Сколько в мире людей, несчастливых в браке? Уверена, немало. Сколько таких пар, которые, стоя у алтаря, говорят друг другу «да», а сами уже сомневаются в принятом решении, охваченные парализующим страхом застрять с этим человеком на ближайшие шестьдесят лет? Сколько тех, кто женится лишь потому, что так делают их друзья? Сколькие хотят уйти, но остаются?
Мы с Чарльзом не были счастливы и до того, как он начал работать на Матео. Он никогда не приходит домой раньше десяти вечера, а теперь, подружившись с этим типом, все чаще возвращается к четырем утра. Привычка питаться порознь служит хорошим оправданием нам обоим. Мы научились искусно скрывать, что презираем друг друга.
Случись ему вернуться домой раньше, Чарльз обычно ужинает за рабочим столом, заляпывая планшет соусом для спагетти, а я в это время укладываю детей спать, читаю им сказки, спрашиваю, как прошел их день.
Иными словами, выполняю родительский долг, пока муж ведет жизнь отшельника в доме, который нам приходится делить.
Приняв душ, я смотрю телевизор в другой комнате, а Чарльз говорит, что устал и нуждается в отдыхе. Ведь у него был такой тяжелый день. И вообще, утверждает он, управлять компанией – дело нелегкое. Но мне-то, конечно, не понять. Никогда не понять, что значит стоять во главе крупной фирмы.
У нас большая двуспальная кровать, но и она слишком мала для нас двоих. Я кладу между нами подушки, чтобы мы не касались кожи друг друга, и ложусь в постель, только если уверена, что муж заснул. Самый очевидный признак – это его храп, точнее, то, как именно Чарльз храпит. Когда притворяешься, что спишь, поддерживать сухость дыхания просто невозможно: рано или поздно не выдержишь и сглотнешь. Я знаю, потому что пробовала сама. Но даже едва заметное глотательное движение подтверждает, что муж еще не спит. Тогда я беру расческу, тапочки и книжку, лежащую на прикроватном столике, и покидаю спальню.
Иначе мы не можем. Не можем лечь рядом, пока другой не спит.
Хотя пару раз такое бывало. Мы в постели, между нами подушки, оба неуклюже покашливаем, сопим, смотрим в потолок и пытаемся задремать, зная, что другой лежит рядом и все слышит. А сон – это ведь дело очень личное.
Так мы живем с тех пор, как родился Купер. Не касаясь друг друга, не желая спокойной ночи, не глядя в глаза. С тех пор, как я родила сына, с которым Чарльзу приходится соперничать. С отцом и братом мужа что-то случилось, и хотя мне хочется выяснить детали, в глубине души я жутко боюсь узнать правду.
Пусть лучше муж приходит поздно. К десяти вечера я обычно успеваю поужинать с детьми, искупать их, самой принять ванну, посмотреть телевизор и лечь спать, не опасаясь необходимости разговаривать с Чарльзом. В постели меня ждут подушки, защитный барьер, мой личный «железный занавес».
Вы наверняка хотите спросить, почему я не сплю в другой комнате. Но так нельзя. Представьте, что будет, если это увидят дети. Представьте, что будет, если они расскажут друзьям. Нет, как только родители расходятся по разным комнатам, с браком можно попрощаться. А я к этому не готова. Пока. Сначала надо привести жизнь в порядок.
Когда выходишь замуж, поначалу избранник кажется тебе практически идеальным. Но Чарльз уже не тот человек, кто вечно оставляет за собой грязные, покрытые разводами чашки, которые чистит и моет Джорджия. Не тот, кто демонстрирует всему миру свою очаровательную натуру, а со мной ведет себя как ворчливый зануда. Он тот, кого виски возбуждает больше, чем моя нагота. Тот, кому гораздо интереснее обсуждать политику, чем заниматься воспитанием родных детей. Тот, кто ведет боевые действия и, как я подозреваю, трахает шлюх, после чего возвращается домой в четыре утра. Тот, при виде кого моя мама скривила бы уголок рта, тем самым выразив свое полнейшее презрение. Да. Он такой.
И сейчас, когда Чарльз влетает в нашу спальню в десять минут одиннадцатого, распахивая дверь с такой силой, что она с грохотом ударяется о стену и сдирает с нее краску, я резко подскакиваю на кровати и вижу, что передо мной стоит именно такой человек.
