«Почему он захотел развестись? – подумала Алина. – Какая ему разница, ведь он даже лечиться отказался! Что может заставить человека, находящегося на пороге смерти, пройти через такую процедуру?»

– Я уже говорила, – сказала она вслух, – что не могу подписать ваш документ. Это было бы непра…

– Вот, возьмите! – Гальперина буквально силой втиснула ей в руки свернутый в несколько раз пластиковый пакет. – Подумайте как следует: мы ведь обе женщины, да?

– Алина, почему ты не рабочем месте? – раздался грозный окрик. Повернув голову, она увидела приближающегося Мономаха. Выражение его лица не предвещало ничего хорошего. Девушка хотела вернуть пакет Гальпериной, но та уже вскочила на ноги.

– Инна Петровна, вы отвлекаете моих подчиненных от их обязанностей! – сухо продолжал Мономах.

– Я ухожу, – ровным голосом ответила жена адвоката. Создавалось впечатление, что это не она буквально минуту назад хлюпала носом, рассказывая о своих злоключениях.

Алина проводила взглядом ее удаляющуюся спину, прямую, как стиральная доска. Мономах тоже не задержался, но медсестра поймала его осуждающий взгляд. Понял ли он, что она держит в руках? Алина не обманывалась насчет того, что находится в пакете, а зав отнюдь не дурак, да и поведение жены адвоката предсказуемо. Алина тупо уставилась на пластиковый пакет с котятами. Интересно, Гальперина заранее подготовила его, не будучи уверена в силе убеждения Красько, или распотрошила кошелек уже после визита к Мономаху? Пыталась ли она подкупить и его до того, как Алина вошла в кабинет? Если так, то ничего не вышло, иначе под документом стояла бы его подпись, а сам он попытался бы убедить Алину выполнить просьбу Гальпериной. Но что он теперь подумает? Она должна была сразу вернуть пакет Инне, но внезапное появление Мономаха сделало возврат невозможным: как бы они обе выглядели, если бы Алина начала отпихивать пакет, преодолевая сопротивление?!

Первым ее порывом было кинуться следом за Мономахом, чтобы объяснить, что произошло на самом деле, однако она не успела его осуществить.

– В пятой палате практикантка никак в вену не попадет! – пыхтя и отдуваясь, выпалила тетя Глаша, ковыляя по коридору к Алине. – Иди давай, а то она до смерти пациентку залечит!

Бросив последний взгляд в сторону, куда ушел заведующий, Алина подавила вздох и, сунув сложенный пакет в карман халата, поспешила за санитаркой.

* * *

Алину одолевали тревожные мысли. То, что супруга Гальперина пыталась всучить ей деньги, а главное – то, что Мономах стал свидетелем этого, выбило ее из колеи. Развернув дома пакет, она увидела внутри десять банкнот по пять тысяч – Инна не поскупилась! Надо обязательно все вернуть, только вот как? Может, она снова придет в больницу, и тогда у Алины появится шанс? Но что же теперь, постоянно носить такую большую сумму с собой в надежде встретиться с супругой адвоката? Деньги жгли ей руки – надо же, впервые она поняла, что означает эта поговорка!

Уложив Русика в постель и почитав ему на ночь сказку, Алина устроилась в гостиной отвоеванной у бывшего мужа квартиры, закуталась в шерстяной плед и, желая отвлечься от тяжелых раздумий, потянулась за купленным в больничном киоске женским романом. В такие вечера Алина жалела об утрате телевизора, который Георгий вместе с другими «трофеями» утащил «с поля боя», как метко выразилась адвокат Арнаутова. Под мерное жужжание голосов незнакомых людей на экране легче избавиться от гнетущего чувства одиночества. Алина не привыкла находиться одна. В больнице она окружена коллегами и пациентами, а дома сынишка заполнял своей маленькой персоной каждый свободный сантиметр пространства. Но сейчас, когда он мирно спал в детской, Алина остро ощущала вакуум вокруг себя. Тишина, несмотря на отсутствие телевизионных шумов, не была полной. С улицы доносились звуки проезжающих авто, на потолке мелькали световые пятна от фар и фонарей, однако внутри квартиры Алина слышала лишь собственное дыхание да громкое, навязчивое тиканье часов.

