Цитаты из книги «Милый друг»

И все-таки в каждом живет судорожное и неосуществимое стремление к вечности, каждый носит в себе вселенную и каждый бесследно исчезает, являясь лишь удобрением для новых поколений

На свете сотни таких женщин; сами они смеются над Богом без всякого стеснения, но другим не позволяют его бранить и при случае пользуются им как посредником. Если их пригласить на свидание в гостиницу, они сочтут это за оскорбление, и в то же время им кажется совершенно естественным заниматься любовью у подножия алтаря».

Жизнь! Какие-то несколько дней, и потом – конец! Люди рождаются, вырастают, наслаждаются, чего-то ожидают и потом умирают.

Могут родиться миллионы и миллиарды подобных ему, с такими же глазами, с таким же носом, ртом, черепом и мыслями внутри него, но тот, который лежит сейчас на этой постели, никогда не появится вновь.

И они медленно пошли по бульвару Мальзерб. Париж был почти безлюден в эту ночь. Это была холодная ночь, одна из тех ночей, когда пространство кажется необъятнее, звезды выше, когда в воздухе веет ледяное дыхание, несущееся откуда-то из далеких сфер, еще более далеких, чем небесные светила.

– Жизнь была бы очаровательна, если бы мы могли рассчитывать на безусловную обоюдную скромность. Часто, очень часто, почти всегда, женщин удерживает только страх разглашения их тайны. Затем произнес с улыбкой: – Разве это не правда? Многие женщины не задумались бы отдаться мимолетному влечению, неожиданной и взбалмошной прихоти одного часа, если бы они не боялись, что за минутное счастье им придется расплачиваться неизгладимым позором и горькими слезами.

Он медленно спускался по ступенькам высокой паперти между двумя рядами зрителей. Но он не видел их. Его мысли возвращались теперь назад, и перед его глазами, ослепленными ярким солнцем, носился образ госпожи де Марель, поправляющей перед зеркалом завитки волос на висках, всегда развивавшиеся у нее в постели.

Она должна была чувствовать, казалось ему, что в любви необходим исключительный такт, исключительная ловкость, благоразумие, а главное – верный тон, что, отдаваясь ему, она, зрелая женщина, мать семейства, светская дама, должна была держать себя с достоинством, строго, со сдержанным увлечением, быть может, даже со слезами, но со слезами Дидоны, а не Джульетты[38].

«Церковь служит ей во всех случаях жизни, – думал он. – Она утешает ее в том, что она вышла замуж за еврея, делает ее протестующей фигурой в политическом мире, служит местом любовных встреч. Вот что значит привычка обращаться с религией как с зонтиком. В случае хорошей погоды он заменяет трость, в случае жары защищает от солнца, в дождливую погоду укрывает от дождя; а когда не выходишь из дому, стоит в передней. На свете сотни таких женщин; сами они смеются над Богом без всякого стеснения, но другим не позволяют его бранить и при случае пользуются им как посредником. Если их пригласить на свидание в гостиницу, они сочтут это за оскорбление, и в то же время им кажется совершенно естественным заниматься любовью у подножия алтаря».

Старуха все время молчала, печальная и суровая, следя за своей невесткой с проснувшейся в сердце ненавистью – ненавистью старой труженицы, старой крестьянки с огрубевшими руками и изуродованным тяжелой работой телом, – к этой городской даме, внушавшей ей отвращение, казавшейся ей проклятым, нечистым существом, созданным для безделья и для греха.