Наш отец – папа – Герц Зиновьевич Алмазов—Зорохович. Он – предмет нашей гордости, любви, нашего горя и комплексов. Это – действительно «наше всё». Мы – это я, моя мама, младшая сестра Лена, и наша третья (сводная) старшая сестра Белла, трагически погибшая в 1972 г. с мужем и сыном в самолёте, упавшем в Чёрное море возле Адлера. И это – ещё горе.
Наш папа родился в 1893 г. в местечке Яблонево на Украине. Был прапорщиком в Первую Мировую войну. В 1918 г. вступил в партию большевиков. В Гражданскую войну был комиссаром Украинского отряда коммунистов. Словом, такая биография, какую имело большинство новой элиты молодого государства СССР. Учился в Военно-Воздушной академии им. Жуковского, выпуск 1928 года. И стал одним из организаторов советской авиационной промышленности. Блестящий ум, образованность, организованность, качества лидера, сделали его ведущим специалистом по авиационным моторам. Но авиамоторов в стране в начале 30-х годов ещё не было, их надо было закупать за границей, и по их примеру создавать свои моторы. Папу назначили председателем Государственной закупочной комиссии. Он много работал за границей (Германия, Франция) во славу сталинской авиации.
Наркомата авиационной промышленности ещё не было. Вся оборонная промышленность была сосредоточена в НКОП – Народный комиссариат оборонной промышленности.
Наркомом был Серго Орджоникидзе. Папа был заместителем Петра Ионовича Баранова – руководителя авиационной промышленности. П. И. Баранов погиб в какой—то, как тогда писали «нелепой» авиакатастрофе. Когда, впоследствии, этот наркомат разделили на четыре части, то Наркоматом авиационной промышленности руководил Михаил Моисеевич Каганович, брат Лазаря Моисеевича. А папа стал директором авиазавода №20 (нумерация менялась). А ещё он был доцентом в МАИ – преподавал моторостроение.
Брак с нашей мамой был вторым. У папы уже была жена и росла наша сводная сестра Белла. Но произошла какая-то романтическая история, папина жена влюбилась в его друга, тоже авиационщика, К. Беляевского, и она оставила папу. Судьба К. Беляевского тоже была трагична. В 1937 г. он, опасаясь ареста, покончил собой, отравившись газом. Я думаю, что такой вид самоубийства он избрал, чтобы не было подозрений в самоубийстве и семья не пострадала бы. После смерти Беллы мы связаны с братом Беллы Игорем.
Спустя несколько лет папа встретил нашу маму, которая приехала из Италии и работала переводчиком в Главном управлении авиационной промышленности. Не влюбиться в маму было невозможно. Она была ослепительно красивая, обаятельная, весёлая, очень образованная, владела многими иностранными языками. Они поженились. Родилась я, а через 5 лет – Лена. Я думаю, что всё в жизни предопределено, наверное, что-то особенное было, в том, что мы родились в такой необычной семье. После моего рождения в 1933 г. в семье было несколько лет счастья, если оно было возможно вообще в то время.
Ира с родителями Симой и Герцем (Григорием) Алмазовым
Окружение наших родителей составляли генералы авиационной промышленности. Конструкторы: Туполев А. Н., Архангельский А. А., Илюшин С. В., Яковлев А. С. Друзьями были и соседи – коллеги, директора авиационных заводов, начальники главных управлений Наркомата авиационной промышленности: И. Кацва, И. Марьямов, Н. Харламов, Г. Королёв, И. Побережский и другие. Они создавали советскую, «Сталинскую авиацию». Все интересные, умные, образованные люди. Они – настоящие мужчины, прошедшие Первую Мировую и Гражданскую войны. Их жёны – молодые в то время, тоже достойные партнёрши таких мужей. Это один круг, у них одни интересы. Им хорошо вместе, им бывает весело на совместных, как теперь сказали бы, «корпоративках». И… «все ещё живы». Это – элита советской авиационной промышленности. Это – цвет народа. Такая же элита была и в других отраслях промышленности.
Судя по рассказам родных и друзей родителей (чудом уцелевших), и по редким фотографиям, я была милым, развитым ребёнком. Кругом разговоры о достижениях авиации, об испытаниях, полётах. Наверное, я всё слушала и впитывала. В семье была легенда, что свою первую внятную фразу я сказала, где—то в два года. Летая на качелях, я воскликнула: «Коккинаки полетели!» Владимир Коккинаки был одним из первых советских асов, лётчиков—испытателей. В то время он совершил какой-то особенный перелёт.
Жизнь нашей семьи, по тем временам, была прекрасно устроена. Трёхкомнатная квартира в новом доме НКАП на Патриарших прудах. Дом построен для генералов авиационной промышленности и авиа-инженеров. Дом был своеобразным. Он был как бы кооперативным, и жильцам разрешалось занимать столько места, сколько они хотели, и планировать свои квартиры, как хотели.
У меня была няня – Аннушка, про таких домработниц сын маминой подруги как-то сказал, что они «остатки крепостного права». Мама в то время не работала, вела светскую жизнь. У папы был шофёр – Тимофеевич. Летом он, его жена и дочка Веста жили с нами на даче. У них был отдельный домик, а с Вестой я дружила. Дача была государственная, на станции Малаховка. Я помню, что у папы были две машины, но не одновременно, а вначале «Эмка», а потом «ЗИС». 10 января 1938 г. родилась Лена, и я была счастлива, что у меня есть сестричка, о чём я мечтала.