Я даже не успеваю как следует протереть глаза и сонливо потянуться. Чарльз стоит у двери, покачиваясь и тыча пальцем в мою сторону. Голос его напряжен, полон злобы.
Ты нагрубила Матео за ужином.
Я опираюсь на локоть и непонимающе смотрю на мужа:
– Когда это?
– Не лезь в его дела. Поняла?
– Понятия не имею, о чем ты.
Чарльз запрыгивает на кровать и карабкается по матрасу, пока его лицо не оказывается в паре сантиметров от моего. От него воняет виски, сигаретами и острым парфюмом, который кажется мне чужим. Его палец утыкается мне в ключицу.
– Матео – мой новый клиент, и ты должна относиться к нему с уважением, пока находишься в его доме. Слышишь меня? Ни слова о взломах. Ни слова о работе. Твоя задача – играть роль воспитанной жены. И всё. Усвоила?
Я киваю. Мне хочется пырнуть его ножом. Будь у меня под рукой нож, наверное, так и сделала бы. Вот как я ненавижу моего мужа.
Однажды я его брошу. Но время еще не пришло. А не это ли хуже всего? Что я вынуждена ждать. Ждать, что когда-нибудь мое будущее непременно устроится, я накоплю достаточно денег и сумею поднять детей. Ждать и терпеть даже сейчас, когда муж меня пугает. В темноте его безумные глаза поблескивают, как два крошечных блюдца. В прошлом Чарльз принимал наркотики, мог на все выходные уйти в загул, вернуться в понедельник и проспать целый день, пока Джорджия готовит ему кофе и тосты с веджимайтом[3]. И сейчас он снова под кайфом. Я вижу это по его пульсирующей, взрывной энергии. По химическим реакциям, из-за которых лопаются нейроны. Рот у него перекошен, палец дрожит, голова покачивается из стороны в сторону. Пора покончить с этим омерзительным браком. Покончить с Чарльзом.
– Матео тобой недоволен, – продолжает он.
Я фыркаю, прислонившись спиной к подушке.
– А Матео всегда получает, что хочет, да?
Я и подумать не могла, что муж меня ударит, но щеку вдруг пронзает острая боль. Жгучая, внезапная, она тотчас проходит, и все-таки я была к ней не готова.
Но я не хватаюсь за лицо. Не вскрикиваю. Не сжимаюсь и не скулю. Иными словами, не позволяю Чарльзу насладиться моим унижением, а прикидываю, как лучше нанести ему ответный удар. Нет, не сейчас. Позже.
– Матео – мой клиент. – Он кусает губу, лихорадочно бегая глазами по моим плечам, уху, лбу, шее. Похоже, муж готов на все, лишь бы угодить своему новому нанимателю. А может, просто в ужасе от осознания, что облажался. – Очень важный, серьезный человек. Не лезь в его дела. Я не шучу.
Чарльз соскальзывает с кровати, точно гимнаст, готовящийся выполнить сложный акробатический трюк. Его тело хочет нестись вперед, качать мускулы, упражняться и выжечь химический коктейль, в котором хозяин его искупал. Я ненавижу мужа всем сердцем. И сейчас эта ненависть придает мне сил, побуждая во что бы то ни стало помочь Ариэлле.
Мы медленно выезжаем с подъездной дорожки. Чарльз велит мне не смотреть в сторону полицейских, которые топчутся у дома Ариэллы и Матео. Это трудно: я чувствую, что подозрительные взгляды копов устремлены на нас. Чарльз прокашливается. Видимо, нервничает. Есть у него такая привычка, когда он чем-то встревожен. Я сглатываю и вытираю лицо, мысленно радуясь, что у нас тонированные стекла. Однако в доме осталась Джорджия. Интересно, зачем Чарльз попросил ее солгать? Когда мы выезжаем на дорогу, мне начинает казаться, что нас преследуют. По спине пробегает холодок.
Я засыпаю Чарльза вопросами, а он молча передает мне смартфон. Наконец мы сворачиваем с нашей улицы. Я облегченно выдыхаю.
Мы мчимся по зеленым улицам в школу Кики и Купера. Я провожу пальцем по экрану и вижу новый видеоролик на «ютуб»-канале моей дочери.
– Что? Но она дала мне слово больше никогда…
– Думаешь, она его сдержит? Черта с два! Лгунья. Вся в маму.
