– Очень приятно, господа. Хотя повод не слишком подходящий, но поверьте, я рад поработать с вами. – Попов дал понять последней фразой, что именно он будет надзирать за петербургскими чиновниками. – Что ж мы стоим? Прошу за мною. Леонид Алексеич, можно вас так называть?

– Да ради бога.

– Леонид Алексеич, когда вы хотите выехать в Тихвин?

– Сразу же после аудиенции у господина Мосолова.

– Сразу? – Лицо чиновника помрачнело.

– Ну, не сразу, а после обеда. – Улыбка так и не сходила с лица Леонида Алексеевича.

До губернаторского дома доехали довольно быстро.

Попов заметил:

– У нас не столичные масштабы – город хоть и губернский, но не самый большой, поэтому всё у нас рядом. Два шага – и на месте, иной раз нет резону ехать в экипаже, – теперь чиновник сделал попытку пригладить неловкость, которую допустил некоторое время тому назад.

Канцелярия новгородского губернатора занимала двухэтажный дом постройки прошлого века в стиле новомодного тогда классицизма, но в начале века резиденция была перестроена и превратилась в заурядное серое здание с белыми окантовками вокруг окон и дверей.

Тайный советник Мосолов состоял в должности губернатора Новгородского края десять лет и чувствовал себя полновластным хозяином, который не один раз объездил доверенную ему губернию вдоль и поперёк. Александр Николаевич не уезжал, как некоторые руководители, каждый год на три-четыре месяца за границу, а занимался благоустройством края. О преступлениях в Тихвине ему доложили всего месяц назад – то ли опасались гнева, то ли попросту по извечной российской привычке «само как-нибудь образуется». Сердиться было поздно, поэтому Мосолов самолично посетил Тихвин, поговорил не только с местным предводителем Буткевичем, уездным исправником Тренёвым, судебным следователем Подгурским, но даже с протоиереем Тихвинского собора Болотовским. И всё без толку: одни отговорки, а следствие так ни на шаг и не продвинулось. Даже не смогли узнать имена и фамилии девиц. Вот тогда-то в губернатора словно зверь вселился – десять лет о таких преступлениях и слыхом не слыхивали, а тут каждый месяц, и не где-нибудь, а возле монастыря, где находится одна из семи самых почитаемых нерукотворных икон. И домолчались до такой степени, что дальше некуда. Только глаза прятали – мол, «недоразумение».

Ну да, десяток убийств – недоразумение!

Александр Николаевич сразу отписал министру и попросил помощи. И вот теперь решал, как приветствовать петербургских чиновников – идти навстречу или сидеть на своём месте, как государь, чтобы показать, кто в губернии хозяин и перед кем надо отчитываться о ходе следствия, – пока не открылась дверь, и старший чиновник для поручений не оповестил о приезде сыскных агентов.

Господин Мосолов поднялся из-за стола и пошёл навстречу Шереметевскому, о котором успел навести справки в столице.

– Здравствуйте, Леонид Алексеевич. – На лице губернатора появилась добродушная улыбка, и он протянул руку исполняющему должность помощника, потом кивнул остальным: – Здравствуйте, господа. Прошу, – и указал рукой на стулья, стоящие вдоль стола.

– Благодарю, – кивнул Шереметевский и скосил взгляд на слегка оробевших Коцинга и Турского.

Когда скрип стульев утих, первым нарушил молчание губернатор:

– Я понимаю, как неприятно, когда отрывают от служебных обязанностей…

Шереметевский хотел было что-то сказать, но Мосолов поднял руку, останавливая неначавшуюся речь.

– Знаю по себе, но, видите ли, господа, в Тихвине сложилась довольно щекотливая ситуация. Вы можете мне возразить, что в большом городе регулярно совершаются преступления. Здесь я с вами соглашусь, но в нашем конкретном случае не совсем так. К иконе Тихвинской Богоматери устремляются паломники почти со всех уголков России, так что обеспечение их безопасности – первейшая задача властей. Тем более что никто не должен чувствовать угрозы для жизни, а если так пойдёт дальше, то невозможно будет сдержать прессу, и тогда… Вы представляете, что может тогда произойти? – Александр Николаевич посмотрел в глаза Леониду Алексеевичу.

