Глава 10

– Я не гожусь для этой работы, ничего не умею, и нервы ни к черту… – безостановочно несла я какую-то чушь, заливаясь слезами и покорно глотая обжигающую жидкость вот уже из пятой рюмки. Виктор подносил каждую к моему рту и, крепко обняв за плечи, буквально заставлял выпить бьющее в нос спиртом содержимое. Но истерика никак не заканчивалась, и слезы лились, как вода из испорченного крана.

Играла ли музыка в том маленьком баре неподалеку от сквера? Это осталось в памяти сплошным серым пятном, на заднем плане которого раздавались пьяные выкрики. Сидели мы на стульях или на диванчике, были ли вокруг люди – все слилось в сплошном густом тумане. Спиртное никак не действовало, и перед глазами все всплывала детская голова, запавшие серые губы шевелились, обвиняя меня в преступном бездействии.

– Она еще недавно была живая, да? – истерично выкрикивала я, заглушая игравшую где-то вдалеке – или только в моих ушах – музыку. – Меня наняла ее мать, чтобы вовремя найти… Ее еще можно было спасти, если бы искали как следует?

– Полина, не надо так. – Он шептал, нагнувшись надо мной, или кричал в полный голос? Я не понимала. – Вы ничего не могли сделать, ее вся полиция города искала.

– Но я должна была найти. А у меня на глазах, практически, свидетельницу переехали!

Виктор осторожно гладил меня по голове, затем поднес к моему рту очередную рюмку. Крепкий алкоголь в конце концов слегка притупил эмоции, но способности связно думать не вернул.

– Виктор Иванович… Витя… но кто мог сотворить такое? И зачем? Зачем подбрасывать голову в сквер, ведь ее в другом месте убили!

– Полечка, вам полегчало? – с тревогой спросил он. – Мне надо к шефу ехать, там все на ушах стоят. Они уже по телику репортаж посмотрели, где я главным очевидцем выступал. Теперь к ответу требуют. Давайте я вас до дома подброшу по дороге, не оставлять же тут в таком виде!

– В ка…каком виде? – слегка заплетающимся языком спросила я, вытирая ладонями все еще текущие по лицу слезы и потихоньку приходя в себя. – Мне тоже надо с вами, я давно хочу с мэром познакомиться. Сможете придумать предлог?

– Но… Нет… как я вас им представлю?

– Значит, так и останусь бесполезной дурой! – Я вновь залилась слезами. – До мэра мне не добраться, никакой от меня пользы.

Виктор растерянно потоптался рядом, еще раз погладил меня по голове и быстро предложил:

– Вроде завтра прессуха будет в мэрии. Вот туда вас под видом журналистки могу провести, запросто. А дальше уж сами.

Я согласно кивнула и позволила своему визави за руку поднять меня со стула, вывести из бара и загрузить в белый фургончик. Уже собираясь назвать свой адрес, вдруг подумала, что негоже в таком виде показываться на глаза матери и маленькой дочке, и назвала адрес Оскара. Машу тоже не следует нервировать, но наверняка она уже видела телерепортаж с места событий, так что еще сильнее я ее не расстрою.

Маша и в самом деле выглядела довольно встревоженной, но, получив мое полубездыханное тело из рук Виктора, решительно отвела меня в ванную и практически насильно умыла лицо. Затем набрала номер моей матери и попросила провести с Ликой ночь.

– Ну почему ты так расклеилась? – усадив меня на кухне на мой любимый стул с изогнутой спинкой и наливая в огромную чашку крепкий сладкий чай, спрашивала она, пытаясь заглянуть мне в глаза. – Ты же понимала, что похититель вряд ли оставит девочек живыми.

– Наверное, до последнего надеялась, что уж Леночку успею найти вовремя. – Я почти протрезвела, но соображала еще с трудом. – Он же должен какое-то время держать свои жертвы у себя? Иначе зачем с такими сложностями похищать? Если правда на органы, почему голова девочки оказалась в мусорке сквера?

– Этого я тоже не понимаю. – В кухню вошел Оскар и тяжелым кулем плюхнулся в кресло. – Такого за всю свою работу в следствии не видел. Письма от маньяков читал. Разные предметы, похищенные у жертв и возложенные на самодельные алтари, видел. Но зачем же подбрасывать части тела на всеобщее обозрение? Не вяжется тут что-то.

