Глава 2

1

Уездный город Тихвин ничем особенным от таких же городов России не отличался. Небольшой по численности, да и по занимаемой площади. Согласно последней переписи, здесь обитали 6587 человек обоего полу, из которых мужчин – 3112, женщин – 3475. Но, надо отдать ему должное, сей град принимал в год до ста тысяч паломников, имеющих желание поклониться иконе Божьей Матери, по легенде чудесным образом явившейся на берегу реки Тихвинки 9 июля 1383 года и нашедшей пристанище в Успенском мужском монастыре.

Невзирая на обещание старшего чиновника для поручений при губернаторе Попова, прибыли в Тихвин только к вечеру, уставшие, вымотавшиеся, словно целый день разгружали четырёхпудовые мешки.

Надо бы наведаться к исправнику Гречёву (как-никак главный человек в городе!), но не было никакой охоты вести под вечер разговоры о преступлениях, которые так и остаются нераскрытыми, и слушать провинциальные похвальбы: мол, искали, землю рыли, а всё без особого толку.

– Конечно, не следует так поступать, – чиновник для поручений при губернаторе сделал страдальческое лицо, словно его вели на казнь.

– Не томите, Аполлинарий Андреевич! Что вы предлагаете? Если у вас нет приличной гостиницы, то я готов остановиться сегодня хоть на постоялом дворе. Лишь бы там было чистое бельё, горячий чай и что-нибудь закусить, – усталым голосом сказал Шереметевский, тем самым выразив мнение и остальных петербургских гостей.

– Я бы предложил вам навестить доктора Сеневича. – И, заметив удивлённые взгляды сыскных агентов, быстро пояснил: – У Руфима Иосифовича большой дом. Проживает он один, не считая поварихи, по совместительству прислуги, и Фёдора, который и дворник, и плотник, и ко всем ремёслам работник.

– Предложение лестное, но уже сегодня, я думаю, и исправнику, и предводителю дворянства будет известно, что приехавшие дознавать дело остановились у человека, который, как вы сказали, не слишком ладит с властями.

– Здесь вы правы. Тогда остаётся… – Попов цыкнул и потёр нос ладонью, почувствовав, как тот замёрз. – Ну, есть тут одна гостиница, правда, не столичного пошиба, как бы это выразиться, – он опять потёр нос, – не европы, но хозяин приличный и ужин подаст не хуже, чем в «Знаменской».

– «Знаменской»?

– Ну да, – Попов показал, что не лыком шит и останавливался в этой столичной гостинице.

Шереметевский не стал говорить, что «Знаменскую» уже лет пять назад переименовали в «Большую Северную» и в последнее время шли разговоры, что нынешний владелец не прочь уступить гостиницу новому хозяину. Так что «Знаменская» – не лучший объект для упоминания о столичной роскоши.

– Распорядитесь, чтобы везли нас туда. – Леонид Алексеевич хотел нахмуриться, показать начальственный вид, но от усталости только глубоко вздохнул, отдавшись на волю чиновника для поручений при губернаторе.

Следующий день выдался по-зимнему морозный. Снег под ногами скрипел, словно высохшие сучья в лесу. Небо улыбалось бесконечной голубизной, и солнце одиноко бежало среди воздушного прозрачного моря.

Леонид Алексеевич поднялся рано. Зажёг свечи, которые время от времени шипели и стреляли маленькими искорками, но света давали достаточно, чтобы исполняющий должность начальника санкт-петербургской сыскной полиции мог снова начать читать акты обнаружения и вскрытия покойных девиц. Но не успел отложить в сторону первый лист, как раздался довольно тихий стук, более походивший на шуршание или возню гостиничных мышей.

Шереметевский сперва не обратил на него внимания, но стук стал более настойчивым.

– Кого там принесло? – прошептал Леонид Алексеевич и отпер дверь.

В коридоре стоял невысокий господин в шубе нараспашку, в руках держал меховую шапку.

– Простите за беспокойство, господин Шереметевский, но прежде, чем вы встретитесь с господином Гречёвым, мне хотелось бы с вами поговорить тет-а-тет. – Незнакомец увидел вздёрнутые в удивлении брови петербуржца и сразу же торопливо представился тем же грассирующим голосом, что и начал разговор: – Руфим Иосифович Сеневич, местный эскулап. – При последнем слове на круглом лице появилась добродушная улыбка.

– Прошу, – Леонид Алексеевич отступил в сторону, приглашая гостя в нумер.

– Благодарю, – теперь улыбка на лице доктора была слегка смущённой, – но предупреждаю вас сразу, что, принимая меня первым, вы навлекаете на себя недовольство господина исправника.

– Мне не привыкать, – петербуржец указал рукой вглубь комнаты.

Закрыл дверь.

– Я… – начал Сеневич, но тут же осёкся.

– Вы раздевайтесь, в номере довольно жарко.

Через некоторое время сидели в креслах.

