Глава 1
Детство в другой Москве

Федор Черенков родился 25 июля 1959 года в Москве. А не в городе Ефремове Тульской области, как гласит легенда. В Ефремове жила его тетя, сестра мамы, девичья фамилия которой – Венедиктова. И Федя каждое лето отправлялся к ней во время школьных каникул. Потом, когда повзрослел, он с удовольствием приезжал на футбольный турнир, который организовывали в его честь.

По отцу Черенковы – тамбовские. Крестный Федора, опять же родной дядя, но по папиной линии, жил еще в 70-х в деревне неподалеку от тогдашней московской окраины Кунцево, и к нему Федор с младшим братом Виталием мог спокойно прийти в гости. Там и поле имелось картофельное, и пруд. «Дядька жил прямо на берегу этого пруда, – вспоминает Виталий. – И у него были такие садки».

Садки – это небольшие прочные сети. Туда дядя Вася набирал соленых баранок, которые оставались от вкусивших пива земляков (к началу 70-х хмельных «стекляшек» и впрямь хватало), после чего и опускал коварную наживку в родной водоем. «Вечером, – продолжает Виталий, – этот садок поднимал и карасей, которые туда набивались, пересыпал в колодец старый. И опять баранки насыпал и бросал. Мы ходили с отцом и Федором к дяде Васе. Если, допустим, его нет, опускаем ведро в колодец, поднимаем. Было строго полведра карасей… И шли домой. Историческая зарисовка такая. Я школьник, жили мы уже на Вяземской».

Таким образом, Черенков – москвич из Кунцева. Район своеобразный. Не центр с его теснотой и загазованностью. И не так называемые новостройки 70-х, где, к сожалению, всё одинаково.

Мы в Кунцево съездили. Одноклассник Федора Федоровича, кандидат в мастера спорта по легкой атлетике Александр Беляев объяснил, что так называемый 95-й квартал был окружен разнообразными советскими рабочими структурами. И фабрика, что иголки выпускала, и завод ВИЛС (занимался силовыми трансформаторами и многим другим), и кожевенное предприятие принуждали жить так, как отцы и деды жили. Особенно в последние полвека.

Вот же – работа у тебя есть. И иди, трудись на один из заводов. Или, например, на фабрику. Чем плохо? Хороший работник везде ценен и нужен. Например, отец, Федор Егорович, был фрезеровщиком как раз на ВИЛСе, а мама, Александра Максимовна, трудилась на кожевенной фабрике. Хотя эта много повидавшая и чудом выжившая в 41-м (фашисты, уходя, хотели уничтожить всех, но часть детей укрылась под обрывом, во впадине: туда пули не дошли) женщина затем и в местном ЖЭК № 15 подрабатывала обычной уборщицей.

Нам видится, что Черенкову Федору помогли не только люди, его окружавшие, но и замечательное Кунцево. Ибо и до сих пор – это райский уголок столицы. Вы можете себе представить посреди Москвы десятки яблок, лежащих на дорожке школы? А школу, где учился Федор, окружает парк. Чуть ниже – длиннющий пруд, где всё еще плавают деловитые утки.

Мы спросили Александра Беляева, как там было в советские времена с человеческим купанием. Достойный, безусловно, ответ получили: табличка о запрете висела. Но купались все! Младший брат замечательного футболиста Виталий подтвердил: «Купались. В салочки играли. А еще Федор меня приучил к рыбалке. Помню, в тот период не было у нас рыбы бычок. Зато были карась и щука. Благородная рыба была в том пруду!»

Нам-то всё одно: что бычок, что карась, что карп, что та же щука в консервах. А те ребята еще в начале 70-х отличали, ловили эту самую рыбу и учили молодежь. При этом фото скромно и с достоинством рыбачащего Яшина найти можно и сегодня. Но чтобы Черенков сидел с удочкой?! Однако и здесь мы от истины не отступаем. «Но иногда мы спускались вниз, – продолжал Виталий, – и я помню, как ребята жгли костры, делали лунки и рукой вытаскивали щук. Одну, помню, вытащили, и я думаю: “Какая здоровая!” Парень довольный прикладывал: “Смотри, в ногу размер!”».

А уже потом объявились те самые бычки, с которыми благородной рыбе никак не сойтись. Благородные в этой борьбе и вымерли – так часто и не только с рыбой бывает. Да и пруд тиной подзатянулся.

