Стоя у машины, Питер невольно залюбовался оранжевым восходом солнца в районе заросшей дикими растениями поляны возле его дома. Сзади же стоял пугающий своей дремучестью лес, и поскольку сейчас конец мая, то деревья, надевшие на себя густую листву, производили из себя устрашающее впечатление, особенно ночью, откуда доносились завывания диких животных. И вот вдоль леса и поляны пролегала дорога. Вдоль нее изредка попадались дома, большинство из которых словно дышали на ладан. Раньше здесь жило куда больше людей, но молодежь постепенно покидало эти края, и никогда не возвращалась. Питер вместе с женой здесь поселился после второй мировой войны, и как всякого воевавшего, его переполняли воспоминания о тех жутких днях, каждый раз едва не сводя с ума. Будучи наивным молодым человеком, он не ожидал увидеть, насколько безгранична человеческая жестокость к себе подобным и не только. Когда объявили об окончании кровавого действия всемирного масштаба, он не испытывал радости, настолько было велико его шоковое состояние, особенно, когда он слушал свою новообретенную жену, найденную недалеко от Берлина. Она пряталась в разрушенных зданиях после удачного побега из концлагеря. Поскольку в ней текла львиная доля еврейской крови, ее подвергли принудительной стерилизации, а следом – и тяжелым работам, нередко вдобавок к ним можно было добавить всякого рода издевательства, на кои была богата фантазия уродов в нацистской форме.

– Я тебя не достойна! – Отвергала она Питера, несчастная 18-летняя девушка с изувеченной судьбой. – Тебе, высокому сероглазому блондину с правильными чертами лица и широкими плечами, нечего будет найти себе женщину получше! Оставь меня в покое, умоляю!

Питер не мог поверить в то, что она говорит. Мария, а именно так ее звали, внешнее ему ничем не уступала: точеная фигурка с приятными несмотря на излишнюю худобу формами, густые каштановые локоны по пояс, большие карие глаза, прямой нос, четко очерченный рот, выразительный скулы, тонкая шея. О такой можно мечтать, а она его отшивает лишь из-за одной причины – отнятая возможность рожать детей.

– Мария, поверь мне, пожалуйста, я люблю тебя, и мне совершенно неважно, будут ли у нас дети, или нет!

– Ты врешь, сам того не осознавая! Уходи! – Мария указывала правой рукой с многочисленными шрамами на дверь, но Питер не сдавался. Ему была противна даже сама мысль о том, чтобы вернуться домой без этой прекрасной женщины.

– Давай так, мы поедем ко мне на родину, где притворимся мужем и женой, и если нас хватит на год, то мы поженимся по-настоящему, а если нет, то отпущу восвояси. Нам нечего терять.

Мария и на то предложение как тогда, так и потом долго не давала согласия, но когда Питер навестил ее в последний раз перед отъездом, в ней что-то вздрогнуло, и она полетела вместе с ним. Спустя год они поженились, сыграв скромную свадьбу. Родные Питера души не чаяли в новой родственнице, называя ее «душенькой» и «самой лучшей миссис Смит». Конечно, в начале были неизбежные разговоры о «цветах жизни», но Питер жестко их пресекал, умудряясь не болтать о причине, и вскоре об этом тема никем никогда больше не поднималась. Но Питера с его израненной душой все таки тянуло к уединению, и к счастью, Мария разделяла его отшельнический настрой. Поселившись в двухэтажном особняке, им долгие годы удавалось здесь не заводить соседские отношения. Они практически пропадали в соседнем густонаселенном городке: Питер пахал на шахте, а Мария работала няней в детском саду, тем самым одаривая своим материнским инстинктом чужих детей, что делало ее чуточку счастливее.

«37 счастливых лет» – со слезой на левой морщинистой щеке стоял Питер на том же месте возле машины, уставившись в далекий горизонт.

В доме снова раздался лай Дагги.

– Вот же неугомонный пес! – Пробурчал себе под нос старик, спеша в дом. Причина лая была той же: мальчик снова проснулся и опять таки же испуганно глядел на беспокойного пса, хотя было очевидно, что ему хотелось встать.

