Глава 2. Подарок

…timeo Danaos et dona ferentes^[1].

Вергилий. Энеида

В почтовом ящике что-то белело… письмо? Квитанции выглядят по-другому. Женщина открыла ящик и вытащила небольшой прямоугольный пакет. Прочитала адрес: Елена Добронравова, Монастырская, семь… Все в порядке, это она Елена Добронравова из дома семь по улице Монастырской.

Озадаченная, женщина поднялась к себе на третий этаж, рассматривая посылку. Обратный адрес неразборчив, человек писал как курица лапой. Похоже на Уколова Зоя… Зойка! Зойка? Старая подружка! Здесь, в городе? Просто удивительно, недавно ее вспоминала! Сколько же они не виделись? После института ни разу! Как-то так получилось… Зойка вышла замуж и уехала; она, Елена, устраивалась на работу, встречалась с Глебом… и ниточка порвалась. Нет, сначала, как водится, открытки на праздники: два-три слова, как ты, привет, целую! А потом как отрезало… уже и не вспомнить, когда. Порвалась ниточка. Вот так и теряем друзей. Заботы, быт, всякая нестоящая ерунда…

А жизнь тем временем и проходит. Сколько лет! Глеб… когда же это было? Они разбежались через год. Потом был Павел… оказался сволочью… мама была права. Грег тоже оказался сволочью, причем пьющей. У Нинки вон муж тоже пьяница, но добродушный: всегда как примет, расшаркивается и целует ручки, рот до ушей и дурацкие анекдоты. А Грег делался злой и мотал кишки за неглаженую рубашку, оторванную пуговицу, коллегу, с которым танцевала сто лет назад на Новый год. Упрекал, заводился, срывался на крик, бросался тарелками… сволочь! Хотел квартиру делить! Слава богу, отбилась. Не везет ей с мужиками… Паша, теперешний, вроде ничего, смирный, но на восемь лет моложе, получает копейки и совсем простой…

Елена отперла дверь, поставила на тумбочку сумку и нетерпеливо разорвала пакет. Ахнула, увидев немыслимой красоты белую с золотом коробочку, перевязанную золотой ленточкой, с названием на французском: «Lindt Pralines Du Confiseur». Шоколад! Ничего себе, размахнулась подружка. Этот «Линдт» стоит прилично. С чего бы это? День рождения прошел, следующий не скоро… Ну, Зойка! Помнит, что она любит шоколад. Елена повертела в руках коробочку, надеясь обнаружить открытку или письмо, но в пакете больше ничего не было. Значит, позвонит, поняла она. Городской телефон не менялся.

Она испытывала радость и умиление, представляла уже, как они встретятся, посидят где-нибудь, вспомнят их группу, девочек и мальчиков, рассмотрят фотки, возможно, поплачут… Зойка, Зойка… Ну, учудила, подружка! Да что же это за жизнь такая! Теряем друзей, забываем, черствеем…

Она включила кофейник, достала чашку. Полюбовалась на белую нарядную коробку и развязала золотой бантик. Открыла и замерла в восторге: шоколадные конфетки – круглые и овальные, сердечки, шарики, с орешками и марципаном… как клумбы! Каждая в золотом гнездышке. Ну и как, спрашивается, есть такую красоту? А пахнет как! Она закрыла глаза и вдохнула запах шоколада. Налила кофе, протянула руку к коробке и задумалась; взяла сердечко черного шоколада, открыла рот и… застонала от наслаждения. Почему никто никогда раньше не дарил ей ничего подобного? А она сама почему? Экономила? Жалела? Права Светка – заниженная самооценка! Светка так и сказала, когда она отказалась купить у нее комплект, розовые лифчик и трусики… вышивка, кружева… с ума сойти! Отказалась, потому что дорого. Ну и дура, сказала Светка. А она рассмеялась: для кого? Для Пашки? Он даже не заметит! Для себя, сказала Светка. Забери хоть гель для ванны, отдам дешевле, у меня аллергия…

