Девочка из Пустоши

Девочка из деревни, расположенной на Пустоши между сланцевыми холмами, знает, что у гистовых деревьев есть душа. Она выросла в их тени и видит куда больше, чем скрюченные шишковатые стволы и раскидистые ветви, которые не желают следовать временам года, как это делает вся Пустошь. Девочка видит, как падают их тени, подчиняясь движению незримых солнц, и как время от времени шевелятся их листья без ветра.

Каждое лето девочки, каким бы коротким оно ни было на холодном берегу Зимнего моря, наполнено пением птиц и прогулками босиком по мшистым тропинкам. Каждая зима – это поскрипывание промерзших ветвей, журчание погребенных под снегом ручьев, а еще шелест листвы непокорной гистовой березы, что остается зеленой вопреки холоду. Девочка разбивает лед, пьет из замерзших ручьев, питаемых той же водой, которая питает лес, и ест ягоды, растущие между переплетенными корнями. Она принадлежит этому миру.

И когда девочка прикладывает маленькую ладошку к стволу гистового дерева за домом, где живет ее семья, ей кажется, что она слышит шепот. Она знает, что у дерева есть душа, душа, проросшая сквозь грязь, глину и камни. Она тянется из другого мира, с другими законами природы и временами года. Душа, которая теперь обитает в дубе, вязе или тисе.

Эта душа называется гистингом.

Четвертая глава
В компании контрабандистов

МЭРИ

Меня продержали две недели взаперти, прежде чем я оказалась в блестящем обществе Каспиана, Рябого и их гостей. Так что нервы мои к тому моменту изрядно потрепало.

Впрочем, я успела развлечься двумя неудачными побегами. Первый закончился тем, что Рябой поставил мне подножку, когда я бежала по лестнице, и, визжащую, словно ребенка, отнес обратно в комнату. Во время второго я даже добралась до гостиной, где немного отвлеклась на аляповатый портрет Каспиана над камином, но так и не смогла открыть дверь. Я почти распахнула замерзшее окно, но тут вошла жена трактирщика и ударила меня кулаком в живот.

И вот меня усадили с кляпом во рту под оценивающими взглядами всех собравшихся на аукцион Каспиана. Напряжение сковало плечи, как лед сковывает реку.

Я старалась не обращать внимания на мужчин. Какая разница, кто они и что говорят. Какая разница, что тот, кого называли Рэндальфом, показался мне особенно гнусным и мерзким, что Джеймс Элайджа Димери выглядел странно знакомым, а молодой охотник на пиратов смотрел на меня с чем-то похожим на сочувствие. Я все равно не могла выбрать, с кем уйду, и каждый из них мог предложить только еще один вариант ада.

Ночью за мной приехал Рэндальф с эскортом из дюжины суровых матросов. Он с грохотом поставил у ног Каспиана сундук и открыл его. Там было столько солемов, сколько я не видела за всю свою жизнь. Рябой накинул мне на плечи плащ и похлопал по щеке – точнее, по маске штормовика, все еще стягивавшей челюсти.

– Может, и свидимся еще, голубка моя, – буркнул Рябой, натягивая мне на голову капюшон так, чтобы лицо скрыла тень. – Не скучай по мне слишком сильно.

Я пнула его по ноге.

– Сука!

Он отпрыгнул назад. И прежде чем успел дать сдачи, Рэндальф утащил меня в зимнюю ночь. Я бросила на Рябого самодовольный взгляд, но на самом деле даже не разозлилась.

Не обращая внимания на холод, я вдохнула всей грудью. На мгновение мне показалось, что я на свободе: снежинки таяли на лбу, а в лицо дул соленый бриз. Только на мгновение. Во рту под маской тут же стало сухо и кисло, рука Рэндальфа легла на мое плечо, а вокруг маячил эскорт из громил-матросов.

– Вперед, – скомандовал Рэндальф своим людям. – На корабль.

* * *

Корабль Рэндальфа представлял собой изящное двухмачтовое судно, раскрашенное широкими полосами красного и желтого цветов. Это все, что я успела увидеть, прежде чем мы спустились по крутой лестнице, прошли через небольшую орудийную палубу и очутились в узком проходе в кормовой части корабля. Там он запер меня в кладовке.

– Отдыхай, – приказал контрабандист и захлопнул люк.

Тьма окружила меня. Я боялась шевельнуться, все чувства обострились. Я ощущала легкое покачивание корабля на поверхности воды в гавани, слышала скрип дерева, чувствовала запах сырости, соли и конопли. Последний исходил от мотков веревки и связок парусины, которые впивались мне в спину. По всей видимости, это была моя кровать.

Сдерживая отчаяние, я нашла положение, которое можно было назвать удобным, и обхватила себя руками. Несмотря на то что плащ на мне был достаточно плотным, я дрожала от холода. Придется устроить себе что-то вроде гнезда из парусины, иначе замерзну ночью.

Крысиное гнездо. Я мгновенно почувствовала себя опустошенной и зажмурилась. Впрочем, было так темно, что это мало что изменило.