– Представляю, – ответил Шереметевский, и по его лицу пробежала тень обеспокоенности. – Слухи слишком перевирают истинное положение дел. Начнут говорить не о девицах, а о том, что в Тихвине появилась шайка, которая грабит и убивает всех подряд. Они оставят пятно не только на местных властях, но и… на высшем руководстве, которое не может навести порядок и справиться с бандитами в одном-единственном городе, а пятно ляжет на всю империю.

– Именно так, Леонид Алексеевич. – Новгородскому губернатору нравились люди, которые схватывали его мысль с полуслова, и к таким он начинал испытывать симпатию. – Поэтому я вас попрошу, господа, провести расследование в кратчайшие сроки и без разглашения лишних сведений людям, не имеющим отношения к вашим действиям.

– Простите, господин Мосолов…

– Называйте меня Александром Николаевичем, – губернатор бесстрастно посмотрел на петербургского чиновника.

– Александр Николаевич, вы требуете соблюдения секретности, но, простите… За наших агентов, – Шереметевский кивнул на Коцинга и Турского, – я отвечаю в полной мере, но увы, хотя Тихвин – небольшой уездный город, среди обывателей найдутся люди, стремящиеся поделиться с ближними или знакомыми своими знаниями. Здесь мы бессильны. Некоторые вещи невозможно утаить, здесь важна степень открытости сведений, а открытость эту, я надеюсь, мы сможем ограничить. По крайней мере, попытаемся.

– Вам виднее, – Мосолов всё-таки поморщился, но тут же добавил: – Я полагаюсь на ваш опыт. И попытайтесь. А теперь, господа, к более земному. Мне бы хотелось, – господин Мосолов выделил последние слова, – чтобы вы держали меня в курсе всего расследования. Сами понимаете, что мне надо докладывать не только министру, но и самому государю, – Александр Николаевич поднял указательный палец вверх. – Поэтому с вами в Тихвин отправится господин Попов. Смею надеяться, вы уже познакомились с ним? – Леонид Алексеевич кивнул. – Тогда позвольте мне пожелать вам удачного и скорейшего окончания дела. Засим не смею вас более задерживать, – добавил губернатор, показав тем самым, что аудиенция завершена.

4

Аполлинарий Андреевич держал перчатки в правой руке и хлопал ими по ладони левой.

– Вы, господа, не притомились после дороги?

– Нет, – категорически ответил Шереметевский, – не притомились, но вот отобедать было бы не лишним. – И пояснил: – Мы сегодня кроме пустого чаю ничем не трапезничали.

– Так за чем же дело? Тем более что до Тихвина придётся нам ехать на перекладных, сперва по железной дороге, а далее… – и махнул рукой.

Леонид Алексеевич покачал головой.

– Теряем время. А иным способом не добраться?

– Господин Шереметевский, простите, но мы живём не в Европе, а в грешной России, так что… – и чиновник развёл руками. – Тем паче что наш тихвинский Лекок с июля прошлого года следствие довершить не может. Даже личности девиц и те не соизволил установить, а вы об одном дне…

– Аполлинарий Андреич, не скажите, каждый день важен. Пока мы здесь, в Тихвине, возможно, новое преступление происходит.

– Вполне может происходить, но, как я понимаю, всё равно мы с вами не в состоянии его предотвратить?

– Верно, не в состоянии.

– Вот, господа, утренним поездом и отправимся в Тихвин.

– В котором часу?

– В седьмом, а к полудню будем на месте.

– Что ж, нам не приходится выбирать. Вы по должности знаете всех чинов в губернии? Так?

– Так, – старший чиновник смущённо улыбнулся.

– Тогда с вас, Аполлинарий Андреевич, рассказ о вашем тихвинском Лекоке.

– Хорошо. Только, господа, не обессудьте, что приглашаю вас не в ресторацию, а в простой трактир.