– Может, просто псих? – предположила Маша. Она тоже заметно нервничала, но держалась неплохо.

– Тогда почему мы его два года поймать не можем? – зло спросил Оскар. – Вся наша полиция против одного умалишенного, и никак?

– Это вопрос к твоей полиции! – выкрикнула я.

– Ладно, а тебе пора забыть об этом деле, – устало ответил он. – Насколько я понимаю, тебя мать девочки наняла, чтобы найти ее. Считай, нашла. Все, баста.

– А этот урод пусть и дальше у всех на глазах ворует детей?

– Полина, кроме тебя, его есть кому искать. – От усталости он еле ворочал языком.

– Хотя бы скажи – сколько Леночка еще прожила… после?

– Экспертизы пока не готовы, но полагаю – около трех дней.

– А могли ее и в самом деле – на органы?

– Понятия не имею, – выдохнул он. – Судя по сегодняшнему дню – вряд ли. Черные трансплантологи точно не желали бы такой популярности, на фига им?

– Маньяк, рвущийся к славе… – нерешительно начала Маша. Ее лицо сильно побледнело и осунулось, отеки под глазами стали виднее. Оскар выпрямился, внимательно посмотрел на нее и резко сказал:

– Мария, давай так: либо прекращаем все разговоры об убийствах, либо наша гостья прямо сейчас нас покидает.

– Прекращаем! – быстро сказала я. При одной мысли о том, что придется уезжать домой и смотреть в испуганные глаза дочери, меня бросило в дрожь.

– Даешь слово? – Не дожидаясь ответа, он поднялся и, тяжело ступая, вышел из кухни.

Дверь с глухим щелчком закрылась, мы с Машей переглянулись и затихли. Я пыталась выпить чаю, но горло сжимало спазмами, и, устав бороться с горячей жидкостью, я поставила чашку на стол.

– Абьюзер, – сердито проворчала наконец Маша.

– Нет, он прав, – вяло возразила я. – Ты так долго ждала этой беременности, нельзя тебе нервничать сейчас.

– Можно подумать, если мне рот заткнуть, я сразу успокоюсь. – Но она спорила скорее по инерции. Немного помолчала и спросила: – Полина, тебе так плохо… а где же Саша?

– В командировку уехал, вернется через две недели, – тихо сказала я. – Маша, мне легче от его присутствия все равно не станет.

– Но почему? Ты никак не можешь его простить? Он же так старался! – Подруга нервно барабанила еще тонкими пальцами по краешку стола. – Что ты Лике скажешь, когда она подрастет?

– Скажу, что у нее есть папа и мама, – устало ответила я. – Она и сама это знает, что тут пояснять-то?

– Почему вы с папой вместе не живете!

– Но… как же объяснить тебе, дорогая? – Я с трудом собралась с мыслями. – Ты ведь помнишь, как я его любила. Я умереть за него была готова. Такой кострище пылал, аж до небес пламя. А потом… как будто в костер плеснули чем-то, какой-то густой мерзостью, и он потух. Я тоже сначала поверить не могла, что это конец. Думала, просто обида меня мучает, а под ней огонь по-прежнему пылает. Надо лишь проявить великодушие, простить его.

Я замолчала. Маша по-прежнему барабанила пальцами по столу, но уже не так нервно.

– Словом… прошла моя обида, он и правда очень старался. И оказалось, что под ней уже ничего не горит. Одни угли, даже не так – один пепел остался. Маша, я его давно простила, но… больше не люблю.

Глава 11

Я поправила натирающий шею ремень, на котором висел массивный фотоаппарат, и украдкой покосилась на сидящего рядом фотокора, пожертвовавшего мне на время супертехнику ради прохода на пресс-конференцию. Надо бы как-то побыстрее вернуть ему фотик, а то шея просто онемела от его тяжести. Но фотокор пялился на разглагольствующего прямо напротив нас мэра и в мою сторону никак не смотрел.

Вадим Воронцов, наш градоначальник, выглядел и впрямь солидно. Высокий, статный, еще не старый, с пышной шапкой русых волос, в которых уже поблескивала седина. Выправка у него была солдатская: говорили, что раньше он служил в органах, ушел на заслуженную пенсию, но долго на ней не просидел, пошел на повышение. Слуга царю, отец солдатам.