Возвращаясь в то незамутненное Кунцево начала 70-х, мы должны сообщить: Черенков мог стать и музыкантом. По крайней мере, он играл в школьном ансамбле. На ударных – коробках каких-то, барабане пионерском, тарелочках. Маленького Виталика прогоняли, чтобы не мешал (а он все одно лез: тоже ведь Черенков!). Девчонок, естественно, также не пускали. Потому что для кого тогда музыка, как не для них? И зачем им, женщинам, слушать некое «сырье»? Когда не готово, не отрепетировано, не выстрадано. Вот будет 8 Марта или там Новый год – тогда и услышишь.

«Под кого» играли эти мальчишки середины 70-х, в общем, понятно. Слава богу, что вообще играли! Далеко не во всех школах позволялись такие вот ансамбли. Тут же явно английское влияние. «Битлы» там всякие волосатые… Как-то быстро забыли, что «ливерпульскую четверку» в нашем государстве не сразу приняли и полюбили. Разные были, признаемся, оценки. Вплоть до середины 80-х.

Черенков и стихи писал. Правда, редко. А вот пел и по ударным стучал – точно для нее. Для Оли.

Они же одноклассники. И соседи. Так сказать, роман завязался незаметно. И компания у них общая была. В том смысле, что и еще одна юная пара наслаждалась кунцевскими веснами. Дело молодое.

Ольга Владимировна рассказывала нам, как они общались с Федей.

Дома-то напротив. И окна. Там свечечка – и здесь в ответ огонечек… Может, сбежимся? Правда, это уже перед свадьбой было.

Федор рос в особой атмосфере. Все всех знают: тогда же пятиэтажки были. Москва – большая деревня? Где-то и так. Даже маленькие огородики у них между домами существовали. А папа, Федор Егорович, мог заночевать в теплое время на улице, прямо под окнами. Почему нет, коли дождя не обещали? Одно время, когда на первом этаже жили, даже погреб имелся, где хранилась капуста. Которую затем мама с отцом переносили в ванную и безжалостно рубили вдвоем острыми ножами. Чтобы потом мастерски засолить.

А еще Виталий вспоминал: «У нас все свитера, зимние носки и варежки были связаны мамой. У нее была даже прялка (деревянная, ножная), и мы с братом помогали ей прясть нить». Есть фотография, где Федя с братиком в совершенно одинаковых свитерах сидят. И это тоже во многом по-деревенски или по-старомосковски: стоит рассчитывать на собственные ресурсы. Потому что и об экономии думалось. Сколько хорошие покупные вещи-то стоили?

С другой стороны, пятиэтажка с вроде бы отдельной квартирой – чистая формальность. Так как в другой комнате жила соседка. Соответственно, кухня общая, с двумя столиками. Но Черенковы-то обитали на своей жилплощади впятером: папа, мама, Федя с Виталиком и бабушка на раскладушке. Да так у многих было.

Федор Егорович соорудил на дверь щеколду. Которая тем не менее, по воспоминаниям домочадцев, не работала. Думается, не очень-то и хотелось от соседей запираться. Это ведь не нынешнее время видеодомофонов, дополнительных железных дверей и… всеобщей закрытости и недоверия друг к другу.

Об отце Федора нужно сказать особо. Его вспоминают как человека строгого, даже сурового. Александр Беляев упоминал о его зычном голосе, которым он вещал сыновьям нечто весомое. Хотя особых претензий предъявить им не мог – ввиду отсутствия оснований. Так сказать, жесткость «про запас», на всякий случай.

Отец семейства был страстным болельщиком. И «Спартака», и сборной СССР. А телетрансляции шли поздно. И вот, рассказывал нам Виталий Черенков, папа смотрел телевизор стоя – боялся заснуть. И хотя завтра рабочий день, досматривал.