– Простите, что не могу ничего предложить. Вы сами понимаете, что здесь я в качестве нежелательного лица, которое приехало донимать местные власти.

– Их полезно донять, иначе они не увидят ничего далее собственного носа. Вы простите, что вот так врываюсь к вам, но наболело. Если ничего не предпринимать, то преступления будут продолжаться и далее.

– Вы в этом уверены?

– А как же! – Взгляд Сеневича выражал заметное беспокойство. – Ранее была надежда на то, что из столицы приедут люди, которые расследовали не одно преступление и найдут злодея, но теперь некое сомнение закралось в голову…

– Вы говорили, что я навлеку на себя недовольство исправника?

– Именно так. Вы же встречаетесь со мною первым, а не с ним, представителем власти. Он вам этого не простит.

– Извините, Руфим Иосифович… – Шереметевский вопросительно посмотрел на доктора: мол, могу я к вам обращаться по имени-отчеству? Сеневич кивнул. – Но я прибыл сюда не искать расположения господина исправника, а заниматься делом, которое мне доверил господин Дурново. Поэтому если будут чиниться препятствия, то ваш Гречёв ответит перед ним.

В дверь снова раздался стук.

Сеневич вздрогнул.

– Вы кого-то ждёте? – спросил он дрогнувшим голосом.

– Нет, – ответил Шереметевский и пошёл открывать.

За порогом стоял Попов, а позади него Коцинг и Гурский.

– Проходите, господа. Разрешите представить: доктор Сеневич, а это мои помощники Яков Яковлевич Коцинг и Роман Сергеевич Гурский. С господином Поповым вы, видимо, знакомы.

– Совершенно, верно. – Руфим Иосифович с жаром пожал руку Аполлинарию Андреевичу, а потом петербургским гостям.

– Надеюсь, вы не против присутствия этих господ при нашей беседе.

– Отнюдь, я буду рад поделиться своими соображениями. Ведь это вы, – доктор посмотрел сперва на Коцинга, потом на Гурского, – будете вести расследование?

– Мы, – в один голос произнесли Яков Яковлевич и Роман Сергеевич.

Когда расселись, с минуту молчали, только обменивались взглядами. Никто не решался первым начать разговор.

– Если уж вы все у меня в гостях, – Шереметевский окинул взором сидящих, – то по праву хозяина я начну первым. То, что девицы умерщвлены одной рукой, ясно не только по отчётам и актам, а по возрасту убиенных, расположению трупов, их позам, верёвке. Здесь, по-моему, понятно…

– Это вам понятно, но не нашему исправнику, – с горячностью вставил доктор и украдкой посмотрел на Попова.

– Сейчас мы говорим о сидящих в этом номере, а здесь собрались мастера своего дела, на счету которых не один десяток раскрытых преступлений.

– Хорошо. – И доктор рассказал о своих выводах, которые почти полностью совпадали с теми, о которых говорили в поезде. – Так что всё обстоит вот таким образом.

– Понятно, – произнёс Шереметевский. – Но вас никто в Тихвине не хочет слушать?

– Совершенно, верно, никто, – вздохнул Сеневич. – Наш исправник уверен, что девицы гулящие и сами виноваты в своей гибели. А того, что обстоятельства убийства одинаковы во всех случаях, Андрей Иванович не берёт в расчёт; вернее, он больше слушает нашего судебного следователя Подгурского, – А это что за птица? – вмешался в разговор Коцинг.

– Не птица, а жук навозный, – пробурчал доктор, потом сжал губы, но не выдержал и продолжил:

– Считает себя сыщиком от бога, хотя ни одного серьёзного дела не раскрыл. Только семейные драмы, когда никого искать не надо, а сами виновники по пьяной лавочке что-то совершат и сразу же бегут каяться…

– Ну, таких и в столице хватает, – ухмыльнулся Яков Яковлевич.

– Неужели? А я думал…

– Руфим Иосифович, во всех городах живут люди, которые любят показывать свою значимость.

– Ладно, – прервал беседующих Шереметевский, – об этом поговорите на досуге. А сейчас… В выводах вы правы – скорее всего, преступник действует в одиночку или, в крайнем случае, имеет одного помощника. – Заметив любопытный взгляд Сеневича, пояснил: – Видите ли, девицы не пушинки и, как я вижу по отчётам, найдены не на дорогах, а в лесу или в поле, куда на санях или телеге не подъехать…

– А-а, – протянул доктор. – Я об этом не подумал.

– Нам Аполлинарий Андреевич говорил, что вы заставили исправника сделать не только фотографические карточки, но и пригласили художника для зарисования трупов.

– Да, карточки и рисунки у меня дома, я их вам представлю позже.

– Хорошо, а теперь, господа, пора вашего исправника навестить. – Шереметевский поднялся.

– Леонид Алексеевич, извините, что займу минуту вашего времени, но вы должны знать. Вы полагаете, что у нас в уездном городе, как и в столице, все зиждется на табели о рангах…

– А разве не так?

