К тому ведется:
Что отдаете, то и вернется.
То, что посеешь – то и пожнешь,
Ложью пробьется ваша же ложь.
Каждый поступок имеет значение;
Только прощая, получишь прощенье.
Вы отдаете – вам отдают,
Вы предаете – вас предают,
Вы обижаете – вас обижают,
Вы уважаете – вас уважают…
Жизнь – бумеранг…
 

Олег Гаврилюк. Жизнь – бумеранг

Действующие лица и события романа вымышлены, и сходство их с реальными лицами и событиями абсолютно случайно.

Автор

© Бачинская И.Ю., 2017

© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2017

Мадам Осень

Пролог

…Мужчина отпер дверь и посторонился, пропуская гостью. Та вошла, встала посреди прихожей; вздрогнула, поймав свое отражение в высоком зеркале: настороженные глаза, каштановые волосы до плеч, длинное синее платье, сверкающие камешки в ушах, нитка жемчуга на шее. Круглая шляпка из блестящей материи.

– Будь как дома, – сказал мужчина. – Раздевайся! Слышь, как тебя зовут? Александра? А я – Николай! Будем знакомы. Очень приятно. А то, смотрю, сидит одна, пьет сок, скучает! Расслабься, чего ты? Садись! Я сейчас пошарюсь в серванте, вроде коньячок где-то был. Ох, и навернем сейчас! А ты часто там бываешь? Никогда тебя раньше не видел…

* * *

…Поздно. За стойкой уютного полупустого бара четверо. Двое старых приятелей, уже изрядно принявших и громогласных, хлопают друг друга по плечу: «А помнишь? А помнишь, как ты? А они! А ты опять!» И радостное ржание.

Одинокая женщина средних лет в открытом черном платье, с сигаретой в тонких пальцах; в ушах поблескивают камешки… настоящие, как определил опытный бармен Эрик Гунн, тонкий и длинный молодой человек в белой рубашке и черной бабочке. Задумчиво сузив глаза, она созерцает сизую струйку, штопором тянущуюся к потолку; перед ней низкий бокал-тюльпан с коньяком; она затягивается, выпускает дым, берет бокал нарочито неторопливым движением – длинные лиловые ногти стукаются о стекло, – отпивает чуть, ставит на место, задумчиво созерцает сизую струйку. Она как будто повторяет некий ритуал: затяжка, дым, протянула руку и взяла бокал, цокнула ногтем, глоток коньяку, неслышно поставила на стойку, убрала руку, потусторонний созерцающий взгляд. Она сидит удивительно ровно, движения ее тщательны и скупы, она напоминает куклу-автомат.

Эрик мельком поглядывает в ее сторону, прикидывая, хватит с нее или можно добавить. Решил, что до кондиции можно добавить слегонца, а потом вызвать такси и попросить стюарда Рому помочь ей сползти с высокого табурета, бережно проводить к машине и назвать адрес водителю. Она хорошая клиентка, не жадная, не скандальная, не стреляет бессовестным взглядом, больше молчит, не пристает с вопросами – курит, пьет и думает о чем-то… а может, ни о чем. Иногда ему кажется, что она даже не осознает, где находится, и не узнает его, Эрика. Иногда ему кажется, что она не в себе, слегка ку-ку, и он поглядывает на нее, спрашивая себя, что «варится» в ее голове и что значит сосредоточенный взгляд «в себя», полное молчание и вообще, зачем она здесь – принять можно и дома в более комфортных условиях. Возможно, ей нужна компания, думал Эрик, эффект присутствия, не хочется сидеть дома одной, а телевизор надоел. Он пытался разговорить ее или познакомить с кем-нибудь… есть такие дамочки, которые ищут знакомств, но она смотрела на него бессмысленным взглядом внезапно разбуженного человека, и он отступился. Видно, что тетка не бедная, следит за собой, одинокая… Такая одинокая, что скулы сводит! Потому и сидит здесь, чтобы хоть какие-то голоса, смех и живые люди, музыка… какая-никакая бормочет едва слышно, джаз в основном, а не склеп собственной квартиры… в шикарном доме, надо заметить, – Вовик, водитель, рассказывал. И коньячок элитный. А может, обожглась и поставила крест.

Эрик прозвал ее Мадам Осень… Эрик был романтиком, воспитанным на старом французском кино и старых шлягерах. Или Мадам. Или просто Осень.