Елена вдруг подумала, что на свете много прекрасных, совершенно изумительных вещей, которых у нее никогда не было… косметика, духи, шикарные туфли, кружевные ночные сорочки… мало ли! Она вспомнила свою пижамку с медвежатами и невольно рассмеялась. А почему? Черт его знает. И деньги вроде есть, вот только не привыкла ими швыряться, прочерчены в сознании красные линии: платье – за столько, сапоги – за столько, и ни-ни больше! Стриженый бобер вместо норки… не отличишь – спрашивается, зачем лишнее тратить? Мама так воспитала. Она вспомнила, как однажды уже почти купила сережки с бриллиантами, но в последнюю минуту передумала и взяла такие же, но со стразами. Бюргерша! В кубышку, сказала Светка. Давай, копи на черный день, племяши ждут не дождутся, когда любимая тетя щелкнет ластами. Вот радости-то будет!

Светка говорит: как ты к себе, так и люди к тебе. Да у тебя на физии написано, что за копейку удавишься, говорит. Права Светка, надо любить себя. И для начала забрать те потрясающие серые замшевые сапоги из «Мегацентра»… точно! Черт с ними, с деньгами. И лиловую губную помаду… и записаться к Светкиной визажистке… завтра же! Все, начинаем новую жизнь!

Она взяла овальную конфетку с миндальным орешком; потом еще одну, и еще. Потянулась за телефоном, набрала Светку – душа требовала участия и одобрения…

Глава 3. Девочки

Потерять независимость много хуже, чем потерять невинность. Вчуже, полагаю, приятно мечтать о муже, приятно произносить «пора бы».

И. Бродский. Речь о пролитом молоке

– Вот только не говори, что тебе с ними интересно! С этими неудачницами! Ни за что не поверю! Ну скажи, зачем? Юль? Что ты хочешь доказать? Кому?

Две милые девушки, темноволосая и беленькая, уютно устроились в уголке почти пустого в это время дня кафе «Паста-баста», пили вино и разговаривали.

– Зачем? Скажем, эксперимент, – сказала Юлия – та, что с каштановыми волосами. – Мне интересна их мотивация, понимаешь? Зачем они приходят.

– Мотивация? Ежу понятно! Комплексы, заниженная самооценка… лишний вес, наконец. Надеются на чудо: а вдруг им откроется волшебное слово, трах-бах – и у нее все есть! На халяву. Пусть хотя бы сядут на диету!

– Если они сядут на диету, то потом нагонят. У них такая конституция, генетика, сложившаяся привычка жевать, от которой так просто не откажешься. Дело не в этом. Неудачи не от веса. И почему ты решила, что приходят с лишним весом? Причины могут быть разными.

– Ладно, пусть разные. Так чего же ты добиваешься? – спросила подруга – ее звали Инга. – Их невозможно переделать! Неудачник – это на всю жизнь. Насчет веса ты права, вес ни при чем. Возьми мою начальницу, Зойку! Жрет нон-стоп, как корова, чипсы, орешки, шоколадки и…

– Я хочу ввести их в зону комфорта, – перебила Юлия. – Чтобы они не чувствовали себя неудачницами. Если нужно, перестали жевать, как коровы. Может, они жуют из-за комплекса неполноценности, выводя себя из стресса.

– Комплекс неполноценности? – вскричала Инга. – О чем ты? Зойка считает себя звездой на пляже, она никогда не пойдет в твою секту! Видела бы ты, как она одевается… Малолетки рыдают от зависти!

– Моя студия не для нее, у нее все в порядке с самооценкой.

– Ну да! – фыркнула Инга. – Самооценка зашкаливает.

– Именно. Но есть и другие – они стесняются, носят старушечью одежду, длинные юбки, боятся яркого макияжа и крутят дулю на затылке. Они одиноки, как правило. Не умеют себя подать и продать. Они никогда не познакомятся со стоящим мужчиной, а если познакомятся, то на радостях согласны на все, но он сбегает утром и меняет телефон.

