Часть 1

Глава 1

Я не знаю, была ли встреча со Свиренко обыкновенной случайностью или же закономерным итогом моих предыдущих действий, но в одном я уверен точно – без нее в моей жизни все могло бы сложиться иначе. Я встретил его в тот момент, когда уже больше не мог существовать так, как воспитали меня в детстве, и мне нужен был человек, за которым я мог бы уйти от того, что было мне уготовано.

Я родился третьим ребенком в обыкновенной семье, которая после ухода отца погрязла в бедности, в небольшом городке, на границе с Украиной, большинство жителей которого работали на заводе железобетонных конструкций или руднике. Мать моя была женщиной простой и безропотной. С детства она приучала меня к мысли, что я должен воспитать в себе силу и сделать мир хоть немного лучше, и говорила мне снова и снова: «Ты должен честно трудиться и быть достойным мужчиной. А если будет уже невмочь, терпи и уповай на Бога». Она часто повторяла эти слова, но я никогда не слушал. Я был обычным мальчишкой и заботили меня лишь сущие глупости.

Но однажды, в один омерзительный дождливый день, гнетущую серость которого я часто вижу в кошмарных снах, близкого друга нашей семьи, в чью честь я был назван, нашли висящим в петле, перекинутой через трубу в его ванной. Я долго не мог понять, зачем он так поступил, часто думал о нем и наконец спросил у матери:

– Зачем он убил себя?

– Иногда люди не могут вынести беды, которые валятся на них, и решают сдаться, – ответила она совершенно спокойно. Она, как и многие в ее поколении, считала самоубийство слабостью, а обращение к психологу позором. – Порой жизнь бывает очень непростой, и бывают люди недостаточно сильные, чтобы справится с этим.

– Всем живется так трудно?

– Не всем. Есть и другие.

– Кто они?

– Нечестные люди.

– Они не страдают?

– Они наживаются на бедах других. Живут чужим горем и чужими трудами, – произнося эти слова она немного поежилась.

– А мы должны страдать и трудиться для них? – все не унимался я.

– Не для них, а потому, что это наш долг, – ответила мне мать с гордостью.

– А как же плохие люди? Им все сойдет с рук? – мне не хотелось верить, что в мире может быть так, что кто-то не ответит за свои злодеяния.

– Когда-нибудь их всех накажет Господь.

– А нас? – спросил я с испугом.

– А нам воздаст по нашим делам. Наступит день, и каждый будет отвечать за содеянное.

– Когда это случится?

– Никто не знает. Может, уже сегодня.

И с тех пор иногда я невольно задавался вопросом: «А может, уже сегодня?», – и от мысли этой мне становилось жутко.

Годы шли. Я становился старше. Когда мне исполнилось четырнадцать, я начал подрабатывать после школы в бильярдной. Составлял шары в треугольник, подносил посетителям выпивку, а если вечерок выдавался удачный, играл с Егором Анохиным на свободных столах.

Той зимой, глядя, как хмельные мужчины спускают деньги на женщин и пойло, растекаясь пьяной толпой в надежде хоть ненадолго забыть о том, как жалки их жизни, я и Анохин решили, что ни за что не закончим свои дни, как они. А летом мы познакомились с одним беспризорным парнем – Антоном Гофтом. Черноволосым, растрепанным, ходившим все время с улыбкой. Он носил льняные штаны, что были ему велики, и стоптанные кеды. Осенью 2005-го, в день своего четырнадцатилетия, Гофт убежал из дома, не вынеся криков и побоев вечно пьяной матери. Сперва жил на улице, а спустя три месяца решил уехать в Москву, где познакомился с эквилибристом, который гастролировал с цирком. Он помог Антону устроиться уличным зазывалой, и весь следующий год Гофт разъезжал по стране вместе с артистами, но после того, как гимнастка обвинила его в краже денег, его вышвырнули из труппы, оставив где-то в окрестностях Петербурга. Домой Гофт вернулся лишь летом 2007-го, чтобы проверить, не умерла ли его мать от цирроза. Тогда он и познакомился с Артуром Мизуровым, еще одним моим другом детства, который и свел нас вместе.

К матери Гофт так и не вернулся, и по-прежнему жил на улице. Все, что ему было нужно, Гофт воровал, из-за чего его вскоре объявили в розыск. Но Антон был слишком свободолюбив, чтобы прятаться, а может, слишком глуп, чтобы понять, что беспечность может его погубить. Он все так же беззаботно разгуливал по городку и по непонятным причинам, так и не был пойман полицией. Лишь однажды им удалось задержать его, но уже спустя десять минут Гофт сбежал от них, выпрыгнув из полицейской машины прямо на ходу.

