испытывала давно. Даже, наверное, никогда в жизни не испытывала стыда вот по этому поводу: что не подала попрошайке. В последние годы нищие буквально заполонили метро, выпрашивая денег «на похороны», «на лечение рака», «на операцию смертельно больному сыну», «на протезы»… Столичные жители давно научились их не замечать. Однако детям, которые в метро пели, прося за это деньги, Дуся всегда подавала: это был труд, и работающие дети вызывали у Дуси чувство вины за детство, прожитое в достатке. Хотя она и знала, что все деньги эти дети кому-то отдают, и что, возможно, работают только за одну еду, и что, скорее всего, где-нибудь в Молдавии или на Украине у такого мальчишки есть родители, которые сами отправили его сюда работать… Знала и все равно подавала. Вот только мальчишке этому почему-то не подала. Боже мой, как стыдно!

Дуся не помнила, как вышла на Каширской и как ехала в троллейбусе. Очнулась она только перед дверью «Неяды». Совсем распустилась, пришлось ей отругать себя. Скоро над сериалами начнешь плакать! «Ну не дала денег и не дала, так и никто не дал! – набросилась она на мальчишку, как будто тот мог слышать. – Просить надо было как следует! В любом деле нужно разбираться, особенно, если с людьми работаешь! Веди себя, как положено попрошайке, а то – сильный он! И в руках себя держи, а то ишь ты, расплакался! Мало ли кто мне чегоне давал! Никто и не обязан!» Легче почему-то не стало, но времени на виртуальный скандал с мальчишкой не было совсем: Дуся была уже в приемной Сергея Борисенко, финансового директора «Неяды».

– Дусь, ты чего? – навстречу шел Сергей Анатольевич Борисенко. – Ты чего так затравленно оглядываешься, случилось что?

– Здравствуйте, Сергей Анатольевич! – вовремя вспомнила Дуся правила хорошего тона. – Зеркало куда дели?

– Господи, слава богу! Вот ведь женщины! А я уж черт те что подумал! Здравствуй, дружочек! Ты у меня, оказывается, не бизнес-вумен, а нормальная барышня! – обрадовался Борисенко так, как будто получил неожиданный подарок. – Без зеркала жить не можешь! На прошлой неделе стол мне заносили новый, и как-то зацепили ребята за зеркало ваше драгоценное, чем, сами не поймут. Хорошо хоть разбилось на две части, не поранило никого. Купим, купим, а то нам без зеркала никак, – покосился он на секретаршу Марину, оставшуюся сидеть на рабочем месте. – Кофе будешь? Печенье там, еще чего-нибудь? Или чай?

– Чай, – решила Дуся. – Обыкновенный, без добавок. И чего-нибудь. У нас изменения? – переключилась она на работу.

– Да нет, какие изменения! Вроде пока идем нормально. Может, увеличим чего, но только с весны, а на второе полугодие все как в прошлом году. Заходи. – Борисенко открыл перед Дусей дверь своего кабинета. – Марин, слышала?

– Да, Сергей Анатольевич. Чай. А вам?

– Ну и мне чай. И бутербродов, что ли, каких-нибудь. С сыром. Или один сыр. Дусь, ты сыр будешь? – спросил он уже в кабинет.

– Сергей Анатольевич, буду, конечно.

Дуся любила бывать в «Неяде» именно из-за таких моментов. Борисенко обставлял деловую, в общем-то, встречу так, как будто Дуся – долгожданная гостья, наконец-то нашедшая возможность заехать. Да еще в рабочее время, и теперь ради этого нужно отложить все дела. За чаем или кофе, накрытом в специальном, «чайном» углу кабинета, с его хозяином обсуждалась погода, предстоящие выходные на даче с внуками, которые подросли и такое говорят, чего в наше время и взрослые-то не знали, вкусовые качества угощений, поданных Мариной, политическая ситуация в стране или пандемия птичьего гриппа. Все, что угодно, только не бизнес. Дуся вообще-то давно заподозрила, что Сергей Анатольевич не так прост, каким кажется. Потому что каждый раз после минут пятнадцати разговоров, внимательно посмотрев, отдохнула ли Дуся, Борисенко вздыхал и говорил:

– Привезла бумажки-то? Давай за стол перейдем, я гляну. Реквизиты у вас не изменились? А то договор-то на весь год подписан. Мне тут одна фирма учудила. Договор на одни реквизиты, счета на другие… Хорошо, заметил сразу. А то потом с проверками не разберешься…

Дуся не помнила, чтобы Борисенко замечал что-то не сразу. Правда, Дуся тоже не лаптем щи хлебала, вся финансовая документация проверялась ею на предмет опечаток еще в офисе. В последние года три она вычитывала и все рекламные материалы, за которые несла ответственность, сама. В газетах и журналах почему-то была сильная текучесть кадров, и после случая, когда на утверждение из солидного, вроде бы, журнала была прислана одна рекламная статья, а поставлена в номер другая, Дуся взяла за правило проверять все, что проходит через ее руки.