Отложив книжку, она поднялась и прошла в кухню. Открыв холодильник, достала початую бутылку вина, подаренного Арнаутовой на повторное новоселье, и плеснула немного в бокал. Хорошо, бывшему не пришло в голову забрать и посуду: он счел ее слишком хрупкой для перевозки и недостаточно дорогой. Алина немного подержала вино во рту, прежде чем проглотить. «Вот до чего я докатилась! – с удивлением подумала она. – Выпиваю одна, как заправская алкоголичка!» Снова распахнула дверцу холодильника и достала упаковку сыра – так, по крайней мере, создается видимость закуски. Вернувшись в гостиную, Алина вновь взгромоздилась на диван и, лениво пощипывая сыр, вернулась к чтению.

Она и не заметила, как заснула, а проснувшись, не сразу поняла, что ее разбудило. Оказалось, телефон. Вернее, звук, который он издает при получении текстового сообщения. Открыв его, Алина несколько минут непонимающе пялилась в экран. Нет, она не пойдет, хватит с нее неприятностей! С другой стороны, как не пойти? Бабушка говорила, что нужно держать слово, а если не уверена, что сможешь, не стоит опрометчиво его давать. Но ведь бабушка понятия не имела, в какой ситуации окажется ее внучка! Она взглянула на часы: половина второго. Кто, спрашивается, по доброй воле выходит из дома в такое время? Правда, на улице светло, ведь сейчас пора белых ночей, но все равно неуютно брести куда-то в полном одиночестве. Да и как она доберется? Можно, конечно, взять такси…

Алина нацепила джинсы и майку, накинула шерстяную кофту и вышла в прихожую. Не включая свет, чтобы Русик, не дай бог, не проснулся, нащупала кроссовки и натянула их на босу ногу.

Абсолютно уверенная, что совершает ошибку, Алина тихонько прикрыла за собой дверь.

* * *

Мономах не сразу сообразил, что звенит у него в ухе. Только когда шершавый язык влажно коснулся его небритой щеки, он понял, что ухо в порядке, а звонит на самом деле телефон. Не открывая глаз, он отпихнул ирландского волкодава, запрыгнувшего на кровать, и нащупал мобильный.

– Влад? Это Гурнов.

Остатки сна слетели с него, как не бывало: патологоанатом не стал бы звонить без причины.

– Ты сделал вскрытие?

– Ты в курсе?

– Аутопсии Суворовой?

– Нет, разумеется! Я про Гальперина.

– С какой ста…

– Ваш бузила помер ночью! – не дослушав, выпалил Гурнов, и Мономах едва удержал в руке трубку. – Муратов уже прискакал, хоть и воскресенье. Говорят, как сел на телефон, так и трындит с кем-то… Ты спишь, что ли?

Мономах взглянул на циферблат электронных часов: начало первого! Нормально, с учетом того, что лег он около двух ночи. И тут до него окончательно дошел смысл сказанного патологом: адвокат Гальперин, головная боль всего отделения, умер, и главный приехал в больницу в выходной день «расследовать» обстоятельства его смерти!

– А от чего он умер-то?! – пробормотал он. – Еще в пятницу все нормально было…

– Ну, было – не было, я не в курсе. Знаю только, что лежит он у меня в прозекторской, совершенно без признаков жизни. С другой стороны, у него ведь терминальная стадия рака, так что сам понимаешь.

– Ерунда какая-то… Ты будешь проводить вскрытие?

– Прискакала женка гальперинская и настрочила отказ: говорит, нечего потрошить страдальца, и так он натерпелся!

– Он ночью умер, так кто же ее предупредил?

– Понятия не имею. На самом деле, – добавил Гурнов с нотками удивления в голосе, – и впрямь непонятно, уж больно быстро информация просочилась к родственникам! Муратов не звонил. Во-первых, не по рангу ему, во-вторых – кому нужен лишний геморрой? Кстати, странно, что он до сих пор тебя не дернул. Какую-то пакость замышляет, не иначе!

– Кажется, ночью дежурил Мишечкин?