Его зам Игорь Тостоногов выглядел не так впечатляюще – и ростом пониже, и комплекцией пожиже, и волос на голове поменьше, зато очки в тонкой стальной оправе придавали ему интеллигентный вид. Он сидел за прямоугольным столом по правую руку от начальства и нервно поправлял то стоявшие посередине стола микрофоны, то графин с водой, возле которого небольшой грудкой собрались перевернутые вверх дном стаканы. От передвижения стаканы звенели, графин приближался к краю стола и угрожал скинуться вниз, обрызгав сидевших в первом ряду журналистов. Все эти действия завораживали, отвлекая внимание от начальственных речей.

Кроме того, сильно мешали какие-то девицы, постоянно подходившие и что-то сообщавшие на ухо Тостоногову, после чего он делал какие-то странные знаки трем охранникам в штатском, и те выбегали из зала. И я, и журналисты постоянно оборачивались им вслед, пропуская целые куски выступления.

Я вздохнула и вновь прислушалась.

– Мы предпримем все возможное, чтобы подонки, убивающие детей, получили по заслугам!

Это явно можно было и не слушать. Но тут из заднего ряда подняла руку молодая девушка и, не дожидаясь разрешения, звонко спросила:

– Правда ли, что в городе орудует банда черных трансплантологов? И детей похищают на органы?

Журналисты разом оживились. Не дожидаясь моей просьбы, фотокор сдернул с моей шеи фотоаппарат и быстро его расчехлил. По-моему, он слегка опоздал: побагровевшее лицо градоначальника и его выпученные глаза надо было снимать сразу после вопроса, а лучше – в тот самый момент. Но он быстро справился с собой, приподнялся за столом и дважды хлопнул в ладоши. Зал затих.

– Дорогие журналисты! Очень прошу вас не распускать дурацкие слухи! И еще просьба – больше даже не вспоминать разные глупости. Дама, задавшая вопрос, – прошу покинуть зал!

Девушка покраснела и, быстро цокая каблучками, вышла из зала. Воцарилась полная, какая-то зловещая тишина. Я пыталась подобрать упавшую чуть ли не на пол челюсть, но получалось с трудом. Позвольте, как это не вспоминать глупости? Да весь город только и говорит о том, что у детей изымают органы! Городской форум переполнен подобными сообщениями, их повторяют друг другу продавщицы в маленьких магазинчиках, школьные гардеробщицы…

«Люди, долго мы будем молчать? Наших детей похищают, потому что у дочери мэра больная печень и ей нужна пересадка!»; «Да нет, у нас тут перевалочный пункт, детей похищают, а органы посылают в Москву!»; «Сегодня с трудом отбила малышку. Подъехала к детской площадке скорая помощь, оттуда выскочили два мужика в белых халатах, бросились к песочнице и давай малышам вопросы задавать: где мама, да с кем ты пришел? Одна девочка ответить не могла, малая еще, так ее поднял мужик и понес. Она в крик, я ему в рукав халата вцепилась, он от испуга ребенка выронил прямо на асфальт, прыгнул в машину, и ка-а-ак поедет! И прямо на меня целит, чуть не задавил!»

Полагаю, на городских форумах подобных историй будет появляться все больше, поскольку народ сильно взбудоражен. Как оказалось, не все в сквере потеряли сознание при виде отрубленной головы, некоторые засняли жуть на мобильники. И теперь это фото гуляет по городским сайтам, его стирают, но оно всплывает снова и снова.

Я думала, на пресс-конференции попробуют успокоить журналистов, а через них и общественность. Но вот же… Или городское начальство всерьез думает, что достаточно наложить на тему табу – и все разговоры стихнут? Зачем вообще собрали прессуху?

Мэр распинался около четверти часа, обещая крайне скорую поимку убийц и их показательное наказание, наконец выдохся и, подвинул к себе стакан с водой, начал судорожно пить.

– Вопросы, граждане газетчики и телевизионщики! – бодро потребовал вице-мэр. – Ну, не стесняйтесь же!

– Так нам запретили их задавать, – спокойно ответил высокий кудрявый парень из первого ряда. – Кто задает – тех выгоняют.

– Любые вопросы, кроме провокационных! – внушительно сказал мэр, снова побагровев.

Но все молчали. Выждав немного, мэр перевел дыхание и вполне миролюбиво сказал:

– Вы же сами понимаете – детей крадет маньяк.

– Вы можете назвать его имя? – насмешливо спросил кудрявый.

– Издеваетесь?