– И как же ты собираешься научить их продавать себя? Это или есть, или нет. Если она маргиналка – учи не учи, один фиг! Она никому не нужна. Да еще в старушечьих шмотках.

– В корне не согласна и против слова «неудачницы». Считай, что я хочу поставить эксперимент. Собрать… – Она запнулась.

– Маргиналок?

– Они не маргиналки.

– Тогда «те, кто в поиске самооценки»! Как тебе?

Юлия кивнула:

– Примерно. Я хочу подстегнуть их, заставить раскрыться…

– Интересно, как! – перебила Инга. – Заставить их повторять по сто раз мантру: я самая красивая, самая привлекательная, самая желанная, самая-рассамая? Как в том старом кино? Мужики мечтают меня трахнуть, бегут следом и облизываются? Пять раз утром и десять вечером?

– Ну… в том числе. Главное, определить себе цену. Всякий человек чего-то стоит. Только надо это вытащить, понимаешь? Открыть ему глаза. Ей…

– Ладно, допустим. Вон, видишь, чучело у окна? Жрет пирожное. Ужас! Смотри, на губе крем налип! Одета, как моя прабабка. Что можно из нее вытащить? Есть у нее внутри такое, что стоит вытаскивать? Ну?

Некоторое время они рассматривают молодую женщину, сидящую у окна. Та, заметив их взгляд, перестает жевать, одергивает на груди платье, отворачивается и начинает рыться в сумочке.

– Видела? Вот так всю жизнь, – сказала Юлия. – Если она ловит на себе чей-то взгляд, ей хочется спрятаться, ведь она уверена, что ее осуждают или насмехаются. В школе ее обижали, парня нет и не было. И не будет. У нее золото в ушах и два кольца, платье недешевое, но ужасный фасон и жуткий колер. Она одинока. Ни подруг, ни друзей. Возможно, старенькая мама на пенсии, которая вечером ждет дочку с ужином. А на ужин жаркое и блины с вареньем. Потом они пьют чай с конфетами или тортиком и смотрят сериал. Отца не было, и она боится мужчин. Но это еще не все! Она работает… по-твоему, где?

– Ну… В частную фирму ее не возьмут, там нужны бойкие барышни. В тишине, с бумажками или с книгами. Может, торгует на базаре… А то еще, знаешь, есть такие – отыгрываются на клиентах. Грубит и заставляет ждать… мымра! Моя соседка тетя Нюся даже плачет из-за одной такой в ЖЭКе. Безнадега полная.

– Ее нужно подтолкнуть, – сказала Юлия. – Дать пинка.

– Насчет хорошего пинка согласна. А насчет помочь… как? – саркастически спросила Инга. – Если искать ей мужика… сама понимаешь. Пусть идет на сайт знакомств. Или в бюро брачных услуг.

– Для этого нужна уверенность, а ее нет. Для начала я сведу их вместе, пусть выговорятся. А потом начну шлифовать.

– Ага, давай, шлифуй. Я уверена, люди не меняются. Форма – возможно, а начинка – нет.

– Посмотрим. Пусть вырвутся из клетки, а там будет видно. Человек – существо социальное, ему надо выговариваться – желательно не маме в жилетку, а сверстнице одного калибра и возраста. Выплакать свои обиды и послушать, что говорят другие. Убедиться, что всем хреново, но это поправимо. Она должна понять, что не худшая. Надо почувствовать себя членом стаи.

– Ну, не знаю… Поправимо? Как? Устраивать для них сеансы психотерапии? Запостить галерею: до и после? И назови как-нибудь прикольно… сейчас! – Инга достала из сумочки айфон, полистала. – Вот! Целая куча названий! «Леди-клуб», «Через тернии», «Апельсинки», «Между нами, девочками», «Шпилька», «Бигуди», «Каблучок»! А вот еще… «Женсовет»! «Кнопка»! «Гламур»! «Леди-бум»! Офигеть! Их же полно, все давно откатано, куда тебе соваться? – Она помолчала. – Никогда не верила, что это работает. Просто мода пошла: лузеры ложатся на диван, а психиатр зевает и делает вид, что слушает их нытье. Или как у анонимных алкашей: одни выкладывают все про себя, другие хлопают, потом меняются местами. Я бы ни за какие коврижки! Не наше это, не верю.