– Ты, брат, слишком многого от меня хочешь! – Мономах так и увидел мысленным взором, как Гурнов разводит своими длинными руками с большими ладонями, похожими на крылья цапли. – Я в больничке вообще случайно оказался: кое-какие документики надо было заполнить, а тут такое!

– Прости, – вздохнул Мономах, проводя пятерней по спутанным волосам. – Спасибо за звонок.

– Знаешь, как говорят: кто предупрежден, тот вооружен. Удачи!

Мономах понимал, что одной удачи мало: два пациента его отделения умерли практически друг за другом, а такое случается нечасто. Он делал операцию первой, адвоката же практически не знал, однако спросят все равно с него, ведь он заведующий, то есть отвечать за эти смерти ему! После скандала с Тактаровым, которому пришлось «отдать» Гальперина ТОНу, Мономах как чувствовал, что главные неприятности еще впереди – дождался!

Наскоро побрившись и одевшись, он рванул в больницу.

– Кто из сестер дежурил ночью? – поинтересовался он у постовой медсестры.

– Оля, – ответила та. – Малинкина.

– Кто ее сменил?

– Татьяна.

– Где она?

– Наверное, в сестринской.

Давно следовало уволить эту девицу, но медсестер не хватает, а она, когда получит пинок под зад, все-таки выполняет какую-то часть работы!

Сидя на диване с потертыми подлокотниками, Татьяна вгрызалась в очередную порцию полученной от пациентов дневной «нормы» шоколада. При виде Мономаха она перестала жевать и сглотнула, но лицо ее по-прежнему выражало презрение ко всему живому, включая непосредственное начальство.

– Ты сменила Малинкину? – спросил зав.

– Ну? То есть да, Владимир Всеволодович, – добавила Лагутина, сообразив, что стоит сменить тон, которым она привыкла общаться с равными по рангу.

– Она ушла?

– Когда я пришла, ее не было.

– Ты опоздала?

– Вот еще! – фыркнула медсестра. – Я не опаздываю. Но Ольга уже ушла, это точно!

По рыбьему выражению плоского лица Лагутиной легко было прочесть, что она страшно довольна возможностью указать начальству на ошибки коллеги, дабы в сравнении с ней собственные промахи выглядели незначительными.

– Вадим здесь? – спросил Мономах. Ординатор оказался на внеочередном дежурстве благодаря болезни врача, который должен был дежурить по расписанию. Мономах сам вставил в расписание его фамилию, тем самым невольно обеспечив парню неприятности.

Татьяна хмуро кивнула.

– Его главный вызывал. Отчитывал, видимо.

– За что отчитывал?

– Ну адвокат ведь помер…

– Разве это вина Вадима?

Лагутина не ответила. Оба понимали, что Муратов ищет виноватых, и его гнев падет на всех, кто находился в отделении в злополучную ночь. Мономах пошел разыскивать ординатора. Вадим сидел в ординаторской в полном одиночестве, а перед ним на столе стояла давно не мытая чашка с чем-то, по цвету напоминающим деготь. Вид у парня был помятый.

– Владимир Всеволодович, вас тоже вызвали?! – воскликнул он, вскакивая при виде вошедшего зава.

– Никто меня не вызывал, успокойся! Что Муратов?

– Орал на меня… Обвинял в ненадлежащем исполнении обязанностей… – Он казался таким маленьким и щуплым по сравнению с массивным главврачом, что Мономаху даже представлять эту сцену было неприятно.

– Расскажи, как ты обнаружил, что Гальперин мертв.

– Я Ольгу искал.

– Зачем?

Мишечкин покраснел до корней короткого ежика волос.

– Ну, э-э… – невнятно забормотал он, – она куда-то пропала…

– С этого места – поподробнее, – потребовал Мономах. – Когда пропала Малинкина?

– Где-то около двух. Пошла в туалет и не вернулась.

– Ты ее искал?

– Я, э-э… заснул, – снова покраснел молодой человек. – Через пару часов проснулся и удивился, что ее нет.

– И? – поторопил Мономах.

– Пошел искать. Не нашел, но заметил, что дверь в конце коридора приоткрыта. Там палата Гальперина, и я пошел проверить – думал, Оля там. Ее в палате не оказалось, но я увидел, что Гальперин мертв.