Уже позже, когда голод перестал тревожить и выпитая лишняя чарка способствовала не мрачности, а весёлости, Шереметевский напомнил губернаторскому чиновнику для поручений о «тихвинском Лекоке».

– Никакой он не Лекок, – попытался отмахнуться Попов, но так просто от вопроса исполняющего должность помощника было не уйти.

– Так что вы хотели о нём сказать?

Аполлинарий Андреевич скривился.

– Исправником в Тихвине шестой год состоит Андрей Иванович Гречёв, человек, конечно, достойный, но к сыскному делу, увы, отношения не имеющий. Если, допустим, застанут преступника над трупом с ножом или с топором, то он целую историю вам расскажет, как это он в одиночку выслеживал злоумышленника. Здесь ждите таких подробностей, какие в голову не приходили господину Габориоту. Он и личности убитых девиц выяснить не мог по причине того, что не знал, с какой стороны к делу подойти. Вы и сами завтра его увидите.

– А помощник его?

– Михаил Васильевич Беляев – так тот только и ждёт, когда срок подойдёт, чтобы выйти в отставку. Каждого дела боится, чтобы, не дай бог, без пенсиона не остаться.

– Что, некого было командировать в город для ведения дознания?

– Некого, Леонид Алексеевич, некого, – повторил Аполлинарий Андреевич. – А судебный следователь Подгурский – так он стал исполняющим должность только с месяц тому назад, а до той поры место считалось вакантным. Никто не хотел взваливать на себя труд по поиску преступников. – Чиновник помахал рукой в воздухе, выписывая ею кренделя, и констатировал: – Уездное болото. Они бы всё похоронили под сукном, если бы не Руфим Иосифович Сеневич.

– А это что за птица?

– Городской врач. Между прочим, лучший в нашей губернии. Ну, по крайней мере, таковым его считают местные жители. Это он поднял шум вокруг убийств. Будь он попокладистей, так и списывали бы убиенных как погибших от несчастного случая либо наложивших на себя руки.

– Не питаете вы, Аполлинарий Андреевич, уважения к тихвинским властям, – засмеялся Шереметевский.

Попов, не принимая весёлого тона собеседника, со всей серьёзностью ответил:

– Не питаю.

Дальше исполняющий должность помощника начальника сыскной полиции столицы расспрашивать про тихвинские власти не стал. Просто спросил:

– А вы сами какой линии в следствии придерживаетесь?

Аполлинарий Андреевич зажал губами ус, словно пытался им закусить только что выпитую рюмку чёрносмородинной наливки, в которой больше было спиртного компонента, чем ягодного. Потом всё-таки набрался смелости.

– Я, конечно, не чета вам, сыскным агентам: вы, – окинул взглядом петербургских гостей, – провели не одно расследование, и опыта у вас в таких делах, видимо, столько, сколько у наших губернских полицейских вместе взятых не имеется. Но вот что показалось странным. Все мёртвые девицы найдены около Тихвинского мужского монастыря. Кажется, кто-то настойчиво хочет привлечь к нему особое внимание. Не знаю, с чем это связано, но складывается у меня такое впечатление. Тем более что там хранится такая реликвия…

– Кто-то из местных?

– Не знаю, – откровенно ответил Попов. – Но согласитесь, что это неспроста?

– Возможно. Ничего более существенного сказать не хотите?

– Я же сказал вам, что я не полицейский и никогда расследованиями не занимался. Конечно, было бы интересно, но увы, я даже не знаю, с какого узелка начинать.

– Но вы же размышляли о преступлениях? – то ли подсказывая, то ли направляя старшего чиновника для поручений, спросил Шереметевский.

– Ну да, – Аполлинарий Андреевич густо покраснел. – Господа, вы… вы… – Потом отёр рукой лицо. – Мне кажутся странными несколько обстоятельств: место убийств, выбранные жертвы… – Он нахмурился. – Пожалуй, это – больше всего.

– А вы говорите, что не склонны к дознанию, – засмеялся Коцинг, – а сами, любезный, уловили самую суть. Сами же упомянули: место. Место действительно примечательное. Я, конечно, там ни разу не был, но представляется мне, что монастырь расположен на берегу реки. Значит, с этой стороны к берегу могла подойти лодка, так?