– Дагги, почему ты снова принялся за старое и так пугаешь малого? Он безобидный, не воришка.

После слов хозяина, сказанных нравоучительным тоном, пасть закрылась, и собака улеглась, положил свою голову на передние лапы, глядя виновато вверх.

– Ты что-то хотел? – Эти слова относились уже к мальчику. Тот кивнул, аккуратно вставая.

– В туалет надо. – так же едва слышно.

Питер вдохнул, вспоминая, о том, какой у него туалет. Сплошной стыд! Взяв его ладонь в свою большую руку, он с неловкостью повел его за дом.

– Тебе по-маленькому?

В ответ утвердительный кивок.

– Тогда ходи за те кусты.

Мальчик вытаращил свои зеленые глаза с ужасом.

– Мама говорит, что только хулиганы и бандиты ходят в кусты, а я не такой!

Питеру хотелось смеяться! Знал бы мальчишка, с чем еще ему предстоит столкнуться, живя здесь. Добавляя в голос как можно больше мягкости, он похлопал его по плечам.

– Так ты у нас воспитанный и послушный джентльмен! Дело твоё, но знай, сейчас у тебя нет другого выбора. Я никому не скажу, обещаю.

Те же вытаращенные глаза выражали усилие переварить услышанное. Но природа взяла верх, казалось бы, над незыблемым воспитанием. Освободившись от лишней жидкости в организме, но приобрёл угрызение совести, мальчик грустно смотрел на свои руки, затем выставил их перед стариком.

– Руки надо мыть после туалета! «Забавный, да видимо попьет мне кровушки» – думал Питер, поливая во дворе у входа из кастрюли на намыленные маленькие выставленные ручонки. – Иди садись за стол, и поешь сардельки на тарелке. Мальчик с неохотой взял одну из сарделек, которые успели заветриться

со вчерашнего дня. Откусив кусочек, тот тут же выплюнул, чем и воспользовался достаточно к тому времени проголодавшийся пес. Один миг, и пол снова чистый.

– Фу, я не буду это есть!

Глядя на насупленное лицо, Питер тяжко вдохнул, явно сожалея о том, что полез туда, куда не следовало. К тому же, из-за отсутствия опыта общения с детьми такого возраста его посещало легкое чувство растерянности.

– Ладно, я поеду в магазин, что тебе купить?

В зеленых глазах загорелся огонек потому, что он явно понимал, что ему не откажут в том или ином капризе.

– Мороженого хочу! Шоколадное!

– Хорошо. Что еще? А то я возвращаться туда не стану.

– Печенья, шоколада! Колы! И…и…и…

– Хорошо, только давай поиграем в игру: я ухожу, а ты прячешься и сидишь тихо. Дагги… Дагги, пойду без него, вызову подозрения… Оставить здесь… Хм…

– Нет, забирайте его с собой! Он страшный!

Псу явно не понравилось, что его назвали «страшным» и гавкнул один раз, но в этот единственный раз была вложена вся мощь его обиды.

– Ладно, в общем, твоя задача – сидеть тихо, я скоро вернусь.

Питер обычно шел пешком к магазину с целью экономии бензина, но тут решил прокатиться на машине с целью не оставлять своего жильца надолго одного. Еще выйдет куда. Заведя мотор, он почувствовал, что его по новой переполняет волнение и боязнь выдать присутствия у него единственного выжившего пассажира.

Подъезжая к магазину, он с ужасом увидел взволнованную толпу, которая что-то бурно обсуждала, усиливая разговор активным жестикулированием. Старик прикрыл на секунду глаза, прежде чем выйти из машины.

– Питер, ты слышал? – бросился к нему тот, кто постоянно зазывал к себе на обед, – вчера рядом с нами рухнул самолет! Питер, не обладая актерским мастерством, старался как можно более правдоподобно «удивиться»:

– Да ладно? Кто-нибудь выжил, я надеюсь? – Нет, к сожалению, все погибли! Но самое главное не это, точнее, земля им пухом и все такое, конечно. Но все же: самолет незарегистрированный в нашем времени, и ходят слухи, что он прибыл к нам из, ты сейчас не поверишь, самого 1957 года!

