Дом, в который их привела Нина был как будто небольшим, очень аккуратным, с белеными стенами, окошками, украшенными настоящими ставнями, с невысокой крышей. В свете совершенно потерявшего берега месяца, который светил не просто отчаянно – истошно, дом даже светился, настолько был белым. Нина, всю дорогу с достоинством несшая свое полное тело, тряхнула непокрытыми космами, видно обозначая конец пути, неспешно подплыла к калитке и толкнула ее внутрь – калитка была не заперта.
– Идите. В доме есть свет, выключатель справа на стене, как войдете. Вода в колодце на дворе, уборная у овина. Фонарь есть у тебя?
Она в упор смотрела на Виктора, в серебряном свете месяца ее глаза по-кошачьи мерцали, тот почему-то смутился, кивнул
– Ну вот, хорошо. На ночь ведро себе поставьте, к непривычки по двору не шлындрайте, тут всякое бывает. А утром все рассмотрите, станет проще.
Она развернулась, как лодка, попавшая в противотечение, пошла было назад, но остановилась
– Ты, мужик, фонарь им оставь, сам обойдешься, а им без света ночью печаль. Тут многое ночью происходит, особо с новенькими.
Лиза догнала женщину, тронула ее за локоть
– Подождите. Моя дочь, Алиса, она что, там останется, в том доме? Я хочу, чтобы ее привели, я хочу, чтобы она жила со мной.
Лиза поймала себя на том, что она верещит капризно и настырно, точно, как ребенок, у которого отняли игрушку. Нина локоть не вырвала, просто повернула голову и цепко всмотрелась в Лизино лицо.
– Тут, дорогая, совершенно не важно, кто чего хочет. Тут делают то, что велит Марфа. Странно, Мария, что ты не научила ее.
Майма потупила голову, подошла к Лизе, потянула ее за собой, и, затащив во двор, плотно прикрыла калитку.
– Подожди, Лизушка. Не гони коней, приведут они Алису, они здесь не балуются, все очень строго. Давай, успокойся, посмотрим дом и ляжем спать.
Лиза и вправду почувствовала себя неразумным дитем, послушно пошла за Маймой, они вошли в дом, Виктор нащупал выключатель и включил свет.
То, что увидела Лиза, было похоже на старое кино. Причем настолько старое, что его герои ходили, деревянно перебирая ногами, говорили напыщенно и смешно, женщины красили высоко выгнутые брови очень черной краской, а губы, круто изломанные в бантик ярко алой. Хотя нет, какие еще краски… Герои нынешнего Лизиного фильма были деревенскими, ходили в валенках, да тулупах, мужчины напяливали меховые ушанки, женщины пуховые платки. Именно они жили в таких домах – стены не были обиты, они смущенно темнели выпуклыми бревнами, посреди зала, в который они вошли, красовался небольшой круглый стол, накрытый кружевной скатеркой, у окна высился здоровенный деревянный буфет, напротив, у стены – не намного меньший комод. Рядом с широкой скамьей стоял неизвестный Лизе агрегат с деревянным колесом, на небольшом столике у окна притулилась старая швейная машинка. В переднем углу висела черная икона, она была настолько старой, что потемневший лик трудно было узнать, и лишь присмотревшись, Лиза поняла – Казанская. Икону обрамлял вышитый рушник, у двери висело зеркало, тоже в рушнике, вдоль стен стояли лавки. Майма положила свой рюкзачок, устало села на лавку, откинулась назад
– Бывала я в этом доме. Здесь все по уму, все есть – и огород, и скотный двор, и сенник. В конце двора банька, правда топится по-черному, но научишься, не Боги горшки обжигают. Все обойдется.
Лиза присела рядом со свекровью, прошептала
– Ну ты и научишь нас с Алисой всему. Куда ж мы без тебя…
Майма покачала головой и вдруг зевнула – широко, беззастенчиво, как кошка.
– Устала я, как собака. Нет, Лизушка, мы с Витей завтра уезжаем. Прямо после завтрака, ты уж сама учись. Тебе долго здесь жить, привыкнешь.
– Долго, это сколько? Месяц?
Майма улыбнулась, встала, потянула Лизу за руку, кивнула Виктору
– Там ваша спальня. А моя -там…
Она помолчала, глянула Лизе в глаза вопрсительно, испытующе
– Нет, Лиз, не месяц. Думаю, минимум год.
