Денис ещё раз оглянулся и решил – пора! Через минуту здесь уже всё будет по-другому. Вон там муравьи, как бегали по пню, так и будут бегать, а он… Денис попытался вообразить себя в потусторонней жизни, но не смог.

Перед глазами появилась почему-то подушка в только что выглаженной наволочке, букет ромашек в квадрате пододеяльника. И длинная очередь в туалет, один на мальчиков и девочек, потому что другой сломался. Очередь не исчезнет после его гибели. Потерю одного человека трудно заметить, когда все толкаются, пинаются и лезут вперёд.

Семнадцать мальчишек и шестнадцать девчонок всегда устраивали в туалете свалку. С неё начинался день в лагере, ею же он и заканчивался. И после отбоя ещё долго летал по палатам шелестящий шёпот, а в туалете звонко капала вода. Денис радовался, что ничего этого больше не увидит и не услышит – так всё надоело.

Внезапно Денис услышал голоса. Значит, за территорию лагеря выбрался не он один. Вроде, там и мальчишки, и девчонки из старших отрядов. Могут выкатиться прямо на эту поляну, и тогда уже ничего не получится. Нужно успеть, пока компания щиплет чернику невдалеке. А вдруг их уже отправили на поиски? И не мент с собакой, а старшие ребята найдут его сейчас с петлёй на шее, а после задразнят до потери пульса. Интересно, сколько нужно провисеть, чтобы не откачали?..

Денис ещё раз посмотрел на ворон. К шести прибавилась седьмая, причём белая с розовыми лапами. Похожи, птицы всё понимали и ждали, когда душа самоубийцы покинет тело.

Он осторожно пополз по стволу вниз. Верёвка болталась рядом, цепляясь за ветки, и очень мешала. Сердце бешено колотилось, пот заливал глаза. Больше всего Денис боялся не смерти, а только того, что не успеет расстаться с опостылевшей жизнью…

Большие ребята весело похохатывали на полянке; звенели, сбиваясь на визг, девчоночьи голоса. Что-то крикнул очень знакомый мужчина. Этот развесёлый тенорок Денис много раз слышал в лагере. Но сейчас, наверное, от волнения, никак не мог его узнать.

Мальчик в последний раз взглянул в ту сторону, откуда доносились голоса. Разжал руки и ноги, которыми держался за ствол берёзы, оттолкнулся и повис над муравьиной кучей, извиваясь и хрипя. Вороны, как по команде, взмахнули крыльями и собирались уже взлететь. Но в это время ветка треснула, обломилась, и Денис рухнул прямо в муравейник.

Крона берёзы затрепетала, солнечные зайчики запрыгали по полянке. Вороны, разочарованно каркнув, взмыли в небо. Закричали какие-то другие птицы. По верхушкам деревьев промчался сухой душистый ветерок, и в следующую минуту на поляне вновь стало тихо. В мшистых канавах застыли зонтики травы, и над ними монотонно жужжали пчёлы.

И тут из-за кустов со смехом выбежали семеро загорелых подростков. Мальчишки – в полосатых, под зебру, майках – чёрно-красных и чёрно-белых, потёртых шортах и бейсболках козырьками назад. Девчонки – с алыми розами на джинсах, с широкими ремнями, украшенными разноцветными стразами. Одна, рыжая и конопатая, была в ультрамодной жилетке на шнуровке. Кое-кто из них, спасаясь от озверевшего солнца, надел тёмные очки «Маска смерти». Весёлые, измазанные в чернике, ребята не сразу сообразили, что здесь происходит. Они уставились на обломанный берёзовый сук, а потом – на лежащего в муравейнике знакомого мальчугана.

Подростки сбились в кучу и замолкли. Только одна из девчат, та самая рыжая, осмелилась приблизиться к ребёнку в красном.

Девочка склонилась над ним и закричала:

– Ой, Вован, он повесился! Иди сюда скорее, надо его к врачу! Это же Дениска из «Чебурашек»! Алиску взгреют теперь, точно! С отряда попрут!

