3

Лиза расправилась с бутербродом со сваренным вкрутую яйцом и креветками, предварительно счистив с него сгусток майонеза.

– Брр, гадость какая, будто птичка снеслась, – скривилась она. Потом поднялась и пошла за Трокичем в его кабинет. Выспаться сегодня явно не светило, они с Джаспером Таурупом решили посмотреть записи с видеокамер.

В углу приглушенно ворчал любимый Трокичем «Раммштайн», Лиза поежилась, услышав тяжеловесные музыкальные фразы.

Несмотря на страшную сегодняшнюю находку, во взгляде синих глаз Трокича ничего не изменилось. Лиза положила перед ним два листка бумаги.

– Тут некоторые данные о преступлениях на сексуальной почве. Эйерсун просил показать их вам.

Трокич сел на стул, выключил, к великому облегчению Лизы, зловещую музыку и налил себе кофе. Хотя рождественские каникулы едва закончились, его стол уже был завален бумагами, пластиковыми чашками, футлярами от компакт-дисков и шариковыми ручками. Складывалось впечатление, что хаос больше всего подходил его стилю жизни. Лиза мысленно улыбнулась, здесь она чувствовала себя как дома.

Лиза работала под началом Трокича почти полтора года. Сперва между ними возникали кое-какие трения, но со временем оба притерлись и относились друг к другу с уважительной симпатией. Правда, она считала его упертым в некоторых вопросах, и – никуда от этого не денешься – к нему иногда действительно было не подступиться. Он был настолько закрыт, что она до сих пор почти ничего не знала о нем, кроме того, что ему под сорок и живет он один со своим котом в таунхаусе где-то в южной части города. Подробностями своей личной жизни с коллегами Трокич не делился, поэтому являлся предметом жгучего любопытства и всяческих пересудов в отделе «А». Но Лизу это ничуть не трогало, для нее главным было то, что ее взяли на работу на полную ставку. А в том, что это заслуга Трокича, она не сомневалась. Она три года прослужила в полиции Копенгагена, где занималась киберпреступностью, в том числе выявлением педофильских сайтов. Последнее надоело ей хуже горькой редьки, и Трокич об этом знал.

Эйерсун высоко ценил Трокича, хотя тот порой действовал по своему усмотрению, что не очень приветствовалось в полицейской среде, где ключевым методом считалась командная работа. Трокич умел находить общее в поведении разных преступников и слыл чрезвычайно талантливым сыщиком.

Лиза сама взяла на себя заботу о произраставших в кабинете начальника растениях и регулярно поливала их в его отсутствие. В том числе и спатифиллум, который секретарша с надеждой в глазах преподнесла ему в подарок на день рождения. Цветок сам по себе выносливый, но не бессмертный, и, если бы не Лиза, он бы давным-давно засох.

Трокич бросил взгляд на бумаги и провел ладонью по волосам, привычным жестом смахнув их со лба. Лизе подумалось, что отпуск пошел ему на пользу. Так хорошо он уже давненько не выглядел. Ладная его фигура казалась окрепшей, густые волосы были коротко острижены. Даже румянец на щеках появился, впрочем, это ненадолго, расследование предстоит тяжелое. Через пару месяцев ему стукнет сорок. Вряд ли он будет праздновать день рождения с коллегами, подумала Лиза.

– Хочешь кофе? – спросил Трокич.

– Нет, спасибо.

Она села напротив и ткнула пальцем в бумаги:

– Эйерсун считает, с ними можно поработать. Здесь список тех, кого нужно проверить в первую очередь. Эти люди живут в радиусе десяти километров от Морслета.

– Ого, ты зря времени не теряла. Сколько их там?

– Четверо. Но, по-моему, двоих можно исключить, они уже в очень серьезных годах. Вряд ли у них сил на такое достанет.

– В серьезных – это сколько?

– Девяносто один и восемьдесят два.

– Да уж, в таких годах и правда не разгуляешься. – Трокич улыбнулся Лизе, что бывало нечасто. Улыбка ему очень шла. – Ладно, этих двоих вычеркиваем. С остальными разберемся после вскрытия. Пока нет повода говорить о педофилии. Насколько знаю, вы с Таурупом сообщили родителям, что тело их сына найдено, и ты считаешь, что в семье нормальные, хорошие отношения.