– Как ты это понял?

– Так сразу же ясно!

Мономах засомневался, что сам отличил бы мертвого пациента от спящего, бросив на него лишь беглый взгляд. Болезнь иссушила тело адвоката, и его лицо напоминало обтянутый желтоватой кожей скелет, даже когда он находился в состоянии бодрствования.

– Ты видел Ольгу после?

– Нет, я…

– А по телефону звонить не пробовал?

– Не берет трубку.

– Понятно. Ладно, ты иди домой, нечего тут сидеть!

– Она сумочку оставила. – Вадим кивнул на соседний стул, где и в самом деле примостился модный зеленый рюкзачок. – Я заскочу к ней по дороге домой, занесу?

– Правильно, – согласился Мономах.

Он сразу забыл о пропавшей сестричке, ведь его ожидали неприятности большего масштаба. Два покойника в отделении за неделю – перебор, и Муратов не упустит возможности потрепать ему нервы. Хотя, пожалуй, главному тоже не позавидуешь: в отличие от Суворовой, судьба которой никого не интересует, Гальперин – личность небезызвестная, да и родственников, похоже, пруд пруди. Проблемы не заставят себя ждать!

* * *

Однако понедельник начался как обычно. Забежав к Муратову, Мономах нарвался на секретаршу – сухую и тощую, как осиновый кол, Веру Геннадьевну Лукашевич, охранявшую вход в кабинет главврача, как Цербер – врата в царство Аида. Она сказала, что босс не появлялся. Плановая операция позволила ненадолго отвлечься, но, едва выйдя из операционной, Мономах вновь ощутил, как желудок скручивает спазм. То, что Муратов медлит, ничего хорошего не сулило: если бы главный с порога набросился на него и вылил ушат грязи прямо на голову, Мономах испытывал бы куда меньшее беспокойство. Интересно, что Муратов допросил ординатора, но не соизволил позвонить его непосредственному начальнику! Гурнов обмолвился, что главврач вчера утром много говорил по телефону. Вряд ли он самолично решил обзвонить родственников покойного: похоже, он и не знаком с адвокатом. Да и супружница Гальперина не преминула бы намекнуть на этот факт во время разговора о признании мужа частично недееспособным… Нет, что-то тут не так!

Адреналин стучал у Мономаха в висках, поэтому он не стал дожидаться лифта и махом преодолел несколько пролетов, едва не врезавшись в чью-то обширную филейную часть. Поднимающаяся впереди него женщина тяжело дышала и крепко цеплялась рукой за перила. «Восхождению» мешала одышка и, скорее всего, боль в позвоночнике и коленях, ведь при избыточном весе костям приходится несладко! Женщина обернулась, и Мономах обмер: на него смотрело одно из самых потрясающих лиц, какие он когда-либо видел. Оно было полным и круглым, как луна, но жир не мог скрыть красоты черт, великолепной гладкой кожи и чарующих глаз цвета лесного мха. Намечающийся двойной подбородок несколько портил впечатление. Господи, как же она умудрилась себя распустить до такой степени, что едва не убила такую красоту?! Казалось, в расплывшемся теле продавщицы пивного ларька живет принцесса, которую насильно заточила туда злая ведьма. Незнакомке было, вероятно, около тридцати пяти, но он мог и ошибаться, так как полнота зачастую делает людей старше.

Зеленые глаза мягко скользнули по нему, словно сканируя от макушки до пяток, на мгновение остановившись на бейджике, болтающемся на кармане халата. Черты лица, до сих пор напряженные из-за физической нагрузки, расслабились, а на губах, возможно чуть тонковатых для столь широкого лица, появилась улыбка.

– На ловца и зверь бежит! – воскликнула она, тяжело отдуваясь. – Знаете, Владимир Всеволодович, вам что-то надо делать с лифтами: я десять минут ждала, но так и не дождалась!

– Утро понедельника, – ответил он, пожав плечами. – Значит, вы меня искали?

– Да.

Незнакомка полезла в сумочку и, покопавшись в ней, извлекла красную книжечку, раскрыв ее привычным жестом перед носом Мономаха.