Мне захотелось вернуться обратно в форт. Всего на мгновение я проявила нерешительность, и вот чем это обернулось: кладовкой на корабле контрабандистов, маской-кляпом и будущим, полным страданий, боли и постоянной тревоги.

Пучина отчаяния засасывала меня, но я сопротивлялась со всей яростью и решимостью. В следующий раз, как мне представится возможность убежать, я не буду колебаться. Я убегу, спрячусь, а потом найду свою мать. Как-нибудь.

Наконец я погрузилась в дрему, которая не принесла облегчения. Во сне я видела Пустошь и гистовый тис, что рос позади гостиницы, принадлежавшей моей семье, видела его ветви, залитые светом осеннего утра. Во сне я пряла пряжу из черной шерсти. Веретено закрутилось, нить натянулась, и дух, обитавший в тисе, заговорил со мной. Не у каждого дерева в Гистовой Пустоши была душа, но я всегда знала, что у этого тиса она есть.

«Сестра».

Я проснулась от скрипа дерева. Веревки врезались в кожу, и, когда все ощущения и вся боль снова обострились, я застонала сквозь маску.

«Сестра?»

Я моргнула, не понимая, что происходит. Свет, пробивавшийся сквозь ветви в моем сне, окружал меня наяву. Но он изменился, из золотистого и теплого стал холодным, бледно-голубым, и исходил он от… человека?

Надо мной, зажатая между переборкой и люком кладовки, склонилась женщина. На ней была пышная юбка, ткань струилась поверх ее ног и ложилась на веревки вокруг меня. Форма ее лица походила на сердце, а блестящие бледно-зеленые глаза – на кусочки стекла, обточенного морскими волнами.

Я не могла разглядеть зрачков, похоже, их вообще не было, как и души во взгляде, но мне показалось, что она смотрит на меня оценивающе, со смесью любопытства и сочувствия.

Она шевельнулась, и ее юбка разошлась на части, распалась, превратившись в пучок чего-то похожего на щупальца осьминога. Это был не человек. Не женщина. Гистинг.

Кричать я не стала. В конце концов, я знала, кто такие древесные духи. Я выросла в Гистовой Пустоши. Но это существо не походило на духа, привитого к выбранному им самим дереву и взиравшего с его ветвей с отрешенным любопытством. Она, как и я, была пленницей на корабле, и мне ни разу не доводилось оказаться к гистингу так близко. Чего ей надо?

Гистинг рванул вперед, и я вздрогнула, ожидая почувствовать порыв холода, когда призрачное тело пройдет сквозь меня. Ведь именно так рассказывалось в сказках. Но вместо этого я ощутила на своем лице мягкую руку. Она не была холодной, наоборот, удивительно теплой.

«Сестра?»

Я закричала сквозь маску. Глаза существа широко распахнулись от удивления, а тело стало истончаться. Я перестала чувствовать ее руку на лице, дух окончательно слился с деревом корабля, и голубая аура погасла.

Я погрузилась во тьму, но через мгновение люк кладовки распахнулся, и меня снова залило светом. В проеме люка возник силуэт – видимо, кто-то из команды Рэндальфа, мой охранник, державший в руке качающийся фонарь.

Матрос, который вытащил меня наружу, выглядел устрашающе, но я была слишком потрясена, чтобы пугаться. Он пришел, чтобы спасти меня от гистинга, существа с щупальцами – щупальцами! – вместо ног, или меня ждало кое-что похуже?

Я встала на ноги, но матрос не отпускал меня, наоборот, схватил за плечи и начал трясти:

– И что с тобой, ведьма?

Не сказать, чтоб парень блистал умом: с кляпом во рту я бы все равно не смогла ответить.

Свет фонаря слепил, и я прищурилась. Он был заполнен полудюжиной светящихся стрекоз. Их свечение было фиолетовым или янтарным, в зависимости от пола насекомого, и в данный момент все они источали ярость.

Охранник оттолкнул меня в сторону и наклонился, всматриваясь в гнездо из веревок и парусины.

– Тут ничего нет, женщина. Что за…

И тут меня осенило, что ничто не отделяет меня от прохода, ведущего на орудийную палубу. Я медленно повернула голову, ощутив легкий сквозняк, и увидела, что с одной стороны прохода на меня падает мягкий свет.

Неужели он оставил люк открытым?

Я выхватила у охранника фонарь и ударила им его по голове, после чего бросилась бежать. Стекло со звоном посыпалось на палубу, матрос закричал, а стрекозы вырвались на свободу.

Спотыкаясь, я одолела короткую лестницу. Лунный свет и холодный воздух проникали через открытый орудийный люк. На «Джульетте», корабле Рэндальфа, было восемь орудий, сейчас все они мирно покоились на своих ложах. Обычно палуба была завалена гамаками, где спала команда, но, видимо, в этот раз все матросы отбывали вахту или отдыхали на берегу. За исключением, конечно, моего охранника, который, рыча, как раненый медведь, мчался следом. На палубе над нами загрохотали шаги: кто-то еще услышал устроенный мной переполох.