– В общем да. Обычные добропорядочные люди. Мать работает тридцать часов в неделю, она ассистент зубного врача. Отец заведует складом в порту. У них еще и младший сынишка есть двух-трех лет.

– Да, тяжело с такими известиями в дом являться. – Трокич удрученно потер подбородок с едва заметно проступившей щетиной.

– Да уж, более трудного задания я и не припомню.

Перед глазами Лизы возникла убитая горем супружеская пара. Крик матери, узнавшей, что тело Лукаса найдено, до сих пор звучал у нее в ушах. Женщина ухватилась обеими руками за край клеенки на кухонном столе, чашки с только что заваренным кофе и сахарница полетели на пол. А потом она с неожиданной силой вытолкала Лизу и Джаспера из квартиры и захлопнула дверь. На улице Лиза, застыв как изваяние, глядела на здание, сквозь стены которого будто просачивались жуткие животные причитания и стон. Стряхнув с себя оцепенение, она сбежала оттуда, сгорая от стыда и с невыносимым ощущением собственной никчемности и беспомощности.

– Мне кажется, новость не стала для них неожиданной, – она подняла взгляд на Трокича. – Но не потому, что он так долго отсутствовал. Просто они всю ночь представляли себе такую картину. Но ведь люди живут надеждой.

– Ты когда в Амстердам едешь? Мне надо дату записать, чтобы не забыть, что тебя не будет в такие-то дни.

Лиза вздрогнула. Во всей этой суматохе у нее совершенно вылетело из головы, что ее отрядили на курсы или семинар по профайлингу, методу, о котором так жарко спорят.

– В понедельник. Но, может, теперь мне не ехать? – засомневалась она и повысила голос. – Поездку придется отменить.

– Поговори с Эйерсуном, это его епархия.

Лиза открыла было рот, собираясь что-то сказать, но передумала. Трокич прав. Этой частью бюджета в отделе заведует Эйерсун.

– Завтра заедем пообщаться с родителями. А пока надо выяснить, нет ли к ним претензий со стороны органов соцзащиты. Да, и еще, надо со всеми учителями продленки переговорить. А я проверю историю болезни Лукаса.

– Но мне кажется, родители… Вы бы видели их реакцию.

– Ты права, но тупая статистика требует проверить и родителей, прежде чем исключать их из списка подозреваемых. Надеюсь, они к делу отношения не имеют, но пока у нас есть только их заявление о пропаже сына, а от их дома до речки несколько сот метров. Да и, как я уже сказал, мне хотелось бы, чтобы ты пришла завтра на вскрытие. Зрелище не из приятных, но пара лишних глаз очень бы пригодилась. Я за тобой с утра пораньше заеду, но не на служебной машине, а на «Цивиче». От такого предложения ты не сможешь отказаться.

Лиза не стала говорить, что ей совсем не улыбается перспектива присутствовать на вскрытии, и не стала делать большие глаза при упоминании «Цивича». Накануне Рождества Трокич приобрел «Хонду-Цивик» с автоматической коробкой передач. И это Трокич, который никогда не интересовался автомобилями и всю жизнь ездил на консервных банках, самой дорогой деталью которых была магнитола. Так продолжалось до прошлой осени, пока ему по служебной необходимости не пришлось перегонять конфискованную «Хонду». С тех пор его стали замечать за чтением автожурнала за обедом, он стал расспрашивать коллег о достоинствах и недостатках этой марки. И вот наконец Трокич стал владельцем вожделенного транспортного средства. Джаспер на утренней летучке невинно поинтересовался, не называют ли в Хорватии машину этой модели «Цивич», и с тех пор приобретение Трокича иначе никто в отделе не называл.

– Ух ты, здóровo! – воскликнула Лиза. – Можно я поведу?

– Никак нет, – рассмеялся Трокич. – Как дела у Якоба?

– Замечательно. – На секунду боль от мысли о Лукасе отступила, и перед глазами Лизы возник светловолосый красавец-полицейский с тонкими чертами лица. Они были вместе уже полтора года.

– Нам потребуется помощь Райса. Я хотел бы, чтобы он поехал с нами.

– Я тоже, – улыбнулась Лиза. – Ладно, пойду к Джасперу смотреть видео.