Тот, кого девчонка называла Вованом, появился на полянке последним. Худой черноволосый парень, одетый точно так же, как и подростки, с круглыми карими глазами и «брежневскими» бровями, завязывая на голове цветастую косынку, вышел из леса. Над его красными губами, словно вывернутыми наизнанку, проступали похожие на тёмную плесень усики.

– Что такое?! – Вован оценил обстановку быстро.

Не тратя времени понапрасну, он опустился на колени прямо в муравейник, схватил услужливо поданный бритым наголо мальчишкой золингеновский нож, выкинул лезвие. Перерезал верёвку и пощупал у Дениса пульс. На всякий случай, подёргал того за руки, но потом решил, что искусственное дыхание не потребуется.

Остальные, немного отойдя от шока, загалдели, наперебой предлагая свои варианты дальнейших действий и высказывая предположения. Девчонки сверкали розово-стеклянным блеском на обведённых красным карандашом губах и томно откидывали волосы, демонстрируя ребятам красный лак на ногтях. Но тех больше интересовал Денис, на которого они, старшие, раньше не обращали внимания.

– Вован, у него кровь из носа течёт! Он живой!

– Слушай, а вдруг он шею свернул? Слышишь, как тяжело дышит?

– А вдруг руки-ноги поломал? Колено-то, блин, разодрал до кости!

– Вован, давай я в медпункт сбегаю, медсестре скажу!

– А, может, Алиску Янину позвать? Это же из её отряда…

– А Никите надо сообщить? Нет, он как бы до вечера в город уехал…

– Тихо все! – Вован, подхватив Дениса на руки, вышел на тропинку. – Ева! – Он взглянул на рыжую девчонку. – И Стас! – Вован упёрся взором в бритого мальчишку. – Бегом в лагерь! Сразу же к Татьяне, в медпункт. Алисе обязательно надо сказать, и дальнейшее обсуждать с ней. Больше никто в лагере об этом знать не должен. Нужно сперва разобраться, ясно? Чтобы никто сейчас из вас на территории не базарил!

– Ясно! – вразнобой отозвались ребята.

Ева и Стас, то и дело оглядываясь, побежали по тропинке в лагерь. Там через десять минут кончался тихий час, вскоре после него начинался полдник, и потому вожатых нужно было искать в столовой.

Остальные четверо, толкаясь и мешая друг другу, столпились вокруг своего кумира – ди-джея и одновременно механика с дискотеки Вована Азибаева. Давая ему советы, как лучше нести несчастного малыша, ребята казались сами себе умными и сильными, лобрыми и великодушными.

Происшествие с Денисом Оленниковым добавило остроты в их и без того рискованную прогулку. В это время они не имела права покидать лагерь и болтаться по лесу. То, что с ними был Вован, не могло спасти ослушников от неприятностей. Их вполне могли отправить домой, особенно попавшихся на самоволке не в первый раз. При этом деньги за неиспользованные дни родителям не возвращали, и те превращали жизнь преждевременно возвратившихся отпрысков в кромешный ад.

Вован, в свою очередь, уже воображал, какой скандал разразится сегодня вечером на планёрке. Скрывать ужасное событие не станет никто – ни он, ни ребята, ни Алиса Янина, вожатая отряда «Чебурашка». Из-за этого происшествия сегодня нормальной дискотеки не получится; возможно, и завтра тоже. Не хватало ещё, чтобы дети в выходные всё рассказали родителям! А те, ежу понятно, накатают гору жалоб и досрочно заберут своим обормотов, да ещё потребуют возврата денег. Решат, что тут над детьми издеваются, и те вешаются, как «салаги», измученные в армии «дедушками»…

Вован заглянул в лицо Денису и увидел, что тот уже пришёл в себя. Пацан всё осознал, потому сейчас и смотрел в недосягаемое небо мокрыми от слёз глазами. Он прекрасно понимал, что своего не добился, только опозорился перед всем лагерем, и теперь уж точно не сможет тут оставаться. Всего один из «Чебурашек» прославился, да и тот не по-хорошему. Его поступок ляжет несмываемым пятном на отряд и даже, наверное, на лагерь.