В семьях маминых родителей, сестёр и братьев тоже благополучие. Тётя Минна замужем за Андреем Михайловичем Бодровым, он – директор Первого шарикоподшипникового завода. У них растёт сын – Леонид, наш кузен. У сестёр мамы есть мужья. Дяди – молодые, умные, образованные, целеустремлённые. Все – блестящие. Дедушка и бабушка живут у тёти Иды в Серебряном Бору. Она – главврач детского санатория по профилактике рахита, пишет диссертацию. У неё есть муж и падчерица Люба. Словом, у всей семьи есть убеждение, что они не зря покинули Ригу, где жили до 1931 г.
Но… приближались окаянные годы в жизни всех моих родных, как и миллионов других людей. Мама мне рассказывала много позже, что в одну из ночей 1936 г. ей приснился «пророческий» сон. Как будто она входит в какое-то помещение и видит много чемоданов, и эти чемоданы начинают падать, и падают на неё. Мама очень испугалась и во сне стала кричать. Она кричала так громко, что несколько наших соседей прибежали, стали звонить и стучать в дверь, и все они были с револьверами. Этот страх был неспроста. Начинались репрессии, вернее шквал их.
Я не знаю, по какой логике отдавались приказы об аресте директоров авиазаводов. Страной правил не человек, а каннибал или дракон. Для его счастья нужно было уничтожить 20 млн. человек!!! Это же население целой европейской страны!
Принцип управления Сталина страной был чудовищным. Если в любых отраслях промышленности, и, в частности, авиации, возникали какие-то неудачи, неполадки, то был закон – начальника арестовывают и… расстреливают. Как мог народ жить и работать в таких условиях?! Неужели, потому что правды не знали, все верили фальшивой информации и лозунгам?! А ведь Сталин теперь – «эффективный менеджер».
Анна Ахматова писала в «Реквием»… «и несчастная корчится Русь под кровавыми сапогами и под шинами чёрных „марусь“». Арестов было так много, и это было так ужасно, что люди, уцелевшие в лагерях, говорили, что «ещё до начала войны с фашизмом у нас был свой Освенцим и свой Бухенвальд».
В нашей семье погибли: наш папа, дядя Шай и дядя Моня, мужья моих тёть. Дядя Боря был в лагере в Воркуте, тётя Минна провела 17 лет в тюрьмах, лагерях и ссылке, тётя Соня была в тюрьме и ссылке с 1951 и до 1954 г. – амнистии после смерти Сталина. Какой ужас перенесли мои родители, дяди, тёти. И это убило мою бабушку. А какой генофонд был уничтожен?! А переживания нас детей, наши страхи, наша жизнь с клеймом «детей врагов народа».
Советская авиация в 30-х годах, безусловно, отставала от авиации главного супостата СССР – Германии. В этом убедились во время войны в Испании, где Германия помогала Франко, и дала ему свою авиацию. Война республиканцев против фашизма была проиграна. Советская авиация показала свою несостоятельность. Реакция Сталина была однозначной – всех арестовать и… расстрелять.
Одним из первых репрессированных в 1937 г. был… Андрей Николаевич Туполев, человек масштаба Ренессанса! Его можно сравнивать с Леонардо да Винчи! 100 видов самолётов! Его арестовали 21.11.1937 года. И четыре года этот титан был в тюрьме и подвергался пыткам. И его жена Юлия Николаевна тоже была арестована.
На наш дом на Патриарших прудах обрушился шквал репрессий. Были арестованы и расстреляны друзья папы – директора авиазаводов: Г. Королёв, И. Кацва, И. Марьямов, Н. Харламов, И. Побережский. Это только те, о которых я знала. О чём помню и знаю, расскажу.
Папу первый раз арестовали летом 1938 года. Почти год он пробыл в тюрьме, в совершенно нечеловеческих условиях. И вдруг… папа вернулся. Я помню только этот короткий период общения с ним до его повторного ареста 4.06.1941 г. Ордер на арест был подписан самим Берия. После мук первого ареста папа был очень болен. Я помню, он лежал в клинике Первого Мединститута, где мы с Леной впоследствии учились. Моя сестра Лена, которая на 5 лет меня моложе, совсем не помнит папу, и это её боль на всю жизнь.
Впоследствии, когда мы познакомились с одним из друзей папы – С. Млынаржем, который был с папой в тюрьме, он рассказал: когда папа был в тюрьме, ему сообщили, что А. Н. Туполев потребовал его участия в работе секретного конструкторского бюро. Это было вскоре после начала войны. Несостоятельность советской авиации была подтверждена в самом начале войны. Тогда Сталин, видимо, спохватился. Директора главных авиационных заводов и авиаконструкторы к тому времени были репрессированы, а большинство уже расстреляно. Тогда возникла идея создания секретного, тюремного авиаконструкторского бюро. Вообще же, такие бюро были в СССР ещё в 30-х годах. В одном из них работал один из крупнейших советских авиаконструкторов Н. Н. Поликарпов.
О проекте
О подписке