4

Холод, он в каждом человеке сидит, маленькими льдинками обкладывая душу. Так думал житель одного из коттеджных кварталов Морслета, пятнадцатилетний Стефан Йоргенсен, ковыряя вилкой давно остывшую на тарелке лазанью и искоса поглядывая на сидевших напротив родителей. Сегодня в конце дня он узнал, что найдено тело Лукаса, и с тех пор у него жутко сосало под ложечкой. Он успокаивал себя, что ошибается, что убийство никак не связано с тем ужасом, что они сотворили вместе с одноклассником Томми. И все же сердце было не на месте. Трагедия попала в вечерний выпуск новостей, который родители смотрели с окаменевшими лицами. Хмурый журналист с подрагивавшими губами сказал, что на данный момент полиция обладает весьма скудными сведениями о произошедшем.

Да и среди соседских детей, вечером игравших в снежки и споривших об этом деле, нарастало внутреннее напряжение, граничившее с паникой. Кто же убил Лукаса? И не совершит ли этот преступник еще одно убийство в городе? Версий ходило великое множество, но самая распространенная говорила об извращенце, заманивающем детей. О ком-то жутком и непонятном, кого все дети страшились, потому что никто не знал, как такой извращенец на самом деле выглядит. Предположений также было выдвинуто немало. Большинство сошлись во мнении, что это мужчина. Пожилой. Кое-кто из малышей говорил, что дядя был с усами, в черном комбинезоне, а уши у него покрыты мхом.

Стефан Йоргенсен был уже достаточно взрослый, чтобы поверить в такую дребедень, хотя дрожь не раз пробирала его, когда он слушал эти красивые сказки, так что начинающаяся массовая истерия захватила и его. Но животом он маялся вовсе не по этой причине.

– Что с тобой? – Мать потерла уставшие глаза. Она работа – ла медсестрой и с каждым дежурством – неважно, дневным или ночным – выглядела все более измотанной и вечно жаловалась на несправедливо распределяемую нагрузку и условия труда в больнице Скайбю. Он звал ее радаром, поскольку, какой бы уставшей ни была, она всегда догадывалась, когда что-то шло не так, как будто была незримо связана с больничной аппаратурой, улавливающей малейшие изменения в состоянии пациента. Мать протянула руку над столом, убрала прядь волос, упавшую ему на глаза, и изучающе воззрилась на сына. Словно хотела найти ответ на какой-то незаданный вопрос. Он отвел взгляд, зная, что самого мимолетного зрительного контакта ей достаточно, чтобы через зрачки, минуя зрительный нерв и мозг, заглянуть в самые глубины его существа. А там ей открылась бы ледяная пустыня. Ему почудилось, будто белые стены кухни стали сужаться, словно собираясь сложиться и задушить его. Больше всего Стефану хотелось сейчас очутиться в своей комнате, забраться на диван и остаться одному.

– Да нет, ничего такого, просто задание по математике завтра сдавать надо, – соврал он.

Стефан сунул в рот бледно-розовый помидорчик черри и языком прижал его к нёбу. Помидор был одновременно и кислый, и сладкий, и вкус его заставлял вспомнить лето.

– Да это только поначалу так кажется, а стоит начать – постепенно втянешься, – заметила мать. – И потом, всегда можешь сказать, если совсем запутаешься. Папа тебе поможет.

– Угу, – пробормотал отец, не поднимая глаз от тарелки.

От этого «угу» у Стефана заныло в животе. С математикой отец ну никак не мог ему помочь. Ему уже после третьего класса задачки Стефана стали не по плечу. Но этот факт они оба, не сговариваясь, не обсуждали.

Он доел лазанью на голубой тарелке, взял для вида еще один индийский огурчик, поблагодарил за ужин и поднялся с места. И весь путь от кухни до своей комнаты чувствовал, что в спину ему, точно шприц, впивается взгляд матери.

«А вдруг меня в тюрьму посадят, если я расскажу все, что знаю?» – подумал Стефан и растянулся на постели. То, чем они с Томми занимались на футбольном поле прошлой осенью, в день, когда там никто не играл, было ужасно, даже жестоко, это он теперь понимал. Они друг друга так завели, что не могли остановиться и перешли все дозволенные границы. Пусть на Томми произошедшее подействовало не так сильно, но даже тот побледнел, когда они позднее как-то раз заговорили об этом. Впрочем, закрыв глаза, Стефан по-прежнему видел перед собой кучу разбросанных темно-желтых листьев и раздавленные грибы, чувствовал запах влажной от дождя земли и слышал крик девочки. Громкий, пронзительный крик.

Но они не одни