Уроки любви

Кларисса была моей единственной надеждой в раскрытии тайн, о существовании которых мне стало известно в день рождения моего отца. Мне хотелось тотчас же пройти за ширму на её сторону и прилечь в её постель. Я бы умоляла Клариссу, я бы ей угрожала, и она просто будет вынуждена исповедоваться передо мной и объяснить эти тайные, странные и возбуждающие вещи, о которых я узнала сегодня. Она меня научила бы их имитировать… те движения моих родителей… и всему тому, чего я хотела столь сильно. Я уже обладала в то время тем холодным разумом и практичностью, которые позже помогли мне избежать многих неприятных вещей. Я чувствовала, что если Кларисса мне откажет, судьба или случай могут в будущем меня предать, и я могу быть удивлена некоторыми вещами, которые могли встретиться на моём жизненном пути, или мои родители могут нанести мне неизгладимую душевную травму, как это чуть не случилось сегодня, и всё это вкупе могло привести к непредсказуемым последствиям. Все моё тело в этот момент горело, у меня был зуд в некоторых его частях, так что я была вынуждена с силой прижиматься к подушкам, чтобы его унять. Итак, в результате, чувствуя, что речь шла о неких запрещённых вещах, я решила сопровождать моего дядю за город, чтобы найти случай поговорить наедине и в непринуждённой обстановке с Клариссой, после чего меня сморил сон и я, наконец, заснула.

У меня не возникло никаких проблем в претворении моего плана в жизнь. Мои родители с лёгкостью позволили провести мне неделю на свежем воздухе на природе. Собственность моего дяди оказалась в нескольких километрах от города, и мы уехали туда сразу же после обеда. В течение всего дня я была настолько любезна и доброжелательна, насколько это возможно, и мне показалось, что Кларисса смотрела меня с удовольствием. Моя маленькая кузина была тоже не равнодушна ко мне, а мой кузен был очень робок. Так как он был единственным молодым мужчиной, которого я могла посещать без подозрений, первым делом я подумала о том, что поначалу следовало поговорить обо всём именно с ним. Он мог бы меня утешить, разрешив вопрос со всеми моими загадками, которые мучили меня с тех пор, как я скрылась в день рождения отца в алькове спальни матери. Я была очень дружелюбна с кузеном и даже провоцировала его томными движениями и вздохами, недавно посмотренными и подслушанными мной, но он старательно избегал меня. Кузен был бледен и худ, у него были беспокойные и суетливые глаза, и было видно, что ему очень неприятно, когда я дотрагивалась до него во время разговора. Вскоре я поняла, что такое поведение более чем странно для юноши его возраста, учитывая, что всё молодые люди, которых я знала в обществе, уже обхаживали девушек. Итак, мы прибыли в имение моего дяди в восемь часов вечера. Несмотря на поздний час было ещё очень жарко. Утомлённые дорогой, мы поторопились подняться в свои комнаты, чтобы заняться своим туалетом, и куда нам принесли наш чай. Хотя с моей стороны было очень наивно предложить это… но мой фокус удался, и я устроилась таким образом, чтобы спать в комнате гувернантки. Я объяснила, что мне страшно спать одной в чужом доме, и все нашли это моё желание вполне естественным, да и Кларисса, как мне показалось, была довольна произошедшим, поэтому я была убеждена, что остаток моего плана также будет осуществлён в соответствии с моими идеями. Однако мне не хотелось отправляться в постель, не поучаствовав в ещё одном приключении в тот же день, хотя сегодня я по прежнему не могу рассказывать о нём без горечи и отвращения. После чая мне захотелось утешить свою естественную потребность, и, поскольку, в туалетной комнате было две двери, одна рядом с другой, бок о бок, получилось так, что оба отхожих места были отделены друг от друга лишь только тонкой перегородкой, в которой были довольно широкие щели. Я уже собиралась выходить, когда услышала, как кто-то приближается к туалету, поэтому затихла, решив переждать.