Я пропускаю его оскорбление мимо ушей и говорю:
– Не понимаю, как это связано с Ариэллой…
– Так посмотри, и узнаешь.
Почему он мне это показывает и при чем тут вообще Кики? Его гнев заставляет меня замолчать. Я все чаще вижу Чарльза таким в последние месяцы, с тех пор, как он познакомился с Матео. И знаю, что сейчас надо сидеть тихо и дать ему остыть. Непосредственная близость друг к другу, бешеная скорость, с которой он рассекает улицы города, тугая бледность костяшек его пальцев, крепко сжимающих руль, – все это напоминает мне о той ночи, когда он впервые отвесил мне пощечину.
Видео Кики выложено в Сеть. Его посмотрели семьсот человек. Я вижу, как моя дочь сидит в своем домике на дереве на фоне прозрачных занавесок, покачивающихся на легком ветерке. Лучи утреннего солнца освещают свежую, только начинающую расти листву. Кики расположила смартфон так, что в кадр попадает и наш, и соседский дома. Ролик снят сегодня утром. Дочь сказала, что идет фотографировать реку. Солгала.
Кики роется в сундучке, где хранятся ее наряды, а камера тем временем рисует кривую панораму сада наших соседей: Ариэлла стоит во дворе в широкополой соломенной шляпе, резиновых сапогах и полосатом шарфе, вытаскивая из грядки овощи, которые значительно выросли с тех пор, как она посадила их три месяца назад. Тут я замечаю какое-то движение слева. Мозг усиленно пытается разобраться в том, что происходит на экране. Человек в балаклаве приближается к Ариэлле, держа в руке пистолет, направленный прямо на нее. Я прикрываю рот ладонью, напуганная этой сценой, но не в силах оторвать от нее глаз. Подкравшись сзади, убийца молча стреляет моей подруге в затылок.
Я вздрагиваю, отворачиваюсь и всхлипываю, вспоминая, как часто боялась, что с Ариэллой может случиться беда. Чарльз молчит и сосредоточенно смотрит на дорогу, крепко сжимая руль. Невозмутимый, серьезный, мрачный.
– Она мертва, – говорю я мужу. Он продолжает тупо смотреть вперед. – Неужели тебе все равно?
Чарльз впивается в меня глазами.
– А почему мы, по-твоему, уезжаем? Матео будет дома с минуты на минуту, – отвечает он, так резко поворачивая на светофоре, что автомобиль заносит. – Это все, что тебе надо знать.
– Тормози, – говорю я.
– Нет.
– Меня сейчас вырвет.
Автомобиль останавливается – где бы вы думали? – у автобусной остановки, но мне плевать. Распахнув дверь, я высовываюсь наружу и тут же извергаю изо рта кислую рвоту вперемешку с кофе. Она омерзительна, но тошнота быстро проходит, хотя мне не стало легче. Перед глазами возникает страшная картина разорванного пулей черепа, желудок опять сжимается, и новая порция рвоты фонтаном вырывается из дрожащих губ. Из глаз текут слезы. Я думала, что готова ко всему. Считала себя сильной. Но к такому – к убийству – я не готова. Вытерев рот кончиками пальцев, я стряхиваю с них рвоту и утираюсь рукавом.
Ролик длится совсем недолго. Но человек, который застрелил Ариэллу… Я опускаю голову, смахивая слезы. Могу поклясться, что по телосложению и походке он напоминает Чарльза. Могу поклясться, что убийца очень похож на моего мужа. Я вся дрожу, кашляю и отплевываюсь.
– Залезай! – рявкает Чарльз у меня за спиной.
Я снова вытираю рот, заползаю на сиденье и захлопываю дверцу.
– Надо ехать в полицию. – Мой пронзительный голос повисает в воздухе, но муж перебивает:
– Нет. Я сам разберусь.
– Но почему мы уезжаем? При чем тут мы?
– Хватит задавать вопросы, – рычит он, выкручивая руль.
Я послушно замолкаю. Чарльз буквально кипит от злобы. Да, эти кадры шокируют и вызывают у меня отвращение, но я все равно должна их пересмотреть. Надо убедиться, что я не ошиблась. А вдруг это действительно Чарльз? Вдруг именно в этом кроется причина нашего побега? Подумать только. Мой муж убил мою подругу… Боже, она ведь собиралась мне что-то сказать! Может, это было как-то связано с Чарльзом и поэтому она мертва? Мы должны были встретиться в десять утра. Встретиться и поговорить. «Я все знаю», – написала она мне утром.