Три светящиеся стрекозы пронеслись мимо и вылетели в открытый орудийный люк, я бросилась за ними. Высунув голову из люка, я огляделась. Недалеко внизу виднелась линия причала.

Внезапно чья-то рука схватила меня за плечо. Контрабандист, на которого я напала, рывком развернул меня к себе и впечатал в переборку между люками.

– Вот же дрянь! – прорычал он.

Его лицо было исцарапано и залито кровью.

Маска штормовика заглушила бы любой ответ, и это, вероятно, было к лучшему. Мой словарный запас стремительно пополнялся отнюдь не лучшими образчиками.

«Сестра».

Призрачный голос повис в воздухе. По коже поползли мурашки, но я продолжала биться в железной хватке матроса.

На мгновение я замерла, увидев, что существо из кладовки отделилось от деревянного борта рядом со мной. Контрабандист отпрянул назад, захлебнувшись криком. Где-то на самом верху открылся люк, и сапоги загремели по лестнице.

Дыхание сперло, я повернулась и увидела кончик носа гистинга так близко от собственного, что они чуть не соприкоснулись. Глаза-стекляшки озабоченно сузились, а ноги-щупальца снова собрались в подобие юбки.

«Сестра, почему ты не разговариваешь со мной?»

Что? Гистинги и люди не разговаривают, и гистинги не обладают плотью. Тогда как я могла слышать ее и чувствовать руку на своей щеке, как могла чуть не стукнуться с ней носами? Это безумие. Это…

Я настолько увлеклась размышлениями о мифическом существе, что совсем забыла о главном – спасении. Команда Рэндальфа окружила нас.

– Что здесь делает эта тварь? – услышала я шепот одного из матросов.

– Джульетта… – прошептал другой.

– Не разговаривай с этим, идиот!

Гистинг не обращал на них внимания. Призрачная женщина отступила назад и стала рассматривать меня, по ее «юбке» пошла рябь. В глазах по-прежнему не было души, только холодный стеклянный блеск, но когда она заметила мою маску и связанные руки, я вдруг увидела во взгляде понимание.

Мгновение спустя существо исчезло.

– Что происходит? – раздался на палубе голос Рэндальфа.

Он развернул меня лицом к себе, я отшатнулась, но он лишь протянул мне маленький, изящный ключик. Ключ от моей маски.

Я освободилась, и маска с щелчком упала в его ладонь. Я закашлялась и попыталась сплюнуть, вытирая губы связанными руками.

– Что случилось? – повторил контрабандист.

В голове у меня шумело, я старалась придумать какие-то отговорки. Я бы могла начать жаловаться, обвинять охранника в том, что он был груб, – а он не отличался нежностью, – но вместо этого изо рта вырвалось то, что на самом деле хотелось сказать. То, что нужно было сказать.

– Ваш матрос вытащил меня из кладовки, я разбила фонарь ему об голову и попыталась сбежать, – заявила я, задрав подбородок.

– Сбежать? – Рэндальф посмотрел на открытый орудийный люк, затем на матроса с окровавленным лицом. – Ты что, оставил его открытым?

Тот выглядел скорее настороженно, чем сердито.

– Чтобы обменяться сигналами со шлюпкой, кэп.

– Это следовало сделать, когда пробили первую склянку!

Рэндальф, который был куда ниже и мельче своего матроса, сделал достойную восхищения попытку выглядеть грозным. И, судя по реакции всего экипажа, его недовольство вызывало вполне реальный страх.

– Они опаздывают, – попытался оправдаться матрос.

Рэндальф шагнул ближе:

– Значит, ты оставил люк открытым и выпустил штормовичку?

– Капитан, я…

Рэндальф резко повернулся ко мне и протянул маску.

– Мисс Ферт, вот первый урок жизни на борту моего корабля. Делаешь добро – я вознаграждаю. Делаешь плохо – наказываю. Честный договор, верно? Простая система, которую в силах понять даже последний слабоумный тупица из Бэрроусайда.

Капитан посмотрел на матроса, показывая, кто тут тот самый тупица, о котором шла речь. Этот взгляд был таким холодным и жестоким, что я внезапно поняла страх экипажа.

Всякое желание рассмеяться, обозвать или ударить моего похитителя исчезло. Какой бы злой и разочарованной я ни была, следовало сохранять холодный разум. Я обязана позаботиться о себе.

– Понятно, – тихо произнесла я.

– Замечательно. – Рэндальф повернулся к своей команде. – Привяжите этого идиота и принесите мою плеть. И готовьте корабль к выходу в море. Я хочу, чтобы мы покинули Уоллум уже завтра вечером.

– Но, сэр… – возразил другой матрос. – Мы же собирались отчалить только через три дня?

– Уже неважно. – Рэндальф продолжал улыбаться, а когда он вставил мне кляп в рот, его ухмылка стала еще противнее. Мне потребовались все силы, чтобы не начать сопротивляться. – Как только мы окажемся в открытом море, привяжите нашу новую штормовичку к мачте.