– Так, – нетерпеливо бросил Шереметевский, – но вы, Яков Яковлевич, рано делаете выводы. Вот завтра увидим с вами места преступлений. Я надеюсь, ваш Лекок в состоянии будет указать не на карте, а на месте, где совершены убийства?

– Нет, наш Лекок до этого своими мозгами не дошёл, а вот Руфим Иосифович не только составил карту, но и заставил Гречёва сделать фотографические карточки или рисунки тел убиенных.

– Вам этот Сеневич фотографические карточки или рисунки не отсылал?

– Нет, он, видимо, надеялся, что всё-таки к нам пришлют сыскных агентов из столицы. Простите, если разочаровал.

– Нет, Аполлинарий Андреевич, мы прибыли к вам выполнять наш долг, поэтому у нас нет никаких к вам претензий. Хотелось бы, чтобы в Тихвине нам откровенно отвечали на вопросы, а не утаивали то, до чего мы всё равно докопаемся.

– Чем могу. – Попов, хотя и был немного навеселе, но голову сохранил довольно ясную, поэтому решил, что говорить лишнего не стоит. Ведь он сам напросился у Александра Николаевича на командировку в Тихвин. Хотел в краткие сроки провести расследование и вернуться «со щитом» в губернское управление. А вышло иначе: провёл почти неделю в уездном городе, расспросил почти сотню обывателей, монахов, полицейских (это, не считая исправника и его помощника, предводителя дворянства и церковного начальства), а всё без толку. Так ни на йоту и не продвинулся, только прислушался к Сеневичу.

«Аполлинарий Андреич, – вкрадчивым голосом говорил Руфим Иосифович, крещёный бывший иудей, – вот вы всё правильно делаете, но недостаточно. Девицы не опознаны, а местные власти попросту врут, прикрывая неправду отсутствием опыта в таких делах. Вы же умный человек, в университетах учились, столичные газеты выписываете – и знаете, что в Санкт-Петербурге создана ещё при прежнем государе сыскная полиция. Вот они там в ней и занимаются подобными преступлениями. У них опыт, которого в нашей губернии, даже если всех заинтересованных лиц собрать, не наберётся. Поэтому не ломайте копья, а вызывайте сразу же специалистов из столицы. Вы же имеете некоторое влияние на мнение нашего губернатора, вот вам и карты в руки». – «Вы, Руфим Иосифович, правы. Как ни прискорбно, но стоит просить помощи, иначе, чувствую, ещё хуже будет». – «Вот именно, голубчик вы мой, зовите помощь».

Об этом разговоре господин Попов умолчал, только покраснел, когда припомнил своё фиаско в Тихвине. Приехал, словно сведущий в розыскных делах дока, а уехал… стыдно вспомнить.

Более о преступлениях не разговаривали. Шереметевский решил, что лучше увидеть места убийств, карточки, почитать акты вскрытия тел. А уж потом строить планы на дальнейшее дознание.

5

Аполлинарий Андреевич проснулся довольно рано. У него издавна существовала такая особенность: организм сам подсказывал, когда надо подниматься. Вот и сейчас он открыл глаза за час до обычного подъёма. Голова после выпитого вчера не болела, но он всё же чувствовал некоторое недомогание. От сырого февральского воздуха шторы, закрывавшие окна кабинета (не стал вечером тревожить жену, а распорядился постелить на диване), казались тяжёлыми, словно за ночь отяжелели: ещё мгновение – и упадут. За стёклами не слышался городской шум: обыватели и торговцы ещё не проснулись. Чиновник для поручений поморщился, когда послышался редкий звон колокола с соседней церкви, почему-то напомнивший о чём-то неизбежном. Медные звуки уныло колотились о стёкла и пропадали в тяжёлых шторах.

Если бы не предстоящая поездка, Попов в такой хмурый день не пошёл бы на службу. Ослабевшее тело, а более того голова, казалось, наполнены сырой томительной тяжестью утра, а руки и ноги пронзало иглами боли.