Автомобиль проносится под сенью деревьев, подбородок у меня трясется, а все тело дрожит от страшного осознания того, что мне слишком многое известно.
На Бонди-Бич непривычно тихо, и за это надо благодарить погоду. В пасмурные дни туристы и хипстеры, как правило, отсиживаются дома. Смотрят «Нетфликс», читают, завернувшись в шерстяной плед, заказывают доставку кофе и пьют его, не вылезая из постели, поставив жидкость для снятия лака на прикроватный столик, чтобы была под рукой. Всё лучше, чем гулять по пляжу под небом, затянутым мрачными тучами.
Некоторые кафе заполнены представителями «поколения раздавленного авокадо»[4]. Они листают газеты, неспешно потягивая макиато, молчаливые, полусонные, еще не отошедшие от похмелья. Я выбрала одно из популярных местечек. Приятно оказаться среди нормальных людей, даже если телохранитель моей соседки не отходит от нас ни на шаг. Ариэлла хорошо вписывается в эту обстановку, одетая в драный джинсовый комбинезон, сандалии и широкополую шляпу. Надо заказать зеленый сок[5] с двойным имбирем и лимоном, чтобы не выделяться. Впрочем, я все равно чувствую себя белой вороной, поэтому выбираю миндальный флэт-уайт и тост из дрожжевого хлеба с двойным джемом. А ведь обычно я так не делаю – стараюсь не есть углеводы, – но сейчас нервничаю, как дурочка, и успокоить меня могут только они. Как только хлеб попадет в желудок, мне станет тепло и уютно и я наконец расслаблюсь, окунувшись в атмосферу этого места. Развалюсь на диване, закинув одну ногу на подушки, и вскоре забуду, что жуткий тип в черных очках внимательно слушает наш разговор, а Чарльз того и гляди опять на меня набросится, если я чем-то не угожу его новому клиенту.
Мы с Ариэллой не виделись с того самого ужина, на котором она вела себя так, словно у нее все в порядке. Но на сей раз я пришла подготовленная. С собой у меня крошечная записка, которую я сжимаю потной ладонью, готовясь незаметно передать Ариэлле.
Скажи, какая помощь тебе нужна. Э.
Похоже, я вот-вот струшу, потребую принести счет и убегу отсюда. Но, вспомнив Чарльза и его пощечину, понимаю, что сейчас мой долг – помочь Ариэлле любой ценой.
Проходит какое-то время, прежде чем нам удается выстроить нормальную беседу. Ариэлла начинает диалог со взгляда, который сразу раскрывает все карты: он слушает. Охранник садится рядом, прислонившись своим широким плечом к ее изящной фигурке. Со стороны может показаться, что это партнер Ариэллы, черствый, холодный, обиженный на весь мир. Сидит сложив руки и стиснув зубы и сканирует взглядом посетителей и официантов, словно только и ждет, чтобы наброситься на какого-нибудь бедолагу и отнять кошелек. Наверное, поэтому я и заказала тост из дрожжевого хлеба. Мне нужно что-то успокаивающее и теплое, как подушка. Наконец еду приносят. Я отрезаю квадратик тоста, добавляю солидную, как на ватрушке, порцию джема и сразу отправляю в рот, а сама уже готовлю следующий квадратик. Жую и режу, жую и режу. Тем временем мы продолжаем разговор – с виду обычные, ничем не примечательные посетительницы.
Ариэлла интересуется оздоровительным центром, в котором я работаю, спрашивает, как именно я помогаю людям. Я объясняю, что моя студия совсем не похожа на это кафе. Тут кишмя кишат модные хипстеры, а в нашем центре в Паддингтоне[6] таких не встретишь. Среди моих завсегдатаев – богатые домохозяйки, которые хотят выглядеть защитницами природы, но не горят желанием украшать дом подвесными растениями, обучать детей по расширенной программе и покупать органический крем для лица, от которого все равно никакого толку. Моим клиенткам нужно лишь заниматься йогой в дорогом спортивном костюмчике, потягивать огуречный сок с чистой горной водой и жаловаться на мужей. А потом хвастаться подружкам, что были у меня в студии. Им нравится считать себя частью моего племени.