Вован, дабы немного успокоить страдальца, покрепче прижал его к себе, понимающе улыбнулся, вытер носовым платком кровь с рассечённой при падении нижней губы и промокнул алые ноздри Дениса. К счастью, кровь уже перестала течь.

* * *

– Это вам не лягушки в девчоночьих палатах! И не подглядывание в душевой! Это событие принципиально иного масштаба!

Мария Константиновна Бурлакова, лагерный психолог, всегда чувствовала себя главной на планёрках, которые регулярно проходили два раза в сутки – утром и вечером. И сегодня, после вечерней линейки, дискотеки и отбоя, вожатые, воспитатели и лагерная администрация собрались в библиотеке.

Мария Константиновна была старшей сестрой директора лагеря «Чайка» Алексея Константиновича, и он слушался психологиню, как родную маму. Ей было тридцать пять лет, ему – двадцать девять. Но Мария прекрасно помнила братишку в пелёнках и постоянно говорила о своей выдающейся роли в его воспитании.

Весь лагерь знал, что Алёшенька получил родовую травму, и после этого у него развилась жуткая болезнь – алалия. Вечно занятые родители не сразу обратили внимание на задержку речевого развития у младшего сына. Тревогу подняла Машутка, которой никак не удавалось научить Лёшу даже самым простым словам.

Но зато потом, когда страдальца потащили по врачам, Машута проявила себя с самой лучшей стороны. И только благодаря её активности Алексей научился как следует общаться и окончил школу, затем институт. А теперь, наконец, сел в директорское кресло, пусть только в загородном детском лагере.

Благодаря Марии брат перестал давиться даже жидкой манной кашкой, научился без припадков смотреть телевизор, нормально ходить на горшок и не уползать на четвереньках под стол при появлении незнакомых людей. Особенно часто Мария Константиновна упоминала тот факт, что лично прочитала брату около пятисот сказок, а потом подробно обсудила с ним их содержание.

Так велели делать врачи, а у родителей не хватало времени. И потому Маркона искренне считала себя непревзойдённым специалистом по психологии трудных детей. Она не поленилась закончить психологический факультет Университета, хотя уже имела педагогическое образование. И всемерно помогала любимому брату Алёшеньке воспитывать подрастающее поколение честным, трудолюбивым и послушным. Правда, ей далеко не всегда удавалось добиться нужных результатов.

Нервный издёрганный блондин с шелушащейся от солнца кожей лица, Алексей Константинович Бурлаков сидел в торце стола, полностью передав бразды правления старшей сестре. Он больше всего хотел как можно скорее завершить вечернюю планёрку и уйти из осточертевшей библиотеки, приняв хоть какое-то решение.

Алёша с раннего детства привык к действенной помощи Маши, и сейчас надеялся только на неё. Такое ужасное событие, как попытка самоубийства восьмилетнего мальчика, находящегося в данный момент под его ответственностью, требовало срочных оргвыводов. Таких, которые избавили бы от неприятностей лично директора, и не повредили его репутации, дальнейшей карьере. Не испортили имидж, не заронили в головы начальников никаких сомнений…

Ладно, что ребёнок остался жив, отделался синяками и ссадинами, не сломал ни руку, ни ногу. Но факт остаётся фактом. В лагере только об этом и говорят. А скоро – новый родительский день. И первое, чем огорошат пап и мам их оболтусы, будут рассказы о Денисе Оленникове, да ещё во всех подробностях. Обычно последствиями общения воспитанников с родителями были только рвота и понос от перекорма. А теперь, скорее всего, последуют более серьёзные неприятности…

Мария Константиновна, похоже, уже приняла решение, и потому смело смотрела на собравшихся, не испытывая никаких сомнений. Ей жутко было даже представить себе, как в подобной ситуации бедный братишка обошёлся бы без неё. Возможно, у Алёши случился бы эпилептический припадок, или снова отнялась речь. Но, к счастью, рядом была она, любящая сестра, способная найти выход из самого безнадёжного положения.