Помню однажды я спросил его:

– Тебе не страшно? – Гофт не сразу понял, что я имею в виду. – Ты не боишься, что тебя поймают?

– Немного страшно. Подумываю сбежать отсюда на хрен, – он стоял, уперевшись лбом в витрину спортивного магазина, за которым стоял новенький велосипед, о котором он так мечтал.

– И куда ты поедешь? – я обернулся по сторонам. Мне было тревожно гулять с ним прямо в центре городка. Я боялся, что мы нарвемся на патруль и тогда у всех нас будут большие проблемы.

– Не знаю. Да и не важно это. Если бы ты только знал, как далеко может увезти тебя эта дорога! Хренова М2, которую ты видишь каждый день. Если бы ты только видел… Ты бы бросил все и убежал вместе со мной.

– Зачем мне это?

– Да затем, что мир огромен, а ты прикован к этому захолустью и даже не знаешь об этом.

Он тут же умолк, взъерошив сальные волосы.

Весной 2008-го Гофт пропал. Одни говорили, что он вернулся в Москву, другие уверяли, что он попал в колонию, а через два года до меня и вовсе дошли слухи, что он насмерть замерз где-то неподалеку от Воронежа. Но с тех пор я смотрел на М2 и думал о местах, в которые она могла меня увезти.

О детстве мне рассказать больше нечего. Обычная жизнь на окраине. Как и большинство детей моего поколения, я рос абсолютно бесконтрольно. Не могу припомнить, чтобы кому-то было до нас дело. Наши родители были слишком заняты на работе. Мы не понимали к чему нам стремиться и что ждет нас всех в будущем. Государству тоже было не до нас.

Мы были слишком юны, чтобы впитать в себя советские идеалы. А когда власть наконец-то попытались сформировать идеологию новой России, мы были слишком взрослыми, чтобы ее воспринять. Мое поколение всегда было замкнуто само в себе. Обществу было по большому счету плевать на нас, и мы отвечали ему взаимностью, существуя словно в параллельной реальности, в роли пассивных наблюдателей. Было среди нас и активное меньшинство, но они не имели должного влияния. Мы просто хотели сытно кушать и красиво одеваться и не имели общности даже сами в себе. Мы хотели чтобы нас оставили в покое, и такой расклад устраивал всех.

Нулевые были сытым временем без особых проблем, когда все были озабочены лишь личным обогащением и надеялись, что мы вырастим и воспитаемся сами по себе. Тогда никто и подумать не мог, что именно этому «неудачному» поколению из 90-х придется отстаивать суверенитет своих стран с оружием в руках и что именно на них придется опереться государству в трудную минуту. Уверен, тем кто стоял у власти в те годы, еще ни раз придется пожалеть о том, что они не учили нас понятиям «честь», «родина» и «долг». Ну или на худой конец не объяснили нам кто есть свои, а кто чужие.

Может показаться, что это была сугубо российская проблема, но, уверяю вас, подобная картина встречалась на всем постсоветском пространстве и по итогу, я знаю немало людей, рожденных в России, кто отправился воевать за Украину или занял ее сторону. Знаю не меньше и тех, кто, родившись на Украине, отдал свою жизнь за интересы России. Но больше всего я знаю тех, кому было глубоко наплевать и они отказались принимать во всем этом хоть какое-то участие. Для нашей страны мы были нежеланными детьми, которые напоминали ей о временах упадка, и нас всегда старались задвинуть куда-нибудь на задний план. Нас это устраивало, ведь находясь вне поля зрения зорких глаз, мы могли заниматься всем, что нам вздумается.

Могу лишь сказать, что к окончанию школы я мечтал поскорее покинуть свой городок. На самом-то деле он был не так уж и плох. Тихое спокойное место. Но мне всегда было в нем тесно. Я мечтал увидеть тот дивный мир, что мелькал на экране телевизора и описывался на страницах книг, которые я читал. Я был взращен на американской поп-культуре, которая учила нас любить далекий и прекрасный мир где-то за горизонтом. Я никогда не понимал этого достаточно отчетливо, чтобы сформулировать как сейчас, но где-то внутри меня жила мысль, что там, где я сейчас плохо, и нужно срочно уехать туда, где лучше. В 2011-м, при первой же возможности, я уехал жить в Белгород.

Сейчас, наверное, каждый житель страны сможет показать наш город на карте. Тогда же, половина и вовсе о нас не слышала, а другая думала, что мы находимся где-то в Харьковской области. Признаться честно, я безумно люблю тот Белгород из довоенного прошлого. Тихий. Размеренный. Населенный зажиточными приезжими с севера. Наверное, каждый может сказать так о своем городе, но место это было как будто особенное. Небольшой уголок спокойствия. Возможно сейчас в это трудно поверить, но тогда в Белгород стримилось очень много людей. Те, кому претили шумные мегаполисы и их суета. Те, кто просто хотел комфорта и размеренности.