Был и четвертый, чужак, здоровенный краснорожий мужик. Эрик раньше его не видел, похоже, случайно забрел, возможно, приезжий. Этот пил вискарь. Допив, выбрасывал указательный палец, требуя еще. После третьего стакана подсел к Мадам, уставился в упор, ухмыльнулся. Эрик повел взглядом, кивнул Сереже, секьюрити, давая понять, что, возможно, придется вмешаться. Сережа подошел ближе.

– Даме повторить! – приказал краснорожий. – Дима! – Он протянул руку.

Мадам Осень, помедлив, протянула в ответ свою. Он тряхнул ее руку, чокнулся и залпом выпил. Крякнул, взглянул шальными глазами:

– Давай, давай! До дна!

Она выпила.

– Тебя как зовут? – Он положил руку на ее колено. Эрик напрягся.

– Софья. – Она смотрела на него внимательно, без улыбки, словно ждала каких-то особенных слов.

Эрик подумал, что она соврала.

– Софья? – обрадовался мужик. – Сонечка, значит. А я Дима. Будем знакомы!

Он снова полез жать ей руку; тряхнул, поднес к губам, поцеловал. Она улыбнулась. Эрик удивился – уж очень они были разными… все было разное, статус, уровень… «конь и трепетная лань». Вот и пойми их после этого. «Они» – женщины.

А тот уже нес что-то об их красивом городе… приехал на пару дней… в гостинице… один, аж непривычно, любит, чтобы люди вокруг, потому как человек компанейский… а она красивая женщина, порода чувствуется…

– Может, посидим у меня? – спросил. – Поговорим, познакомимся… поближе. – Он блудливо ухмыльнулся.

Мадам Осень кивнула, к изумлению Эрика. Мужик поднялся, помог ей встать, бросил на стойку несколько бумажек. Подмигнул:

– Привет, шеф!

Они ушли. Эрик проводил их взглядом…

Глава 1
Семья за завтраком

Тут нарисована жена

ее глядеть мое призванье…

В зеленой кофточке стоит

подобно мудрой жене

держит стальное перо

заложив пальцем книгу.

Даниил Хармс

Хозяин дома, высокий худощавый мужчина с седой головой, в «серебристом» возрасте, когда больше думают о душе, чем о теле… то есть предполагается, что думают, наряженный в клетчатый фартук, крутится по кухне, расставляет тарелки, чашки, сует в тостер хлеб. Первой появляется из своей спальни дочь Лара, высокая, бледная, бесцветная молодая женщина с волосами, собранными в конский хвост; в джинсах и черной футболке.

– Привет, папочка! – Она прижимается головой к плечу отца, тот целует ее в лоб.

– Как спала, девочка?

– Хорошо. А ты?

– Прекрасно. Просидел за компьютером до трех, дописал главу и с чистой совестью отправился спать.

– Кого убил?

– Никого пока, в процессе. Сначала антураж, потом убийства. Нужно дать читателю все карты в руки, пусть попробует вычислить, кто есть кто. Ты сегодня с утра?

– С утра. Мама дома?

– Еще не вставала. Юрик в ванной. Что тебе? Мюсли или бутерброд?

– Только кофе! Утром не хочется.

– Хоть чуть-чуть, Ларочка! По-моему, ты похудела, совсем прозрачная стала. Может, влюбилась?

– Не влюбилась. Не в кого, папочка.

– Может, оладушек? С клубничным джемом?

Лара рассмеялась.

– Упаси бог! – Она налила себе кофе.

– Сахар? – Отец подтолкнул к ней сахарницу.

Она улыбнулась и покачала головой.

– Спасибо, я без.

– Может, пообедаем сегодня?

– С удовольствием! Можно в «Детинце», в час.

– Подкинуть на булавки?

– Не надо, папочка. У меня есть. Спасибо.

– Всем привет! – Молодой человек с мокрыми волосами и румяным лицом появился на пороге. – А мне кофе? Ларка, ты чего смурная? Кошмары замучили?

– В нашей семье один кошмар на всех, – сказала Лара. – Не будем показывать пальцем.