Вот тут изумление Питера не было поддельным! Глядя на лицо соседа, довольного произведенным эффектом от его слов, он пробормотал:

– Не может быть! Такое невозможно в принципе! Вы должно быть шутите, я-то вас знаю!

– Я тоже не верил, но вот почитай, – и в лицо Питера была уткнута первая страница газеты из соседнего города, где крупным шрифтом написано «Крушение самолета спустя 30 лет после исчезновения во время рейса номер ***!». Фотография, хоть и снятая в сумерках, не оставляла сомнения, что это был тот самый самолет, откуда Питер вытаскивал уцелевшего. Правда, на снимке все вовсю пылало огнем, но все равно не было сомнений, потому что многое указывало на то самое место. Прочитав статью два раза, он при всем своем недоверии в подобные явления был вынужден признать правдоподобность изложенного. Вспоминая внешний вид погибших и самого самолета, увиденных собственными глазами – журналисты на этот раз не бредили. То странное чувство было неосознанным воспоминанием о своем четвертом десятке. Да, он не летал после возвращения из военных зон домой, но тогдашнюю моду не мог забыть. Каждая пассажирка напоминала его Марию, одевающуюся в самые модные наряды, и меняющуюся прическу, из которых, надо признать, не каждая ее украшала должным образом. И напомаженные мужчины в строгих костюмах. У него дома сидит пришелец из прошлого! Питеру стало настолько нехорошо от осознания такого упрямого факта, что он аж пришел на капот, держась левой ладонью за голову.

– Ты смотри, как он разволновался! Вынесите ему пива за мой счет! – Испуганно крикнул тот самый сосед кому-то из толпы. Через минуту перед носом оказалась кружка с прохладным пивом. Питер схватил ее и жадно выпил содержимое, едва не захлебываясь. Приятная прохлада пронеслась по его телу, и ему стало легче «переваривать» невероятную по своей сути информацию. Тем временем из толпы доносилось следующее:

– Сегодня нас посетят ФБР для расспросов, так что день явно будет насыщенным!

И тут внутри Питера все замерло – нельзя показывать мальца, надо срочно возвращаться и прятать его! И он едва не развернулся в сторону дверей автомобиля, так тут же вспомнил, что ему надо купить продукты, ведь дома ничего нет. Вдобавок понимал, что покупка сладостей привлечет ненужное внимание, потому что он их не покупал прежде, так что стоит ограничиться менее подозрительными фруктами и соком.

Сославшись на внезапно ухудшившееся самочувствие, Питер бегом уселся за руль и был таков, мысленно молясь о том, чтобы он успел скрыть мальчика. Дагги смиренно смотрел с заднего сидения на хозяина, изредка поскуливая.

– Где мороженое? – заныл мальчик при виде купленного, – я хочу шоколад, Вы мне обещали!

– Я помню, но изменились обстоятельства, понимаешь? Пей сок, сейчас мы снова поиграем в новую игру.

– Я не хочу играть, я есть хочу!

Питеру хотелось отвесить упрямцу звонкую оплеуху, настолько его утомила роль невольного няни, а ведь и суток не прошло. Вместо этого он встал над ним и со всей строгостью в голосе проговорил:

– Если не будешь слушаться, то тебя заберут в, то место, где тебе будет плохо. Так что жуй, что дают, да побыстрее!

Тот испуганно посмотрел на Питера и без охоты, но взял в руки яблоко и стал жевать, причем так быстро, что чуть не подавился.

– Да не стоит так быстро жевать, – проворчал Питер, стуча по спине. Пока мальчик занимался наполнением своего желудка, Питера нашарил рукой на полу возле кухонного угла дверцу в подвал. Учитывая, что в этом месте присутствовали следы сырости из-за прохудившейся крыши, у старика появилось логичное опасение, что если сидеть там долго, то можно и заболеть. По сути это сложно назвать подвалом, так кусок помещения в полтора метра шириной и два – в длину, где предполагалось держать небольшие пожитки, но из-за риска порчи вещей и продуктов, оно пустовало.