В спальне было тесно, как в пенале, крошечная комнатка выходила в зал узкой дверкой, узкой настолько, что в нее еле протиснулся Виктор. От него пахло дымком и теплой, разогретой шерстью, он прямо в новом свитере шерудил в печке, выгребал золу, подкидывал дрова, хозяйничал. В спальне было не просто тепло – жарко, Лиза стянула шубку, бросила ее на единственный стул, стоящий у кровати, бессильно опустилась прямо на белоснежное покрывало.
– Подожди, Лиз. Все убрать надо, видишь как она застелена – парадно. Сейчас сниму
Уже сквозь сон Лиза смотрела, как муж стаскивает с высоких, уложенных пирамидкой подушек прозрачную, кружевную накидушку, раскидывает их уютной шеренгой, складывает покрывало, трясет пушистое одеяло, тыркает кулаками в перину.
– Раздевайся, ложись. Спать будешь, как в раю – все на гусином пухе. Я такое у прабабки видел, спал даже, обалдеть. Не спи стоя.
…
Утра Лиза не заметила, в их спальню-пенал свет не проникал, окна не было. Она открыла глаза, потому что ее вовсю трясла Майма, ругаясь на чем свет стоит, впервые Лиза видела ее такой возмущенной
– Нет, ну вы подумайте! Одна спит, теперь другая. Сейчас Марфа нам выдаст за опоздание на завтрак, пойдешь картошку чистить, как провинившаяся. Давай! Бегом! Виктор воды принес, хоть умоешься.
Шатаясь, как пьяная, Лиза добрела до умывальника, хищно нацелившегося в ее протянутые ладошки ледяным соском. Но зато сразу после первой пригоршни воды крупинками острых льдинок, она враз проснулась и увидела солнце! Огромное, холодноватое, задумчивое. Оно смотрело в окно кухни и заговорщически улыбалось.
…
В длинный, похожий на барак дом, вытянувшийся как поезд вдоль сосновой рощицы, тянулось немного людей – буквально с десяток. Они все были практически одинаковы – валенки, тулупы, шапки. платки, все серенькое, неброское. Майма на секунду приостановилась, притянула Лизу и Виктора, шепнула
– Это совсем убогие, кто не может сам себе приготовить, да и работники при Марфе. Остальные своими домами живут, едят у себя, кто один, а кто и с семьями уж. Ты тоже будешь все сама делать, сначала одна, потом с Алисой. Это в первый день вам поблажка. А завтра уже нет.
–Мам, а кто здесь вообще живет? Для кого это все? Скит этот…На игру похоже…
Лиза снова назвала Майму мамой, это так ей нравилось и так согрело душу, что вдруг захотелось повторить. Протянуть так – нежно и ласково – маааам. Но она удержалась.
Майма тихонько сжала ее руку своей
– Кто? Те у кого душа болит. Мается, места себе ищет. Нездоровые тут, Лиза. Мечущиеся…Ну и лекари, конечно. Разные.
Лизу этот ответ странно устроил. Она успокоилась, пошла вперед и уже на подходе к крыльцу увидела Марфу. Маленькая старушка в белом тулупе. в белоснежных валеночках и ажурном платке быстро шла в бараку. А рядом с ней, резво перебирая ногами в таких же валенках, шла Алиса. Она куталась в тулуп и с интересом глазела по сторонам. И в блестящих зеленых глазах сияло два солнышка.
– Ты, девочка, пока Алечку не трогай. Я ее ночь отпаивала, секунды не спала, так она сейчас, как ниточка шелковая – тронь, оборвется. Как так дите запустили, ума не приложу, умные ж люди, городские все. Нехорошо!
Марфа тыркала своей птичьей лапкой Лизу в живот, но не сильно, тихонько, ласково, шелестела, как будто ветерком веяла, и, несмотря на то, что та укоряла ее, Лиза не стыдилась, не испытывала каких-то неприятных чувств, просто чуть смущалась, вдруг загоревшись теплым огоньком изнутри. Так бывает, когда тебя слегка журит мать, но не сильно, для порядка, смотрит так ласково, чуть укоризненно. Лиза кивнула, проводив дочь взглядом, а Алиса легко и уверенно взбежала по невысоким ступенькам и скрылась за тяжелой деревянной дверью.