Кто-то вошёл в кабинку рядом и запер дверь. Я не хотела выходить прежде, чем мой сосед удалится. Из любопытства и без всякой задней мысли я посмотрела в щель в перегородке и увидела моего кузена. Он занимался чем-то таким, во что я не могла поверить… Кузен сидел с вытянутыми ногами и спущенными штанами и пытался разбудить свою летаргию с большим огнём и воодушевлением, тиская себя руками между ног, и я заметила, что эта операция вскоре привела к превосходному результату. Так же, как моё тело не могло сравниться с телом моей матери, так и тело моего кузена не могло даже близко походить на тело моего отца, а его орган между ног, после того, как он поднялся вверх, был не такой длинный и более тонкий, чем у отца, да и головка его не так явно походила на хороший лесной гриб, на боровик. Скорее это был нераскрывшийся сморчок, как те, что горничная иногда приносила с рынка. Но кузен усердно трудился над ним своими руками, с завидным постоянством и рвением обхаживая свой грибок, и вскоре его глаза, холодные поначалу, понемногу ожили. Я увидела, как он задрожал, как будто неожиданно замёрз, как сжал свои губы и, внезапно, результат стольких усилий появился перед моими глазами… пока ещё загадочный для меня результат. Его сморчок выстрелил какой-то белой жидкостью и забрызгал ею стены и пол кабинки. Я посмотрела на плоды жизнедеятельности кузена на полу, чтобы убедиться, что именно эту цель преследовала его рука, теперь неподвижная и усталая, висящая верёвкой вдоль тела. Этот спектакль объяснял мне много вещей, особенно из тех, что мои родители говорили друг другу, и показал, что именно Кларисса заменила каким-то искусственным предметом. И всё это в тот момент мне показалось чрезмерно противным, гадким. Справедливости ради стоит всё-таки заметить, что в течении этого спектакля растущая нервозность смешивалась у меня с любопытством и даже некоторым возбуждением. Но теперь, видя прострацию и уныние этого молодого человека, его тайный грех вызывал во мне лишь отвращение. Его глаза были устремлены в одну точку, казалось, он находился на пороге смерти. Мои родители, отец и мать, были прекрасны, когда они кричали друг другу: «Я тебя люблю», а тут же было совсем другое. Кузен, напротив, был сейчас некрасив, смешон, казался иссушенной фигой со своей фальшивой страстью. Я очень хорошо понимала то, что делала Кларисса, так как девушка всегда лишь вынужденно тайно предаётся своим чувствам и наслаждению и, впрочем, она это делала с энтузиазмом, живостью и страстью, в отличие от моего кузена, который, напротив, предавался этому занятию машинально, без поэзии, уставший и скучный, как животное. Что могло толкнуть крепкого и здорового молодого человека к тому, чтобы предаваться страсти, как отверженному бедняку, в то время как его окружает такое количество женщин и девушек, которые могли удовлетворить его страсть намного легче и красивее?

Я чувствовала себя так, как будто меня лично оскорбили, лишили чего-то в моей жизни. Если бы мой кузен с просьбой помочь ему ублажить его тело обратился ко мне, я ему вероятно, не отказала и сделала бы всё то, что моя мать сделала накануне моему отцу… то, что его непременно бы восхитило и удовлетворило.

И всё равно, я не зря провела время в кабинке туалета, поскольку узнала много новых вещей, которые помогли мне проанализировать всё то, что мне было уже известно раньше, и я сделала правильные выводы. Мне оставалось только спровоцировать на откровения Клариссу, дабы стать полностью просвещённой в этих деликатных вопросах. Я хотела абсолютно точно знать, почему мои родители от меня столь тщательно скрывали эти вещи, я хотела узнать то, о чём, как я понимала, их было опасно спрашивать, то, что было запрещено, и хотела сама попробовать, испытать этот взрыв сладострастия, осколки которого мне удалось увидеть.