– Я не кошмар, я тут единственный нормальный, – заявил молодой человек. – Маман вечно в командировках и публичная… э-э-э… особа, отец весь в своих убийствах, только и думает, как бы замочить побольше народу, ты, Ларка… ты бы хоть иногда смотрелась в зеркало! Выскочишь из-за угла – кондратий хватит.

– Садись, сынок, ешь, – сказал седоголовый мужчина. – И помни, жевать нужно молча, а то случится несварение желудка, а там и до язвы недалеко. Мюсли? Тост?

– И мюсли, и тост… а где варенье?

– Сытое брюхо к ученью глухо, – заметила Лара.

– Мое не глухо, будь спок. А вот ты, девушка, по виду так просто академик, одни кости, и не красишься. А тебе ведь замуж выходить. Кто тебя возьмет с такой постной физией?

– Юра, ешь! – прикрикнул отец.

– А чего, я за правду. Ты приводил издательского айтишника, знакомил, поил, кормил, а он, скотина, не польстился. А одноклассник Жора, придурок придурком, а ведь сбежал! Никто не повелся.

– Не надоело? – резко сказала Лара. – Сколько можно? Что ты вообще обо мне знаешь? Ты, неуч! Если бы не мама, ты бы вылетел из бурсы вперед ногами!

– Дети, перестаньте!

– Ой, что там о тебе знать? Тайна, блин! На тебя достаточно посмотреть и все про тебя ясно.

– Юра!

– Что – Юра! От нее же скулы сводит… серая мышь! Посмотри на нее! Она не живет, она существует. Ни шмоток приличных, ни друзей… зато красный диплом. На фиг кому твой красный диплом?! Сейчас в библиотеку с улицы берут, до смерти рады, потому что работать некому. Кто сейчас туда ходит… одни пенсы и бомжи, вчерашний день. Ты сама вчерашний день, целочка ты наша. Мать пыталась пристроить в редакцию…

– Не твое дело! – закричала Лара, бросая на стол салфетку. – Ты, ничтожество! Только и можешь деньги тянуть с родителей и шляться по кабакам! Ты когда домой явился? В три?

– Завидно? – фыркнул брат.

– Лара! – прикрикнул отец. – Перестань.

– Пусть говорит. Вообще, тебе хахаль нужен, Ларка, у тебя на роже написано, что тебя надо трахнуть!

– Скотина! – Лара вскочила и выбежала из кухни.

– Тебе обязательно портить нам настроение с утра?

– А я чего… я за правду. Ей мужик нужен, может, и характер получше станет. Ей же слова нельзя сказать… так и кидается. Чисто тигра. Ты же сам понимаешь… Хотя, – Юра отхлебнул из чашки, – это она после твоих книжек с принцессами. Их уже нет, повывелись как класс, остались одни стервы. Оглянись вокруг! Разве что в твоих книжках.