– Я, Марфа, не трогаю, как скажешь. Ты тут хозяйка и доктор, мы приехали девочку лечить, как же я буду тут свои порядки устанавливать… Не буду…
Марфа внимательно посмотрела в лицо Лизе, даже не посмотрела, рассмотрела его, как будто, каждую черточку, каждую морщинку и изгиб. И Лиза тоже рассмотрела ее лицо. Вчера, усталая и обалдевшая, она толком и не поняла ничего, не заметила, запомнила только длинный остренький нос, а вот сейчас… Лицо Марфы было удивительным. Тонким, иконописным, с большими, очень темными, внимательными и очень молодыми глазами, с узкими губами, неяркими, спрятавшимися в морщинках-лучиках, с седыми бровями, вставшими чуть удивленным домиком и острым, немного ведьмачьим, выступающим вперед подбородком. Но особенно поражали ее глаза. В них было страшновато смотреть – черная глубина пульсировала, как бездна, затягивала в себя, и Лиза быстро отвела глаза, на всякий случай.
– Доктор, говоришь? Нет, девонька, какой я тебе доктор? Доктора вы себе сами, я только инструмент. Поправлю, направлю, помогу. А ваше дело лечить себя, за уши тащить из того болота, в каком сидите. В которое, кстати, вы себя сами и заперли. Впрочем, рано это мы с тобой обсуждать взялись. Пошли-ка, поешь, я Алечку покормлю, у нас вкусно готовят, не шалят. Сама слежу.
Она отпустила Лизу, шмыгнула мышкой вперед и тоже скрылась за дверью. Майма подтолкнула Лизу к дверям, сказала.
– Правда, Лизушка, пошли, у меня аж живот подвело, есть хочу. Да и Витька,глянь, позеленел аж. Да и ехать нам.
В доме было сильно натоплено, пахло молоком, блинами и, почему-то, розами. Длинный стол, за которым можно было бы разместить человек пятьдесят, был накрыт только в начале – стояли простые тарелки, стаканы, лежали большие и маленькие ложки, вилок и ножей не было. “Как в психушке”, – почему-то подумала Лиза, но, естественно, промолчала, села у самого уголка, притянула к себе тарелку. Майма уверенно уселась рядом, положила Лизе три блина из высокой горки, аппетитно дымящейся посреди стола, плюхнула сметаны, достала каждому по яйцу из глубокой эмалированной миски, жадно впилась зубами в свой блин.
– Умеет Нинка блины печь, мастерица. Язык проглотишь. Она вообще, ведьма, чуешь розой пахнет, так это от нее. Ты, Лиз, ешь, время здесь на завтрак немного дают, не наешься – до обеда будешь голодная. А обед аж в три. А ужин так – простокваша да хлеб. Так что наворачивай.
Лиза тоже оторвала кусочек блина и даже зажмурилась от удовольствия, блинчик был хорош, а уж со сметаной, так вообще.
Завтрак пролетел вмиг, откуда-то из-за перегородки ударил гонг, все вскочили, бросились к вешалке, начали натягивать свою полушубки. Лиза тоже хотела было одеваться, но к ним снова подошла Марфа, присела рядом, показала рукой – ждите, мол.
– Лиза, ты сегодня и обедаешь и ужинаешь. А завтра начинаешь все делать сама. У тебя там печка, в погребе есть кое-что для начала, осваивай хозяйство. В сараюшке две козы, десяток курей, пяток утей, через неделю поросенка дам, ростить будешь. Как освоишь, как я увижу, что все у тебя получается, так и дочку отдам. А пока – тренируйся. Помощника дам, так не брошу, завтра утром и встренешь. А покуда иди, на седня у тебя работа на кухне – посуду помоешь, картохи начистишь, короче все, что Нинка скажет. А ты, коза…
Марфа развернулась к Майме, ее лучики у рта зашевелились весело, и лицо сразу стало простым и ласковым
– Манатки сбирай, молодца своего за шкирбан, вас уж ожидают. У нас лодки не простаивают, работы навалом. Давай-ка. Бегом!
Она подтолкнула Лизу к кухне, обняла Майму за талию и повела ее к выходу. И Лиза только успела поймать прощальный взгляд уходящего следом Виктора.
…
Когда Лиза выползла из кухни огромная луна уже висела над скитом. Она весь день не высовывала носа во двор, сновала от плиты к столу, от стола к тазу с водой, и опять в плите. У нее ныла спина, распаренные руки зудели от горячей воды и висели плетьми, ей даже трудно было натянуть перчатки, да они и не налезли бы. Кое-как свалившись с крыльца, она буквально провалилась по колено в мягкий пушистый снег, он, видимо шел целый день, и теперь лежал сверкающими подушками вдоль тоненькой тропочки, сиял, как бешеный, и как бешеная светила взбесившаяся луна.
– Господи, какая же красота. Наверное, в раю тоже снег. Вот такой же.
О проекте
О подписке
Другие проекты