Осень.
Тлен.
Сентябрь подкрался,
Завтра первое число.
Мрак в морщинах залегает,
Перекошено чело.
Аромат ноги взопревшей,
Дух мошонки разомлевшей,
Будоражат тонкий нюх.
Словно дятел охуевший,
Потерявший такт и слух,
Всё по буквам, да по цифрам
Колошматит мой сосед.
Рыба хек в микроволновке –
Греется его обед.
Вдруг, гремя фальшивой нотой
«между нами тает лёд»,
врёт соседа телефон,
Трубку не спеша берёт:
«Настя, ёбаный насрали!
Сука пидорский компот!
Ну и что, что трали-вали?
Думаешь, меня ебет?!
Ну, скажи ему, что хули -
Или нахуй и в пизду!
Я ж ему ваще конкретно
В прошлом, блядь, ещё году!
Сколько-сколько? Тыщу двести?!
Ебануться и не встать!
У меня за эту пестню
Будет сам говно глотать!
Слесарь, блять, водопроводчик -
Вот же конченый урюк!
Рэкетир, ебать, налётчик,
В жопу ржавый ему крюк!
Вощем, если не прочистит
Этот сраный унитаз,
То потратит тыщу двести
На протез обоих глаз!
Пусть как хочет, так и чистит -
Хоть хуём, хоть языком.
Намекни ему, что я
С Витькой Питерским знаком
Что? Не слышал он про Витьку?!
Ну, пацан ваще припух!
А про Ваську с Вторчермета?
Про Володьку, что Петух?
Ну и как дела с такими,
С позволенья, блять, вести?
Тыща двести, тыща двести…
Настя, ты меня прости,
Но я щас реально занят,
У меня пиздец аврал.
Ты давай сама там как-нить –
Не с картошкой самосвал.
Разгружать ничо не надо,
Эка невидаль – сортир.
Ёпта, вощем, все, целую,
Чмоки-поки, миру мир»
Офис тухнет и потеет,
И воняет, и гремит,
Как попавший в кофемолку
На коляске инвалид.
Сдох весь воздух в помещеньи,
Снова стук-постук сосед.
Есть усталость, раздраженье -
Вдохновенья только нет.
Тычет пальцами в дед-лайн
Шеф-редактор, скаля рожу,
Обещает покарать
И содрать с живого кожу
Если вдруг до трех часов
Про волшебный праздник знаний –
Первое про сентября -
Текст мой будет не готов…
К лютым я зверям, не к людям
В детстве угодил, видать,
Что коварно научили
Как читать, так и писать,
И проклятьем наградили
Буковки в слова слагать…
Сжечь бы все на свете школы
Вузы все с землей сравнять!
Чтобы спать себе покрепче
И об знаниях не знать
Поэт-песенник Геннадий Иннокентьевич Шероховатский:
«Вот все думают, что создать песню для детей – пустяковое дело. Дескать, бери любую рифму, крути-верти её как хочешь, идиотничай с ней, и успех обеспечен. Хоть вот прямо с потолка возьми какое хочешь слово – например, вот, слово «сабля» – и шуруй себе в столбик:
Ах, сабля-бля-бля-бля!
Ух, сабля-бля-бля-бля!
Ах, да и хи-хи!
Хи-хи, да тру-ля-ля!
И как будто сразу детям понравится и полюбится, сами напевать будут и вообще. Но нет, скажу я вам! Это так не работает! Дети – весьма требовательная, я бы даже сказал взыскательная публика. Чтобы достучаться до них, нужна серьёзная работа мысли, чтобы в песне смысл имелся, а не пустопорожние «трали-вали». Нужно, чтобы талант имелся, чтобы гений срабатывал! Вот вам для сравнения:
Ах, гуси-гуси-гуси!
Да-да-да-да!
Помощники бабуси!
Га-га-га-га!
Видите разницу? Улавливаете посыл? Конечно, эта песня ребёнку сразу понравится, потому что ребёнок любит своих бабушек. Но не только она как развлекалочка ему понравится, но и напомнит, что пожилым людям нужно помогать, как гуси помогают бабушке».