Сын жевал, увлеченно говорил, нес что-то совсем уж запредельное, и Сунгур уже в который раз подумал с сожалением, что сын с каждым днем становится хамовитее и наглее. Сунгур Кирилл Вениаминович – так его звали – был писателем. Сначала журналистом, много лет назад, а потом стал писателем. На волне перестройки написал книгу о мафии, за ней последовал ряд острых публикаций, он прославился, был любим народом и нарасхват. Народ, охая и ахая, жадно внимал чернухе, занимал очередь за свежим номером газеты, вопрос «а вы читали?», задаваемый шепотом, с горящими глазами, звучал чаще, чем приветствие. Публичные выступления, зарубежные поездки, семинары молодых журналистов… дни былой славы. Потом наступило время, когда разоблачениями и чернухой уже никого нельзя было удивить, все как-то сразу устали, хлеб насущный стал даваться с трудом – не до того стало, и звезда его постепенно закатилась… постепенно и сразу. Звездным мигом, апогеем, стала женитьба на ослепительной красавице, выпускнице журфака, которой он покровительствовал. Разница в возрасте почти не сказывалась… молоденькие женщины любят успешных, популярных, убеленных сединами – поначалу, пока не войдут в силу. А когда войдут, начинают понимать, что Акела – старый беззубый волк, который промахивается чаще, чем попадает в цель, а вокруг полно молодых и сильных волков. Наступило время хищников. Он был хорошим мужем… так ему казалось. Любил приемную дочку Ларочку… у молодой жены было приданое – двухлетняя малышка, брошенная на бабушку, к которой жена была вполне равнодушна. Потом родился долгожданный сын Юрий. Потом начались проблемы. Он стал пасовать перед ней, а она, сильная, жестокая, смелая, шла по головам… Автор хотел сказать «по трупам»: она шла по трупам, фигурально выражаясь, разумеется, но не посмел – уж очень образ идущего по трупам… не того-с. Не наш случай. Она была прекрасной журналисткой и бойцом, бесстрашно лезла в такие дыры, куда опытные «гиены пера» соваться не решались. Ее даже пытались взорвать, пару лет назад заложили какую-то дрянь в машину… к счастью, неудачно и никто не пострадал, а вокруг нее воссиял ореол мученицы, этакой Жанны д’Арк, воина света. Она перехватила мужнину эстафету, и чем меньше говорили о нем, тем больше знали ее – Алену Сунгур. А он стал писать детективы… мужские, где было много оружия, стрельбы, камуфляжа и трупов, настоящей мужской работы и мужского пота, а женщины были беспомощными и слабыми – такими он их видел или представлял себе, или по которым тосковал, как многие не особенно уверенные в себе мужчины. Свой взлет со временем он воспринимал скорее как случайность, так как не был человеком публичным, а падение – закономерным. Мои года – мое богатство… спорное утверждение. Самыми счастливыми часами его жизни были ночные часы у компьютера, когда он сочинял приключения частного детектива Александра Волкова, наделяя его своим характером, своими мыслями и воззрениями, а также добавляя то, чем никогда не обладал, но тайно восхищался: кулаки, дерзкую силу, готовность сцепиться в драке за правое дело против сильных мира; а еще у героя были высокие скулы, стальной взгляд серых глаз, желваки, упрямый подбородок и короткая военная стрижка; а еще был он небогат, часто дрался, как уже упоминалось, в результате чего был украшен боевыми шрамами; а женщины его были нежными и слабыми, как снова-таки упоминалось ранее, и с ними постоянно что-нибудь случалось, знаете, как это бывает – метили в героя, а пострадала невинная жертва. Подруги Александра Волкова… кстати, прозвище ему было, разумеется, Одинокий Волк, погибали с завидным постоянством, если позволительно так выразиться, ибо весь опыт литературы подобного жанра говорит о том, что частный детектив или агент под номером ноль-ноль с чем-то там должен быть одиноким… профессия предполагает одиночество, так как не должно быть у него слабых мест. А женщина, семья, дети – это страх и слабость. Имея на руках семью, дважды подумаешь, лезть в пекло или ну его, всех не спасешь, а жизнь одна. На то он и Одинокий Волк, что одинок, извините за тавтологию. Одинокий Одинокий Волк. И читательницам приятно. Подруги его были списаны с Лары, которой он пытался найти хорошего парня, но, увы. Они были добры, скромны, не бегали по танцулькам и ресторанам, одним словом, были из тех, кто утешит, погладит по голове, накормит, снимет сапоги, – женщинами воина. И вообще, сидит дома и ждет. Хранительницами очага. Но это понимаешь в «серебристом» возрасте, когда и зубов поменьше, и когти поистерлись, да и то лишь по одной-единственной причине – сил поймать молодую волчицу уже нет. А молодой волк хочет сильную подругу, и наплевать ему, что красотки-волчицы неверны, коварны и жестоки, и уж разумеется, не будут вытирать нос и кормить с ложечки… в случае чего. Любовь или сексуальное партнерство – часто драка за влияние, перетягивание каната, кто кого, гипертрофированное чувство собственности, равноправием тут и не пахнет, а если и существует, то скорее всего это равнодушие или расчет: хочешь в лидеры? Да ради бога! Флаг в руки. Ты лидер, ты кормилец, ты самый-рассамый! Правда, иногда склоняют голову с готовностью и радостью, принимая безоговорочно лидерство партнера… бывает и так.

– Какие-то кислые бабы у твоего Волчары, – говорил Юрий, который книги отца не читал… так, просматривал иногда от нечего делать, чтобы поиздеваться. – Драйва нет… да я бы на его месте менял их каждый день! Нехилый лоб, с пушкой, дерется будь здоров, кулаки – во! – а от его баб с души воротит. Зануды, ни рыба ни мясо… это даже хорошо, что их то пристрелят, то взорвут… даже приятно.