Аполлинарий Андреевич поморщился, но умылся, оделся и приказал сварить кофе. Подобная вялость обычно охватывала его перед простудой, но чиновник для поручений считал, что прежде всего служба, а уж потом всё остальное.

На вокзал он прибыл первым.

Петербуржцы появились вслед за ним.

После того как поздоровались, Шереметевский указал на портфель, который держал в руках чиновник для поручений Попов.

– А нас не удосужились ознакомить с бумагами по дознанию.

– Но как? – изумился Аполлинарий Андреевич и скосил взгляд вниз.

– Это просто. – улыбнулся Леонид Алексеевич. – Вы вчера упомянули о том, что господин Сеневич подталкивал местные власти к ведению следствия, а это означает, что он слал телеграммы и губернатору. Так?

– Ну да.

– И потом, вы упоминали о фотографических карточках и рисунках. Это они в портфеле?

– Увы, Руфим Иосифович мне их не отдал, ждёт вас.

– Значит, по дороге мы сможем ознакомиться с бумагами, которые есть на сегодняшний день. Так?

– Так.

– Вот и чудненько.

Когда подали поезд, оказалось, что между уездным и губернским городами курсируют только вагоны второго и третьего классов.

Наконец поезд трижды прогнусавил свистком, выпуская вдоль дебаркадера белые клубы пара, заскрипел прокручивающимися колёсами, приспосабливаясь и набирая сил, чтобы тронуться с места. Сперва медленно, потом всё быстрее и быстрее загромыхал на стыках. По мере обретения скорости стук сделался равномерным и уже не мешал разговорам, хотя собеседникам приходилось повышать голос, чтобы быть услышанными.

– Девицы так и лежали, как описано в отчётах? – спросил Коцинг.

– Что вы имеете в виду?

– Их никто не передвигал до описания?

– Насколько я знаю, не передвигали, – кивнул Попов.

– То есть до описания тел никто не касался? – уточнил Яков Яковлевич.

– Вы не знаете нашего доктора! – рассмеялся Аполлинарий Андреевич. – Он бы заставил всех восстановить картину происшествия вплоть до сорванной травинки. Я, конечно же, шучу, но Руфим Иосифович не дал бы испортить место преступления или, скажем, затоптать следы, пока он не осмотрит не только труп, но и территорию вокруг.

– Занимательный ваш доктор, – похвалил местное светило здравоохранения Шереметевский, – видимо, много уголовных книг читает?

– В его библиотеку не заглядывал, так что, Леонид Алексеевич, о книгах сказать ничего не могу.

– Хорошо, значит, вы пророчите одно знакомство с интересным человеком?

– Познакомитесь и увидите. Правда, есть у нашего доктора одна неприятная особенность, очень уж он любит поучать и вмешиваться во все дела. У нас к его характеру попривыкли, а вам, простите за… – чиновник для поручений при губернаторе не нашел ничего лучшего, как сказать, – мое поучение, но в первое время не спорьте с господином Сеневичем, а только слушайте, ибо… – и он махнул рукой, не договорив.

Отчеты по очередности передавали по кругу. Первым читал Леонид Алексеевич; каждый раз у него подергивался левый глаз, словно хотел подмигнуть отошедшей в бозе девице. Потом – Яков Яковлевич, в его руках бумага задерживалась дольше. Этот словно выискивал различия или одинаковость. Последним – Гурский, то прищуривая оба глаза, то, наоборот, открывая.

– Вы заметили, господа, одну общую особенность? – то ли вопрос, то ли утверждение прозвучало от Шереметевского.

Гурский хотел что-то сказать, но только несколько раз кашлянул в кулак, не иначе боялся высказаться прежде начальства. Это заметил исполняющий должность помощника и обратился к сыскному надзирателю:

– Роман Сергеич, у тебя появились новые соображения?

– Я… видите ли, господа, – Гурский всегда немного робел, когда предстояло докладывать о пришедших в голову мыслях. Ему казалось, что начальники засмеют и не станут слушать до конца его идеи.

– Давай, Роман Сергеич, по порядку.