– Так ты закончил? – В ответ молчаливый кивок, – В общем, слушай сюда, к нам сегодня придут люди, но ты не должен попадаться им глаза! Ты будешь сидеть внизу, понимаешь?

– Я боюсь, не хочу там сидеть!

– Не бойся, там нет ничего страшного. Ты не должен издавать ни звука, иначе все пропало!

В душе мальчика боролись оба страха: боязнь неких людей и того подвала. Уставившись расширенными зрачками на Питера, он заплакал, словно уговаривал слезами его не спрятать его в «страшном месте». Жалость переполнило сердце заядлого отшельника.

– Пойми, я не желаю тебе зла, поверь, это необходимо, и обещаю, такое больше не повторится. Ты веришь мне?

Водопад из слез тут начал прекращаться, а маленькие уста прошептали «Хорошо».

– Вот и отлично! Ты хочешь в туалет?

Едва закончив с едой и туалетом, внимание Питера привлек громкий лай Дагги куда-то в сторону дороги. Недолго думая, он обратился к мальчику:

– Так, пришло время прятаться.

В ответ ему не прозвучало ни писка ни шума, лишь послушное выполнение его приказа. Передвинув стол на подвальную дверцу, Питер с облегчением выдохнул: «Успели!». Дагги все не унимался, его лай только набирал обороты. И вот на пороге показались двое мужчин в строгих черных костюмах, а их лица не выражали ровным счетом ничего. Глаза же скрывались за темными стеклами очков.

– Тихо, Дагги! Вы что-то хотели, господа? – как можно более с беззаботным голосом обратился Питер к незнакомым мужчинам. Те переглянулись между собой, и тот, кто был постарше, подал голос:

– Да, мы по делу вчерашнего крушения самолета. Вы что-нибудь слышали об этом?

– Хм, если честно, то да, мне утром в магазине сообщили, и то, что я узнал – просто не укладывается в голове! Это такая журналистская шутка про самолет из прошлого? Что курят в этих кругах газетчиков? Неужто стали плохо покупать прессу из-за отсутствия невероятного бреда в статьях?

Надо понимать, что не будучи профессиональным актером, но человеком, не любящим ложь ни в каком виде, Питер слышал во время своего пылкого монолога, как сильно бьется его сердце, насколько его переполняло волнение и страх выдать тайну. Агенты, услышав явно ничего интересного для них, не торопились удостаивать его ответом, впиваясь в него колючим взглядом.

– Вопросы здесь задаем мы, и никак не наоборот. Вы вчера не бывали в районе ближайшего от Вас поля?

– Нет, я собирался поехать на речку, как раз всегда мимо проезжаю, но знаете, у меня, как у всякого пожилого человека, прихватило поясницу, радикулит, знаете ли, еле очухался к сегодняшнему дню.

– Хм, тогда вы не видели поблизости никого, кто мог бы рядом ходить?

– Никак нет, не видел. Из-за сковывающей боли пришлось весь день отлеживаться, глядя лишь в потолок.

Питер боялся, что из-за едва контролируемого волнения по его лицу потекут капли пота, тем самым предательски выдавая, что он врет как дышит, или на крайний случай, не договаривает.

– Ладно, не видим основания вам не верить, – тон говорящего демонстрировал, что напротив у него все же есть сомнения. Второй же агент все это время пребывал в роли молчаливого напарника, но его пристальный взгляд из-за едва опущенных очков на прямом носу действовал на нервы побольше любых слов.

– А с чего бы мне что-то скрывать? Я – человек простой, отслужил на войне против фашистско-нацистской оккупации, потом отработал свое на шахте до самой пенсии! Мои интересы никогда не противоречили интересам государства! Вас еще не было на свете, а я был уже большим патриотом нашей величайшей страны в мире! Постыдитесь сомневаться в моих словах! Знал или видел бы, то обязательно сообщил бы без утайки. Оставьте меня в покое хотя бы на старости лет!