Вечерело. Надвигалась страшная буря. В десять часов раздался первый раскат грома, и мы все пошли укладываться спать. Моя маленькая кузина легла спать в комнате своих родителей, поэтому я осталась одна наедине с Клариссой и сразу же притворилась спящей, хотя сама сквозь полуприкрытые веки очень внимательно наблюдала за всем тем, что она делала. Кларисса заперла дверь в спальню, открыла свою сумку и положила всё её содержимое в шкаф, тщательно скрыв под кипой белья столь знакомый мне удивительный футляр, так же как и книгу, за чтением которой я её видела раньше, и я тотчас же решила воспользоваться моим пребыванием за городом, чтобы поближе ознакомиться с этими объектами и тщательно их изучить, после чего Кларисса просто вынуждена будет мне во всём признаться, сама рассказать о своих тайных радостях, добровольно, без принуждения и угроз. Я горда собой, чувствуя, что моя хитрость её удивит, убедит и вынудит раскрыть подробности её тайной страсти без всяких увёрток. Моё любопытство росло, и не знаю почему, я испытывала от происходящего какое-то особенное удовольствие.

Буря взорвалась. Раскаты грома непрерывно следовали друг за другом, и я сделала вид, что очень испугалась. При первой же вспышке молнии я выпрыгнула из своей кровати, прибежала в постель Клариссы, и прижавшись к ней, стала дрожать всем телом, как будто бы от страха. Я умоляла её обнять меня, говоря ей, что моя мать всегда так делала, когда случалась буря. Кларисса не возражала и уложила меня в свою постель, обняла и стала ласкать… наши тела переплелись в объятиях, и я прижималась к ней изо всех моих сил, страстно и нежно одновременно. При каждом всполохе молнии я ещё сильнее буквально вдавливалась в её тело, Кларисса же обнимала меня скорее машинально, с добротой, но не так, как того желала я, ведь мне уже было к тому времени известно, как действовать в такой ситуации, чтобы добиться большего.

Жар тела Клариссы проникал в меня и разливался во мне необыкновенным образом. Я скрывала моё лицо между её твёрдых и нежных, как персики, грудей. Неведомая мне доселе дрожь пробегала вдоль моих членов, однако я по прежнему не осмеливалась дотронуться до того, чего так желала. Я была готова ко всему, но мне самой не хватало мужества проявить инициативу. Внезапно я почувствовала боль, которая стала нарастать у меня внизу живота. Я не знала, что это могло быть, и застонала. Кларисса стала меня ощупывать, не понимая, что произошло, и я направила её руку вниз моего живота, показывая место, где я испытывала болезненные ощущения. Я заверила Клариссу, что боль уменьшается, когда я чувствую там жар её руки, и что она полностью исчезнет, когда она мне разотрёт и погладит это место. Хотела бы вам сказать чистосердечно, что Кларисса не могла не догадаться о моих намерениях. Прикосновения её рук были, впрочем, довольно механическими и вялыми, она в них не вкладывала никаких чувств, я же продолжала обнимать Клариссу, сжимала её плечи, мои руки заключали в тюрьму её бюст, и понемногу я почувствовала, что другие чувства стали захватывать Клариссу.

И вот уже её рука стала ласкать меня с нежностью, но по прежнему немного застенчиво, хотя даже такими ласками я достигла поставленной мной цели. Кларисса шла к ней с некоторым колебанием, она была такая же робкая, как и я, но мне даже эти боязливые ласки, между тем, причиняли несказанное удовольствие. Я чувствовала, что желания Клариссы начинают пробуждаться, но воздержалась от того, чтобы признаваться ей, что её ласки возбуждают меня и приносят мне временное облегчение от моей боли. И, в действительности, это было ощущение, которое знакомо любому человеку, познавшему руку другой персоны на вашем теле в самых его интимных местах!