С этим городом были связанны многие мои надежды. Жителям большим городов это покажется странным, но я родился в городке с населением в десять тысяч человек, и Белгород казался мне сияющим градом на холме. И хотите верьте хотите нет, но тогда он и впрямь был таким.

Глава 2

Тогда мне только исполнилось восемнадцать. Говорят, в этом возрасте каждый думает, что впереди его ждет великое будущее, но лично я в эту чушь никогда не верил. Там где я вырос, мечты не сбывались. Просто я решил для себя однажды, что должен верить, что все еще образуется, и дорожил этой мыслью, как последней надеждой, которую человек хранит на смертном одре.

После переезда я устроился охранником на строительном складе. Платили мне мало – денег едва хватало, чтобы заплатить за аренду крохотной квартирки на окраине города, но я был доволен, поскольку избавился от необходимости делить с кем-то спальню. Вечера я проводил за книгами или шел выпить с Егором Анохиным. После школы он уехал вместе со мной и поступил на факультет журналистики, где познакомился со Свиренко и остальными и все чаще проводил время с ними. Я же оставался один. Прогуливался по городу или просто просиживал вечера дома. Однако образ жизни, лишенный того, что помогло бы мне чувствовать себя хоть немного живым, вскоре наскучил мне, и я вдруг понял, что, даже уехав из городка, я все еще был прикован к нему. Я был ребенком бедности и все так же, не видел в жизни никаких перспектив, являясь лишь оболочкой, лишенной стремлений. Мысль эта тяготила меня, заставляя все больше замыкаться в себе. Я стал реже выходить из дома. Мне казалось, что я лишний среди всех этих людей, идущих куда-то с важным видом. Я не мог представить себя в роли единицы этого общества.

И когда я уже собирался вернуться домой, признав свое поражение, мне позвонил Егор Анохин, от которого не было вестей уже несколько недель. Я снял трубку и услышал его бойкий голос:

– Черт возьми, куда ты пропал?

– Я был дома, – ответил я нерешительно.

– Даже не сомневался в этом, – сказал он ехидно. – Приходи сегодня вечером в бар напротив университета. Познакомлю тебя кое с кем. Тебе понравится.

– Знаешь, я…

Но Анохин уже бросил трубку.

Тем же вечером, примерно в половине шестого, я спустился в тот самый бар, где мне предстояло провести еще немало ночей, и сел за столик к компании, чьи крики я услышал, стоило мне только открыть дверь. Незнакомцы встретили меня радушно. Усадили, налили выпить и просто втянули меня в разговор, даже не спросив, кто я такой. Никто из них не осторожничал, не подозревал во мне худших намерений и не боялся оставить меня наедине со своими вещами, что, в свою очередь, заставило насторожиться меня, и мне понадобилось немало времени, чтобы привыкнуть к ним.

Незнакомцы тем временем вели беседы, суть которых мне было трудно понять, потому как говорили они о людях, имена которых я слышал впервые. Они просто наслаждались обществом друг друга. Все они. Ситников Дима – угрюмый молчун, что приехал с дальнего севера, чтобы стать известным журналистом. Он каким-то неестественным образом чуял все, что творилось в городе, и будто бы знал обо всем заранее. Бабак Артем – покоритель глубин подсознания. Таинственный юноша, что приехал из Харькова и думал только о том, как приблизиться к пониманию истины. Анна Мирош из Казахстана – она всегда была там, где шумно и весело, и знала, казалось, обо всем на свете. Александр Свиренко – местный чудак без гроша в кармане, что ходил, крича во все горло, по улицам в красном шерстяном кардигане и легких кедах на теплый носок, а под утро, когда бар уже пустел, читал всем свои стихи, такие же безумные и притягательные, как и он сам. И Егор Анохин, которого я знал всю жизнь, но теперь видел совершенно иным, спокойным и раскрепощённым.

А я был рослым, чуть странным парнишкой, который вдруг захотел стать частью этого мира. Внимал каждому их слову и, наверное, относился ко всему происходящему слишком серьезно. Я смотрел на них взглядом воришки и ждал, когда же, наконец, ухвачу свое. Но самое главное, я впервые в жизни чувствовал, что нахожусь на своем месте, что у моего появления была веская причина. Несмотря на то, что любой, кто смотрел на нас со стороны, с каждой минутой все больше убеждался в том, что перед ним сидят люди совершенно невменяемые, я впервые чувствовал себя нормальным. С тех пор, как только у меня выдавался свободный час, я тут же мчался к своим новым знакомым.