Питер, конечно, не любил заниматься подобным бахвальством, но вынужденно прибег к такому варианту, рассчитывая, что его примут за вредного старика, хоть и бесхитростного, и к нему больше не возникнут вопросы со всеми этими неожиданными визитами.

– Я и мой напарник просим у вас прощения за столь обременяющее беспокойство, сами понимаете, не наша воля, а долг государственной важности, всего Вам доброго и не болейте! – Улыбнулся тот, кто взял на себя обязанность чесать языком. Второй по-прежнему не менялся в лице, пока его не пнули локтем в бок, и тому пришлось обнажить свои зубы. «Лучше не улыбался, таким волчьим оскалом только пугать» – не без тени раздражения подумал Питер. И тут же в его венах застыла кровь: послышался глухой звук чихания, что не могло привлечь внимание агентов.

– Кто это у вас там шумит?

Питер судорожно сглотнул слюну, прежде чем пробормотать как можно более сердито:

– Да псина моя дурная чихает!

Те сунули свои головы в дом, осматривая внутреннюю обстановку. Заметив Дагги под столом, додумавшего положить лапу себе на нос, не могли найти хоть малейшую причину сомневаться в словах старого вояки.

– Еще раз просим прощения, за сим мы откланиваемся. Всего доброго!

Питер следил за ними, стоя на пороге, до тех пор, пока их машина с затемненными стеклами не скрылась из виду.

– Кажется, пронесло. – Пробормотал он, спеша убрать стол с дверцы в подвал. Мальчик сидел, уставившись в стену напротив.

– Ну, что ты там задумался, вылезай.

Когда Питер закрывал дверцу, почувствовал, что за ним наблюдает пара зеленых глаз. Их обладатель сидел на табуретке, скрестив руки на груди.

– Кстати, меня зовут Питер, а тебя-то как зовут?

Но вместо того, чтобы назвать свое имя, мальчик задумался, и потом растерянно ответил: «Не знаю, не помню».

– Как это не помнишь? Все помнят свое имя, ну, конечно, кроме тех, кого настигает очень плохая болячка, но и то, это случается чаще с людьми моего возраста и старше.

– Да не помню я! – Вскочив с табуретки, мальчик бросился к своей постели, едва не впадая в истерику.

– Ну чего ты так нервничаешь? Мне же надо как-то тебя называть. Не «Эй, ты!» же, в самом деле.

– Я не знаю, не могу, у меня болит голова!

Питер вспомнил, что не ощупывал несчастного парнишку, чтобы проверить у него наличие возможных травм, а ведь могло быть место амнезии именно из-за сотрясения мозга: в падающем самолете всякое могла влететь в голову, нанося физический ущерб. Иначе с чего бы мальчику терять сознание, а уж тем более, память? Не от испуга же?

– Дай-ка я потрогаю твою голову, не бойся, я постараюсь не причинить тебе боль.

К его удивлению, по отношению к его словам и дальнейшим действиям не было оказано хоть малейшее возражение. Аккуратно запустив пальцы в волосы, Питер аккуратно ощупывал голову. Так и есть: на макушке проступала небольшая шишка. Видимо, и правда, прилетело в голову чей-то ручной кладью во время падения, хотя Питер слабо себе представлял такую возможность, ведь у кресел высокая спинка. Разве что его специально стукнули…

– Тебя что-то еще беспокоит кроме боли?

– Немного тошнит, и все.

Питер мысленно ругнулся в свой адрес. Так некстати оказался его аскетичный образ жизни, ведь можно было бы для начала приложить к ушибленному месту компресс со льдом. Да и из аптечки были такие лекарства, которые обычно пьют пожилые люди.

– Ладно, ты ложись и не вставай, тебе надо полежать, пока не пройдет головная боль и тошнота. И вновь беспрекословное послушание. Питер встал возле него, явно терзаемый целым ворохом вопросов.