– Ты не права, словом можно поднять и уничтожить. Человек – стадное животное, ему нужно одобрение окружающих… как правило. Когда-нибудь я напишу книгу…

– Все книги на эту тему давно написаны!

– Да! Их написали мужчины.

– А! Ну да, ну да, мужчины… что они вообще понимают в неудачницах! Толстошкурые эгоисты-сексисты, ну их на фиг! А спермой разживемся в банке. Баб, между прочим, тоже полно пишет. Самооценка, любить себя, знать себе цену. И главное, все сами неудачницы. Теорию знают, а практику – извини-подвинься.

– Я, наверное, скоро уеду, – сказала Юлия после паузы.

Инга уставилась на подругу:

– В смысле? Как это ты уедешь?

Юлия пожала плечами:

– Здесь тесно, все друг друга знают. Мне нужна анонимность и размах. Горизонты. Надоело.

– Не понимаю! – всплеснула руками Инга. – Прекрасная работа, тебя все знают… друзья! Бизнес-психолог со стабильной клиентурой… Если честно, никогда не понимала, на хрен им психолог… твоим клиентам. И вот так все бросить и свалить, черт знает куда, чтобы начать с нуля? Ты в своем уме? Я против!

– Дефолтная сеть развивается в экстремальных условиях! – Юлия постучала себя пальцем по лбу. – Незнакомая обстановка, например.

– Чего? Какая еще сеть?

– Точки в мозгу, которые отвечают за креативность.

– И что это значит?

– Вечный поиск. Ты же ищешь миллионера… Вот и я. Скучно живем, хочется чего-то новенького.

– Сравнила! – рассмеялась Инга. – А как же твой Никитка? С тобой или… как?

– Не знаю, мы с ним это не обсуждали, – неохотно сказала Юлия. – Это пока проект.

– Как всегда сбежишь? До сих пор не понимаю… Владик, Юрка, Стас… нормальные ребята! – Инга стала загибать пальцы. – Стас до сих пор сохнет, всегда расспрашивает. Не жалеешь?

– Нет, – коротко ответила Юлия.

– Какого рожна? Чего не хватает? Что тебя вечно корежит? Это из-за сетки в мозгах или шила в… там? У вас же с Никиткой такая любовь, сама говорила! Вы что, поссорились?

Юлия пожала плечами:

– Надоел! Скучно.

Инга всплеснула руками:

– Этот тоже? Ну и дура! За ним полгорода бегает! Морда лица, все при нем… шикарный мужик! Деньги, наконец. А ты будто паучиха… как ее? Черная вдова! Трахнулись и пошел вон, так? А то откушу голову.

Юлия промолчала.

– Подожди, так ты от него сваливаешь? И твое общество защиты бобров с той же радости? Неужели так хреново?

Юлия продолжала молчать, рассматривая полки, где стояли большие и маленькие стеклянные пузыри с разноцветными маринованными перцами и помидорами.

– Можешь, наконец, сказать, в чем дело? – рявкнула Инга, ляпнув ладонью по столу.

Женщина у окна, приоткрыв рот, пристально их рассматривала; на ее верхней губе по-прежнему белел шматок крема.

– Ни в чем. Надоел. Все надоело. Хочу новые пейзажи и горизонты.

– И я надоела?

– Ты? – Юлия долгую минуту рассматривает подругу, говорит наконец: – Ты – нет. Приедешь в гости?

– Ха! Свали сначала. А тетя Лена знает?

– Мама? Не знает. Нечего знать пока.

Они помолчали.

– Ты все-таки подумай… обещаешь? – сказала Инга. – Не руби, ладно?

Юлия кивнула.

– Послушай, а эти твои несчастные тетки… ищешь, кому еще хуже? Можешь наконец сказать, что с тобой?

И снова Юлия не ответила…