Маркона резко захлопнула окно, чтобы в библиотеке не слышали легкомысленную песенку бременских музыкантов и не отвлекались от животрепещущей темы. Но эта предосторожность всем показалась излишней. Первый в истории лагеря, пусть и неудачный, суицид прочно завладел умами и сердцами вожатых, детей, а также прочего персонала. И говорили о Денисе во всех пятнадцати отрядах.

В библиотеке же, как только Маркона захлопнула створки окна, стало, несмотря на поздний вечер, невыносимо жарко. По лицам собравшихся заструился пот. Вожатый первого, самого старшего отряда, двухметровый тяжелоатлет Боря Артемьев за спиной Марконы протянул руку и пихнул обе рамы кулаком.

Бурлакова возвышалась над длинным исцарапанным столом в позе полководца, докладывающего своему штабу план решающего сражения. Круглолицая, с обесцвеченными вьющимися волосами и победоносной полуулыбкой на ярко-розовых блестящих губах, Маркона сильно напоминала бодливую корову. Она смотрела на собравшихся то ли загадочно, то ли презрительно, как будто одна знала некую важную тайну. Карие волоокие глаза могли бы показаться красивыми, если бы не их выражение – глуповатое и заносчивое. Портил картину и широкий курносый нос, через ноздри которого, казалось, можно было увидеть мозг великого психолога.

Фигура у Марконы была хорошая – сильная, крепкая. Покатые плечи, объёмистые бёдра и ноги с тугими икрами указывали на её крестьянское происхождение и соответствующий оному склад ума. Не откажись Маркона от личной жизни в пользу брата, выйди она замуж, нарожай детей – и цены бы ей не было. Особенно где-нибудь в хлеву, на птичнике, на покосе с вилами и граблями Маня Бурлакова смотрелось бы превосходно.

Первоначально для планёрки готовились другие вопросы. Намеревались обсудить поведение детей, причём даже из младших отрядов. Только вот грехи у всех были разные. Один отряд каждую ночь занимался спиритизмом. Другой устроил массовую драку после дискотеки. В третьем девчонки исписывали тетрадки всевозможными пошлостями и гадостями про любовь, поцелуи и прочее. Пятнадцатый отряд проштрафился тоже – посреди ночи детишки носились по коридору, всех будили и просили скорчить смешную рожу.

Перед Марконой в качестве вещдоков лежали тетрадки, фотографии и записочки с признаниями в любви. Кроме того, здесь были отобранная у мальчиков колода карт и даже одна пачка презервативов, правда, не распечатанная. Её, похоже, похоже, забыли на дне рюкзака. Накопились и другие вопросы, требующие срочного решения.

– Вот, пожалуйста!

Маркона ткнула пальцем с длинным алым ногтем в вещдоки, будто не сама притащила их на планёрку. На массивном перстне ярко сверкнул рубиновый кубик.