Есть в мире странном местами
Коробка с Карандашьями.
В неё совершенно свободно
Вмещается что угодно.
В коробке с Карандашьями —
Шампанского океаны,
Карликовые армяне,
Но с очень большими задами.
В коробке с Карандашьями
Живёт домашнее порно,
Случайно слитое в сеть
И покорившее миллионы.
В коробке с Карандашьями
Реальность бежит вприпрыжку,
Под кислотой догоняя шишку
С кокаиновыми ноздрями.
В коробке с Карандашьями
Фотосессии в масле сверкают,
Любуйся, ценитель искусства,
Обширными телесами.
В коробке с Карандашьями
Весёлые рэперы скачут:
Они Карандашьям приносят
Денежки и удачу.
В коробке с Карандашьями
Недавно прошло ограбленье,
Вызвавшее волненье,
В мире и всей Вселенной.
Вы всё на свете найдете
В коробке с Карандашьями.
Когда шоу смотреть начнёте,
Желательно, под грибами.
Поэт и рок-музыкант Борислав Бориславович Расчесщиков:
«Когда при мне кто-нибудь употребляет слово «Родина», я всегда пытаюсь понять, что человек имеет в виду. О том же, о чём и я, он думает, когда произносит и слышит эти звуки, или нет? Ощущает ли он при этом во рту послевкусие дешёвого портвейна, тремя семёрками которого, как топорами, была срублена моя юность в Питерской подворотне на Литейном? Наворачивается ли на его глаз слеза от того удушливо-ароматного дыма «Беломора», который витал в моей парадной – такого плотного, что хоть те самые три топора в нём вешай? Имеет ли он в виду ту самую Родину, в сердце которой на рок-концерт приходилось пробираться по-пластунски огородами, заранее подвязав к плечу красную ленточку – фальшивое удостоверение народного дружинника, чтобы не провести ночь в обезьяннике? Ощущает ли он горечь иронии от того, насколько щедра Родина – если, конечно, речь идет о нашей общей Родине – насколько щедра она на причины и поводы сойти с ума? Но, вообще-то, последние двадцать лет я живу в Лондоне и формирую свой круг общения с тем учетом, чтобы человек, оказавшийся в этом кругу, с минимально возможной вероятностью мог иметь ту же Родину, что и я».
В стольном граде Кишинёве уд стоит огромный,
Весь в парче, в жемчугах, что твой Элтон Джон
Спеть хотел о Родине, да видно слишком скромный,
К тому ж о песнях к Родине есть теперь закон
Как роток ни открывай, песня не случается
Забивает глотку всю пышный каравай
Зуб сточил до корешка, а не унимается
Больно велика семья – тут уж не зевай
Как от наводнения, так пение молебное
Да чтобы у врага до срока воды отошли
Сирым в утешение то словцо целебное
Под снегами да под грязью краше нет земли
Как у мавзолея есть да два входа-выхода
Чёрный для солдатиков, красный для вождя
Если станешь вдруг вождём – для тебя вся выгода
Но в вождёчки ты помельче проведи меня
Может быть, тогда спою что-нибудь душевное
Так чтоб без оглядочки, глазом не кося
Не стесняясь ни того, что и рифма скверная,
Голосок и рыло – как у порося
Баснописец Сергей Андреевич Мухолковский:
«Это не я, то есть – не только я – это еще Эзоп подметил, что зелен виноград. А что поделаешь? Вот бывает в гастроном зайдешь, и даже не чаешь ничего этакого, как на тебе – зелен виноград, и хоть ты тут что! А продавщица? Продавщица-то что, думаете, приветливая? Какое там! Ей слово только скажи про виноград – что зелен, так она как р-р-раз – и ну давай куражиться, да насмехаться! И кассирша туда же – поддакивает продавщице, что мол, что ишь, что уж извините, не кишмиш! Вот это вот вопиющие хамство людей на своих публичных, так сказать, местах, и вот это вот хищное оскаленное чувство их над тобой превосходства – у сильного всегда бессильный виноград! И ну давай над ним куражиться, глумиться, измываться! Совершенно невозможно не реагировать на такую беспардонность! И если бы не дворник наш Иван Андреевич, то не знаю, как бы и дожил бы без инфаркта до сего светлого дня. Хоть в гастроном не ходи, честное слово! А так бывалочи подойдёшь после гастронома к Ивану Андреевичу, дворнику нашему, как скажешь ему «А виноград-то зелен!», а он такой «Чавой-та?», а я ему «А товой-та, рыло ты свиное!». И домой уже совершенно на успокоенных нервах. Святой человек дворник наш Иван Андреевич, долгих ему лет и здоровья».