– Меня зовут Алла Гурьевна Суркова, – представилась она.

– Следственный Комитет? – удивленно переспросил он, пробежав глазами короткий текст. – Из-за Гальперина?

– А почему вы удивляетесь? – вопросом на вопрос ответила Алла Гурьевна.

– Ну был бы он прокурором или судьей – тогда понятно, но адвокат…

– Понимаю, – снова улыбнулась старший следователь. Мономах невольно подумал, что у нее чудесная улыбка, заставляющая забыть о том, что перед тобой бабища весом в добрых сто кило. – Трудно придумать что-то хуже, чем в понедельник утром заниматься обстоятельствами гибели потенциального противника!

– Гибели?

– О, не волнуйтесь, – махнула рукой Алла Гурьевна. – Знаете, как бывает: начальству звонят «откуда следует», и приходится исполнять. Не возражаете, если мы поговорим у вас в кабинете?

Когда поднялись на седьмой этаж, Мономах открыл дверь, пропустил вперед незваную гостью и подошел к шкафу.

– Садитесь за стол, – бросил он через плечо. – И рукав засучите.

Когда он, достав тонометр, обернулся, то увидел, что Суркова безропотно выполнила указания. Мономах измерил ей давление в полной тишине.

– Сто восемьдесят на сто, – объявил он результат.

– О, это мое почти нормальное давление! – с облегчением выдохнула она.

– Сколько вам лет?

– Тридцать шесть. А что?

– Если у вас сейчас такое давление считается нормальным, вы вряд ли доживете до пятидесяти. Вам необходимо сбросить как минимум десять кило. А лучше – все двадцать.

– Вы не слишком-то корректны, – уголком губ усмехнулась женщина.

– Я врач, – пожал он плечами и встал, убирая аппарат обратно в шкаф. – Ко мне приходят не за тем, чтобы услышать комплимент.

– Думаете, я не в курсе, что у меня проблемы? Только вот при такой работе, как у меня, стресс неизбежен! И я его «заедаю».

– Еда – самый доступный способ выработки эндорфинов, – согласился Мономах. – И самый короткий путь к могиле.

– Гальперин тоже там оказался раньше срока, – резонно заметила Суркова. – А он был стройным, как кипарис!

– У него был рак в последней стадии. Он курил всю жизнь и страдал язвой желудка со студенческих времен – вообще удивительно, что дожил до своих лет!

– Вы полагаете, он умер от болезни?

– Я не онколог, но… Гальперину повезло, что он умер легко.

– С чем его доставили?

– Ушиб позвоночника и травматическая кокцигодиния вследствие падения с лестницы.

– Что, простите?

– Повреждение копчика. Гемоглобин был на очень низком уровне – скорее всего, голова закружилась.

– Скажите, а каков профиль вашего отделения? ТОН – звучит непривычно!

– Мы занимаемся хирургическим и консервативным лечением дегенеративно-дистрофических заболеваний позвоночника, врожденными и приобретенными стенозами позвоночного канала, экстрамедуллярными опухолями спинного мозга…

– Вы оперируете здесь?

– Разумеется. Но еще проводим комплексное консервативное лечение – курсы миофасциальных и корешковых блокад, веноспондилоинфузию для улучшения венозного кровотока в позвоночнике и так далее.

– А что за специалисты у вас работают?

– Из врачей? Невролог, ортопед, травматолог, нейрохирург…

– А вы сами?

– Лично я – травматолог-ортопед по специальности.

– Гальперину делали операцию?

– Нет, оперативное вмешательство ему показано не было. Учитывая его общее состояние, консервативное лечение шло неплохо, хотя лучше спросить у лечащего врача. Я с ним уже разговаривал, и к обеду он представит подробный отчет. А еще, насколько я знаю, пациенту давали препараты для поднятия гемоглобина. Нам удалось довести его до нижнего допустимого предела.

– А какие-то лекарства, помимо назначенных лечащим врачом, он принимал?

– Скорее всего, что-то ему прописал онколог… Хотите, я приглашу медсестру, которая за ним ухаживала?

– За дополнительную плату?

– Само собой. Так мне позвать…