– Всякой ерундой занимаемся, а на важные проблемы внимания не обращаем. Просто руки не доходят! Спорим, можно в жару обливать детей из шланга или нет! Сердце у нас, дураков, болит… Ах, масло не едят! Зубной пастой друг друга по ночам мажут, штаны мокрыми узлами завязывают! Всякие садистские стишки находим у них, а после ночами не спим. Жестокими вырастают потомки наши! Будем откровенны – из-за старших всё время валидол пьём. А вдруг кто-нибудь беременный или больной из лагеря вернётся?! Ящерицы всякие в коробочках, поцелуйчики, самоволочки! Вчера узнала, что бывшая наша пожатая Даша Фомина собственную мать двум своим дружкам заказала, чтобы наследство получить! И с киллерами обещала из этих денег расплатиться! Между прочим, покушение удалось, и сейчас все эти юные подонки в «Крестах» сидят! А мы ей детей доверяли, помните? Как же, в православной гимназии девочка учится – самая лучшая, самая чистая… Что, удивлены? Не ожидали? Вот и я не ожидала! Но, надеюсь, о том, что у Коврижного из пятого отряда роликовые коньки украли, вы знаете? Говорили же – не привозить дорогих вещей в лагерь, так нет! Всё родителям по барабану, лишь бы своё чадо выпендрить! Золотую цепочку у Насти Елисеевой из третьего отряда украли. Милиция приезжала, а где результаты? Хотя и насчёт драгоценностей неоднократно предупреждали. Теперь, конечно, всё померкло. «Королевские ночи», детки в белых простынях, которые в темноте по корпусам бегают… Ах, это же просто игры!

Маркона прикусила губу, словно от боли. Потом вскинула тонкие брови, выщипанные в форме идеальной полуокружности.

– Как помните, я всегда была против того, чтобы Алиса Янина оставалась вожатой в четырнадцатом отряде. Перед ней там как раз Фомина рулила – просто несчастье какое-то…Одна оказалась убийцей, а другая с малолетками справиться не может. И, в то же время, собирается быть преподавателем у куда более сложных учеников. Надо смотреть правде в глаза, Алиса!

Маркона с ядовитой вежливостью обратилась к девушке в тесных джинсах и клетчатой ковбойке, притулившейся с краю стола.

Алиса чувствовала себя сейчас почти как на скамье подсудимых и готова была выслушать любые обидные слова, какой угодно жёсткий приговор. Переступая сегодня порог библиотеки, Алиса Янина смирилась с тем, что её снимут с отряда и уже никуда не возьмут, по крайней мере, в этом сезоне. И потому думала лишь о том, как всё это рассказать матери. Ведь от неё ничего не скроешь, потому что Маркона обязательно позвонит домой и всё выложит.

– Мария Константиновна, вы тоже с Денисом разговаривали, – напомнил Никита Юрченко, заведующий воспитательной частью, для которого происшествие в отряде «Чебурашка» стало неприятным сюрпризом. – Почему одна Алиса должна отвечать за случившееся? Между прочим, она рекомендовала Людмиле Витальевне забрать сына от нас, хотя бы после второй смены. Парень два раза пытался удрать, и все прекрасно видели, что этим дело не ограничится. Между прочим, я тоже выступал за отъезд Дениса. Но именно вы утверждали, что недопустимо идти на поводу у упрямых малолеток. Что, если ему сейчас уступить, «мелкий» почувствует себя победителем, и будет в дальнейшем вертеть старшими, как ему вздумается. Вы уверены, что ребёнок – кусок пластилина, из которого можно вылепить любую фигуру. Моё мнение другое. У Дениса уже есть характер, причём весьма непростой и достаточно твёрдый. С избытком у него и хитрости, и предприимчивости. Одними нотациями положение не исправить. Ваши призывы не мешать маминому счастью Денис воспринял своеобразно. Он захотел просто исчезнуть. Решил, что никому не нужен здесь, на земле. Я слышал, что его отец погиб. И видел, как Денис подолгу смотрел на фотографию. Он меня не заметил, и я постарался поскорее уйти. Жаль, что не сообщил Людмиле Витальевне…

– Не надо всё на меня валить! – визгливо перебила Маркона.

Она взглянула в растерянные глаза директора и поняла, что надо его выручать. Но выручать так, чтобы никто, в том числе и этот слишком умный очкарик Юрченко, потом не обвинил её в желании любой ценой выгородить братца.

– Я не виновата в том, что Оленников – психически неуравновешенный, а, может, даже больной ребёнок. Он не любит свою мать, а это, извините, уже патология!