В 2010 году Федор Федорович рассказывал одному из нас для книги «Спартаковские исповеди»:

«Я начал болеть за “Спартак” с шести лет, когда отец, спартаковский болельщик, сводил меня на матч с киевским “Динамо”. Помню, что “Спартак” проиграл – 0:2. Но был полный стадион, и зрелище для меня, мальчишки, неповторимое. Голы забили как раз в те ворота, за которыми сидели мы. Конечно, расстроились. Но я получил от игры столько эмоций, что начал постоянно ходить на матчи с отцом. Моими кумирами стали спартаковцы 60-х – 70-х – Кавазашвили, Логофет, Киселев, Папаев, Калинов, Хусаинов, Ловчев, Осянин, Абрамов, Силагадзе…»

Этот матч, несложно выяснить, состоялся 28 августа 1965 года в «Лужниках». Блестящая команда Виктора Маслова переиграла красно-белых благодаря голам Базилевича и Серебряникова. А из вышеперечисленных кумиров весь матч отыграл один «железный» Галимзян Хусаинов. Однако маленький шестилетний Федя навсегда после того поражения полюбил московский «Спартак». Как тут не оценить родительское влияние?!

Зимой ребята играли в хоккей. Для чего, нетрудно понять, были необходимы клюшки. По идее, данный инвентарь покупали в магазине. Однако все это «хозяйство» надо и до ума довести. Виталий Черенков вспоминал о тех клюшках: «Они их в бидоне кипятили, потом на горячей батарее загибали, обматывали стеклотканью и эпоксидкой. Смотрели, как загнуть. Целая история. Всей тусовкой, из квартиры в квартиру ходили. Родители спрашивали: “Чем занимаешься?” Отец мог и помочь».

Главное Виталий Федорович правильно сформулировал: «Всей тусовкой ходили!» А первая жена Федора, Ольга Владимировна, добавила: «Все были родные вокруг. Сейчас такого нет. Другая Москва. Люди другие».

Известно, что Федор Егорович с удовольствием наблюдал за игрой старшего сына. Который на тот момент еще не достиг сияющих вершин, однако в Кунцеве уже завоевал известность. Одноклассник Федора Александр Беляев показывал нам место отца, с которого тот смотрел на стадионе за действиями талантливого наследника, – и все его зычный голос узнавали.

Вот мы незаметно и к стадиону перешли. А что ж, к 1968 году это был фактически стадион при школе. С беговыми дорожками, ровным полем. Да, красным гаревым и без ворот, как подтвердил Беляев. Ну и что? Ворота ребятишки того или близких к тому поколений могли и из портфелей соорудить. Но вот приличной «поляны» в других школах чаще всего не было. Поэтому носились на асфальте и прямо под ногами взрослых.

В Кунцеве же соорудили, считай, арену. Там же неподалеку и лыжные нормативы зимой сдавали, хотя многие столичные школьники отправлялись для этого в Сокольники или Измайлово.

Но начать, по совести, нужно вообще с самой школы.

811-ю открыли как раз в 1968-м. А первые два года Федор отучился в школе № 239. «Почему нас перевели? – разъяснял Беляев. – Потому что построили новую школу, и наши дома по Вяземской улице (он жил в 22-м доме, я в 18-м) находились от старой школы на другой стороне. Чтобы не водить детей через дорогу, все те дома, которые находились на четной стороне Вяземской улицы, отошли к 811-й школе».

Хрущевскую пятиэтажку № 22 по Вяземской снесли в 2009 году, поэтому установить мемориальную доску, где сообщалось бы, что здесь жил замечательный футболист и человек, невозможно. Что же касается школьного здания, то здесь есть позитив. Директор сравнительно недавно образованного территориального объединения Илья Ильич Морозов полностью согласился с такой инициативой (благодаря ему, кстати, мы и в аттестат зрелости Федора смогли заглянуть, и оценки его итоговые узнать). Процесс, что называется, пошел, и память Черенкова, судя по всему, и на входной двери в школу, и в самой школе будет увековечена.

Федору, похоже, повезло не только со школой, но и с учителями.

Физкультуру ему преподавала Елена Александровна Маркина. Вновь дадим слово Александру Беляеву: «Женщина была с большой душой. Большое ей человеческое спасибо. Она воспитала из нас настоящих, нормальных людей. Отдавала нам всю душу. Не только тем, кто преуспевал в ее нормативах, а всем. Нам посчастливилось быть с ней вместе».

О многих ли учителях физкультуры говорят подобное? Кстати, школьный стадион – во многом результат ее энтузиазма. А если бы стадиона этого не было – как знать, смог бы Федя отточить ту технику, которая потом годами будет ставить в тупик самых матерых соперников?..