Иногда мы устраиваем вечеринки, где клиентки пьют дорогое шампанское, наслаждаются хорошей едой и изливают душу. Мы проводим презентации с участием всемирно известных коучей по здоровому образу жизни, влиятельных персон, которых можно увидеть в утренних американских телешоу. У нас нет пропотевших ковриков для йоги, благовоний и плетеной мебели. Хотите увидеть нечто подобное – обратитесь в соседний кабинет к Трейси, инструктору по йоге.
– С удовольствием посмотрела бы твою студию, – улыбается Ариэлла.
– Конечно, приходи. Кстати, спасибо за вечер. Было потрясающе.
Она сцепляет и расцепляет руки.
– Спасибо, что пришли.
– Вы с мужем знаете толк в званых ужинах.
– Ты так думаешь?
Ариэлла отпивает сок и слизывает розовым языком пену, оставшуюся на верхней губе, пока я сражаюсь с хрустящим тостом, запихивая его в себя по кусочкам. Ненавижу такие разговоры. Вежливые и бессмысленные, о вечеринках и работе, обо всем и ни о чем. Скорее бы передать ей записку. И почему мне не все равно? Что будет, если я позволю соседке и дальше вести странную жизнь затворницы и больше не стану с ней встречаться? На завтра у нас запланирована прогулка. Каково будет Ариэлле, если я вдруг дам задний ход и все отменю? Она по-детски помешивает сок соломинкой и обхватывает стакан обеими руками. Мы с ней едва знакомы. Я жую тост, стреляя глазами в охранника. Неужели ей больше не к кому обратиться? Почему она выбрала меня? Телохранитель втягивает и надувает щеки. У меня сводит низ живота. Нет. Неважно, какие сомнения меня терзают, – я не могу бросить Ариэллу в беде. И все-таки надо выяснить, чем я могу ей помочь. Это как-то связано с Матео? А может, ее обижает охранник? Признаться в этом мужу она, конечно, не рискнет, ведь тогда телохранитель наверняка начнет ей угрожать. Я прокручиваю в голове возможные сценарии, пытаясь понять, какой из них звучит наиболее правдоподобно. Единственный способ докопаться до истины – это передать ей записку. Но я не знаю как и когда. Он близко, слишком близко.
– Давно вы с Чарльзом женаты? – спрашивает Ариэлла, и мы мгновенно меняемся ролями. Она становится коучем, а я – ее клиенткой. Ну и ну. Кто бы мог подумать, что такое возможно?
Я слизываю джем с указательного пальца.
– Десять лет.
– Потрясающе. И как вам удается сохранить любовь?
Я едва сдерживаю смех и не могу найти подходящих слов, чтобы ответить на такой вопрос. Ариэлла это замечает и снова отпивает сока. Я сильно потею под шарфом и срываю его, обнажая шею, но делаю это аккуратно и слежу, чтобы записка не выпала из руки. От кофе становится только хуже. Надо было заказать зеленый сок, как соседка.
– Идеального брака не существует. Как и его рецепта. Все просто: вы либо совместимы, либо нет.
Я не спешу смотреть Ариэлле в глаза, но чувствую, как она буравит меня взглядом. Знает ли она мой маленький секрет? Догадывается ли, что я вот-вот брошу Чарльза и уже продумываю план? Порой женская интуиция сильнее слов. Я намазываю джем на очередной тост и надкусываю его, глядя куда-то мимо головы Ариэллы. В этот момент рука соседки тянется к моей, дотрагивается до нее, и я наконец перевожу взгляд на Ариэллу. Она знает, что у меня в ладони спрятана записка. Чувствует ее, горячую, влажную. Прищуривается. Одно из двух: либо ты ее берешь, либо я сейчас оттолкну твою руку. Мы молча смотрим друг на друга. Охранник пялится в смартфон.
– Все хорошо, – тихо произносит Ариэлла, но я не понимаю, о чем речь. – Я скоро забеременею. – С этими словами соседка отпускает мою руку, не забрав записку. Но почему? Я не сомневаюсь, что она нащупала бумажку. Тем временем Ариэлла снова расплывается в улыбке и посасывает соломинку. – Надеюсь, Мэтти согласится оставить ребенка. Из него выйдет чудесный отец. Ну а мне пригодятся любые твои советы.
О проекте
О подписке