Очаровательный жар проникал в моё тело, и когда палец Клариссы задевал мои соски, как бабочка задевает бархатный пестик цветущего цветка, я ощутимо вздрагивала и говорила Клариссе, что моя боль не отпускает меня, просила положить её руку мне между ног, чтобы снять пылающий у меня там жар и боль. Это, очевидно, подействовало на неё, и ласки Клариссы стали изысканно нежны, а рука спустилась вниз, чтобы с удовольствием утешить зло, терзавшее моё тело. Я достигла своей цели, ведь Кларисса, вполне очевидно, тоже возбудилась, и нежность её объятий сменилась страстью. Итак, вместе с Клариссой я попала в цель, и хотя моя хитрость была не слишком изобретательна, Кларисса тоже стала жаловалась мне на аналогичные боли внизу живота, и я предложила ей утешить её так же, как она только что это сделала для меня. Это было очень естественно, так как Кларисса сама сделала мне только что это доброе дело. Она тотчас же, без малейшего сомнения и промедления, приняла моё предложение и оставила свободную дорогу для моих рук. Я была очень горда от осознания того факта, что моя хитрость имела успех, тем не менее я весьма неловко и робко ласкала предмет всех моих желаний, ведь делала это в первый раз в моей жизни. Хотя мне не хотелось выдать себя и показаться неопытной девушкой, я сразу же поняла огромную разницу между моим телом и её, более налитым и зрелым. Достигнув заветного места между ног Клариссы, моя рука застыла, не шевелясь, и я старалась даже не дышать, пытаясь осознать новые ощущения.

Кларисса, уже весьма возбуждённая к этому моменту, не могла выдержать такую пассивность с моей стороны. Она приподнимала своё тело вверх, крутила бёдрами, её руки дрожали и странно волновались, и внезапно Кларисса мне заявила, что её боль, такая же сильная, как и у меня, требовала гораздо большего внимания с моей стороны, больших усилий, чтобы её погасить. Нежно, стараясь не прилагать чрезмерных усилий, я попыталась успокоить эту злополучную боль. Я испытывала большое удовольствие, познавая все детали восхитительной структуры человеческого существа, но была при этом весьма неловка в силу полного отсутствия опыта, что вполне естественно, принимая во внимание мой возраст, так что Клариссе пришлось самой взять инициативу в свои руки, чтобы сорвать плод наслаждения. Ей пришлось теперь играть ту же самую роль, которая была у моей матери, когда мой отец лежал без движения и страсти, а моя мать активно возрождала его желание. Кларисса целовала моё тело, страстно вздыхала, её тело сотрясала неведомая мне доселе дрожь, она страстно бросалась на мои волосы, сжимала и целовала мой затылок. Вначале поцелуи Клариссы были тёплыми и влажными, но вскоре они стали жгучими и сухими. Теперь она исторгала из своего рта короткие, нечленораздельные крики и внезапно стала торопливо и нежно целовать моё лицо. Я поняла, что она прибыла к апогею своего наслаждения, после чего её возбуждение тотчас же спало, и Кларисса неподвижно распласталась по постели возле меня, она с трудом дышала, и, казалось, потеряла сознание.

Все мои планы удались, и я преуспела в своих начинаниях. Случай и моя хитрость сыграли мне на руку, и я хотела довести нашу интимную игру до конца, чего бы это ни стоило. Когда сознание вернулось к Клариссе, она выглядела чрезвычайно смущённой и не знала, как объяснить мне своё поведение и скрыть радость и наслаждение от произошедшего только что. Моя неподвижность обманывала Клариссу. Она думала, что я всё ещё пребывала в неведении относительно всех этих вещей, и размышляла над тем, что она должна была сделать, как, какими словами мне всё объяснить, чтобы у этого приключения не было неприятных последствий для её положения в доме моего дяди. Она хотела меня обмануть, сославшись на характерную боль, которую только что симулировала, но и я также была в нерешительности относительно того, что мне следует предпринять. Следовало ли мне делать вид, что я была невежественна в этих делах или попытаться оправдать моё поведение любопытством? Если мне прикинуться инженю, то я смогу легко обмануть Клариссу, и она мне расскажет о вещах, смысл которых мне до сих пор не был до конца понятен, и в этом случае мне не нужно будет бояться, что она выдаст меня. Я решила быть откровенной, скрыв, однако, от Клариссы, всё, что мне уже было известно, но мой расчёт привёл к другому результату. Кларисса, казалось, сожалела о том, что безоглядно отдалась пылу своего темперамента.