– Нет. Я лично сюда пришел, чтобы узнать ответы на наболевшие вопросы. Но вы запретили даже спрашивать о том, о чем кричит весь город. Что я в своей газете напишу?

– Ничего. Вон отсюда! – выкрикнул мэр, вскакивая.

Кудрявый пожал плечами, встал и вышел из круглого конференц-зала. Следом потянулись еще две журналистки, вздохнув, поднялся и вышел фотокор, одолживший мне свой фотик. Лишь телевизионщики азартно снимали скандал со всех ракурсов и уходить явно не собирались.

М-да, похоже, народное возмущение выходки мэра лишь подогревают. Почему бы ему нормально не поговорить с прессой? Тем более, как сообщил мне утром Оскар, к нам уже направлена спецбригада из Москвы – жуткие подробности и фотографии уже утекли за пределы нашего города. Так что под градоначальником кресло не то что шатается, а, можно сказать, ходуном ходит. Про то, чем приезд спецбригады грозит самому Оскару, я старалась пока не думать. Может, еще пронесет – если маньяк будет обезврежен силами местной полиции.

Через некоторое время мэр устал говорить в одиночку, и пресс-конференция благополучно закончилась.

Я медленно вышла из зала вслед за толпой, огляделась – у окна стоял кудрявый журналист и с кем-то тихо беседовал по телефону. Остальные представители прессы тоже не торопились на улицу – они рассредоточились по довольно большому холлу, кто-то торопливо диктовал по телефону варианты скандала, кто-то давал интервью телевизионщикам. Словом, не получив достаточно информации от градоначальства, они добывали ее друг от друга.

У дальнего окна я увидела Виктора, беседующего о чем-то с немолодым грузным мужчиной. Я слегка поколебалась, пытаясь справиться с участившимся вдруг сердцебиением, затем решительно направилась к ним.

– Провалилась прессуха, кажется! – поприветствовал меня Виктор. В самом зале он не был, но подробности ему, похоже, уже сообщили.

– Ты точно знаешь, что там с дочерью этого гипертоника! – горячился его невысокий грузный собеседник. – Сам не хочешь говорить – дай координаты больницы!

– Ты что, меня ж с работы погонят с волчьим билетом!

– Да кто про тебя узнает! Ты мне продиктуй адрес больницы и фамилию врача, я сам все сделаю! Да будь человеком, у тебя ж самого дочка того же возраста! Неужто не страшно?

– Страшно… Но и работу потерять стремаюсь, кто семью будет кормить? – Он встретился со мной взглядом, обреченно махнул рукой и выдал: – А, была не была… Пиши!

Он быстро назвал больницу и фамилию врача и внушительно добавил:

– Я тебе этого не говорил! Усек?

Но разговаривал он уже со спиной собеседника, семимильными шагами удаляющегося от нас. Я ошарашенно посмотрела ему вслед. Вот так: журналистам, оказывается, можно давать ту информацию, которую от меня вот уже неделю успешно скрывали. Ох, надо было мне в газетчики идти работать, с моей-то страстью к расследованиям. И тогда передо мной открылись бы те двери, что для частного сыщика обычно были намертво затворены, а то и вовсе заварены.

– Ладно, я тоже побежала. – Я дружески кивнула Виктору и рванула к выходу.

Грузного журналиста я догнала уже на улице. Он почти бежал, но я прибавила шагу и нагнала в тот момент, когда он отпирал дверцу небольшой серой малолитражки.

– Простите, я частный сыщик, мне тоже надо в эту больницу! – быстро сказала я и, не давая ему опомниться, добавила: – Вы не могли бы меня подвезти? Я вам интересную инфу по дороге дам.

– Хм… а точно не конкурирующая фирма? – Он с подозрением оглядел меня с ног до кончиков выбеленных волос. – Что-то вы слишком хороши для миссис Ватсон!

– Нет, просто я мисс Марпл, а та даже в старости симпатичная! – выпалила я, судорожно отыскивая в сумочке удостоверение. – Вот, смотрите, я не журналистка!

Бегло просмотрев мой документ, он подобрел и разрешил мне сесть в машину, на переднее сиденье.

– Ну, мисс Марпл, поехали. – Он резко газанул, и мы помчались к окраине города. – Я Георгий Петрович, если подружимся – превращусь в Гошу. Но пока – ни-ни! Ну, развлеките меня беседой, вы обещали интересную инфу!