Раз в преддверии обеда
Дворник заглянул в свой шкафчик
И воскликнул: «Вот беда!
Тут была моя галета!
Ну и где ж теперь она?
Как хвостатая комета
Пролетает жизнь моя,
Без ответа и привета
Скоро, видно, сгину я.
Знать бы лишь, кому в том толк,
Чтобы умер я несчастным
И голодным, словно волк…»
Отвечали хором мыши:
«Что ты мелешь? Тошно слышать!
О мирском, дурак, ты тужишь,
А ведь людям службу служишь.
Убираешь из подъезда
Ты ссанину и говнину,
А, бывает, и блевоту –
Тоже важная работа.
Чтоб простой домовный житель
В окончанье не свинел,
Демонстрируешь исправно,
Как Господь нам всем велел,
Что в труде и чистоплотстве
Есть блаженствия предел.
Твой нелегок крест, все знают,
Но за прямоту прости –
Думаешь, намного легче
На голгофу крест нести?»
Дворник, вместо чтоб ругаться,
Всхлипнул, глядя на мышей:
«Издеваетесь вы, братцы?
Я ещё полтыще вшей
В ужин, завтрак и обед
Позволяю мной питаться.
Возверните мой галет
Хоть из жалости ко вшатам –
Их же жальче в свете нет!»
Мыши отвечали строго:
«Всякой твари есть свой срок.
Как отмучаются вшата –
Знай, вошли в Отца чертог.
И галету твою съели
Мы не чтоб ты голодал.
А лишь с той благою целью,
Чтобы дух твой воспарял.
Без помех и искушений
Чтоб ты в Царствие попал.
Ты терпеньем запасись,
В день раз несколько молись,
Честно исполняй работу –
В рай ведь многим же охота –
Им пример собой яви,
И тогда, в счастливый час…
Кстати, не забудь про нас.
Та галета, скажем прямо,
Массою была три грамма.
Щас как раз и пост истек,
Так давай-ка наутек –
Принеси-ка нам еды,
И без всякой лебеды.
Чтоб блюли тебя мы пуще,
Надобно побольше гущи.
Ты не мешкай, поживей…»
И словами вдохновившись,
Дворник духом воспарил:
С прытью больше чем кошачьей
Всех мышей он изловил
И себе на ихнем мясе
Щей наваристых сварил
Поэт-переводчик Моисей Илларионович Большак:
«О шотландцах восемнадцатого века в среде обывателей бытует представление как о диких горцах с рыжими бородами, клетчатыми юбками, заунывными волынками и диким клановым социальным устройством. Чтобы развеять это невежественное мнение, я всегда привожу в пример великого поэта Роберта Бёрнса. Он, хоть и был крестьянским сыном, отнюдь не увлекался скачкой по горам с голым задом, кое-как прикрытым килтом. Нет! Он даже бороды не носил, и рыжим к тому же не был. Да, как и все шотландцы, Роберт имел страстишку к доброму виски и хорошей кулачной драке, но куда больше Бёрнса увлекали любовные таинства. И не с овцами, как думают о шотландцах многие наши сограждане, а с самыми настоящими девушками. Поэтому из всего громадного творческого наследия Бёрнса больше половины стихов посвящены женщинам, и лишь оставшуюся часть между собой делят баллады о выпивке, мордобое, вересковых лужайках и пасущихся на них овечках».
О проекте
О подписке