– Кто кого сильней и важней в уездном городе, вы, господин Шереметевский, не вполне себе представляете. Если хотите знать, кто кого в уезде старше, на должности не смотрите. Здесь местная табель о рангах, здесь правит бал не должность, а другое обстоятельство – финансовое. Первое место в городе занимает управляющий откупом. И не важно, кто он – чиновник или купец. Ему в первую очередь и честь, и уваженье, и прислушиваются к нему, когда городские решения принимаются. Это такого человека и в кумовья зовут, и на свадьбы в посажённые отцы. Каждый божий праздник после обедни – к нему на поклон, согласно местному рангу, а каждое первое число всем чиновникам он шлёт, как бы это сказать, свой презент: кому вина и пива, кому только мёду, а кому и толику наличности. Вот это самое презентование и есть табель о рангах: кому откупщик больше платит, тот чиновник важнее, и от него что-то в городе зависит. Важнее всех, конечно, у нас исправник, господин Гречёв – он так себя за десять лет поставил, что и откупщик к нему на поклон идёт, хотя тот и купается в деньгах, как Крёз какой-нибудь. После исправника в ранге становой, потом секретарь земского суда, за ним уездного. Это люди первого сорту, за ними идёт мелкая сошка – судья, казначей, стряпчий, винный пристав. А всех ниже – штатный смотритель да учителя: ими никто не занимается, и никакого к ним уважения нет, откуп им копейки не даёт, и даже к Пасхе полштофа полугару не пришлёт. Да и в гости их не зовут, разве только из милости или когда учитель на дому у кого-нибудь повыше рангом детей обучает. Вот такой у нас расклад, Леонид Алексеевич. Поэтому обиду нанести можно быстро, а вот расположение получить не всегда удаётся.

– Как вам? – поддел чиновник для поручений Попов.

– Как мне, – серьёзно сказал Сеневич, – хотя я никогда не стремился быть в списке отмеченных.

– Так кто в вашей табели о рангах стоит на первом месте?

– У нас – не чиновник и не купец, а епископ Исаакий.

– Настоятель Богородичного Успенского монастыря? – изумился Леонид Алексеевич.

– А что вы так удивляетесь? Его преосвященство чуть ли не весь город в руках держит. Правда, в последние месяцы он сильно болеет, но всеми делами заведует архимандрит Иоанникий, его, так сказать, правая рука. А монастырь – самое богатое, простите за излишнюю грубость, заведение: именно сюда стремятся паломники со всей России, чтобы поклониться нерукотворной иконе, – Сеневич скривился. – Простите, если затронул ваши чувства, как верующих. Но я вам всё рассказываю не для очернения, а для того, чтобы вы видели, кто есть кто в наших краях.

– Но ведь иерархам запрещено заниматься откупом? – неожиданно возмутился Гурский. – Запрещено, но во всяком деле есть обходные пути, если имеешь доверенных лиц. – Доктор поднялся первым. – Вы меня простите, но не смею вас задерживать. Вас, видимо, уже заждался господин исправник. Фотографические карточки и рисунки я вам представлю позднее… после вашего визита к нашему барину.

На удивление, господин Гречёв, уездный исправник и по совместительству божок местного розлива, с самого рассвета находился в присутственном месте, в своём кабинете, который он занимал почти десяток лет. Он приказал растопить печь и не жалеть дров, но через некоторое время пожалел о своем решении. Пришлось приоткрыть форточку, чтобы не заснуть в удобном кресле от размаривающей жары.

Ещё с вечера к нему прибежал запыхавшийся городовой с таким невнятным докладом, что ничего невозможно было понять. Только отдышавшись, страж порядка поведал, что в гостинице остановился чиновник при губернаторе господин Попов и с ним ещё три господина. Солидные такие, словно большое начальство. И, судя по разговорам, прибыли из самой столицы.

«Добился всё-таки докторишка, – со злостью подумал исправник, – приезда столичных господ. Теперь жди неприятностей! И отчего же они не сразу прибыли ко мне?»

– Сколько их?

Городовой вытянулся.

– Четверо.

– Четверо? – вслед за полицейским повторил Гречёв.

– Так точно. Трое из столицы, а четвёртый недавно у нас уже был.

– Чиновник для поручений Попов?

Вопрос остался без ответа.

– Ладно, ступай.

Андрей Иванович задумался. Было о чём. От губернатора приезжал для производства следствия этот самый Попов, но успехов не достиг, только от Сеневича вольных мыслей набрался и вот сейчас может подвести под монастырь… Ах да, монастырь. Надо Его Преосвященство попросить, чтобы не слишком уж усердствовали петербургские гости. Ну, задушили девиц, и что с того? Сами, видно, напросились. И из-за них здесь принимать нежеланных гостей? Дай бог, чтобы не стали совать нос в другие дела…