− Хотел я с тобой потолковать, Милославич… Степняки замечены у рязанских рубежей,− волнуясь, произнес Василько и тронул Вольгу за плечо.− Дядя обещал вызов прислать на совет. Прошу, поезжай со мной!

− Только меня в Володимере и ждут! − хмыкнул Вольга.

− Послушай, Милославич,− дрогнувшим голосом сказал Василько,− необходимо уговорить Великого подсобить Рязани, призвать в помощь киян и черниговцев, ежели будет на то потребность. Дело вельми серьезное, сердцем чую.

− Уговорить? − презрительно скривился Вольга.− Князь Юрий у нас девица красная? А на дуде ему посопеть не надобно? Пошутковать, попоясничать… А-ась?

Василько схватился ладонями за уши и начал быстро читать «Отче наш».

− Сколько сил идет с Батухой? − прервал его Вольга.− Каковы ваши сведения?

− Десять туменов,− нерешительно сказал Василько.− Десяток ромейских мириад.

− Десяток! − сердито фыркнул Вольга.− Вот Эрик мне сказывал, что пятнадцать, а то и все двадцать, коли Батуха с родичами договорится. Это немало, двести тысяч сабель! Прибавь к ним обозников и прочую мелкую шелуху… И это тьма тьмущая живности − быков, коней, вельблюдов. Они нас с потрохами сожрут, как давеча схрумкали Булгарию! Нельзя их пускать на Русь! На дальних полуденных кордонах встречать надобно, сообща, в топоры да в копья, иначе раздавят нас поодиночке. Таков мой крайний глагол!

− Сломаем ли вражью силу? − с тоской прошептал Василько.

− Купно − сломаем! − решительно сказал Вольга.− Сломаем и обратно за Итиль вышвырнем. Люди имеются, оружия и броней хватает с избытком. Один мой Мышград может легион кметов добрыми доспехами обеспечить. Но ты пойми, надобно всю Русь набатом колокольным поднимать! Вооружить монасей, землепашцев, рыбарей, мастеровых. Вручить им в руки острые копья и накрепко втемяшить в мозг, что сонно-бражной неги и покоя не будет более… Вообще до известного срока пускай похерят эти сладкие словеса, ибо покой нам только снится!

Вольга задохнулся словами, судорожно сглотнул невидимый горловой комок и надолго замолчал, потирая кончиками пальцев провисшие усы.

− Так ты поедешь в Володимер? − выждав время, осторожно спросил Василько.

Вольга, сорвав с ветви поклеванное птицами яблоко, задумчиво произнес:

− Поедем, княже, был бы толк…

− Будет! − обрадованно заверил его Василько.− Еще как будет!

−Ну-у… дай Бог! − выдохнул Вольга, увлекая ростовского князя за собой.

* * *

Город имел вид правильного шестиугольника с таким же количеством улиц, растекавшихся подобно лучикам от центральной площади, где стояло массивное здание детинца. В поселении насчитывалось более сотни дворов с подсобными хозяйствами и несколько общественных строений, в том числе школа; ученики могли свободно пользоваться Вольгиной вивлиофикой, считавшейся одной из лучших в Залесье. Был здесь и настоящий Гостиный двор − с торжищем, с баней, с удобными палатами для купцов и прочего заезжего люда. Церковь, украшенную резными узорами, ставили умелые новогородские плотники. Поодаль от жилой застройки, ближе к восходной крепостной стене, располагались огнедышащие владения местного Вулкана − неутомимого кузнеца Вышаты и его товарищей, тружеников молота и наковальни.

За десяток лет, прошедших со дня основания Мышграда, Вольга Милославич сумел собрать и выпестовать наиболее знатных мастеров кузнечного дела, которым не было равных на просторах Залесья. Уроженец Полоцка Вышата был первым ковалем-рудознатцем, кто живо откликнулся на призыв бывшего галицкого воеводы и заложил на берегах Юхоти небольшую изначально мастерскую. В окрестных болотах в изобилии обнаружилась богатая руда, и поселение без труда обеспечило себя необходимым в хозяйстве железным инструментом: от гвоздя и конской подковы до хитрого лемеха с отвалом. Мышградские оружейники принялись мастерить самострелы, собирать кольчужные рубахи, а из-под молота Вышаты возник дивной красы и прочности меч длиной в полтора аршина и весом около пяти фунтов, выкованный из небесного железа. Изделия из данного металла ценились буквально на вес золота и были дороже клинков из дамасской стали, поскольку несомненно обладали известными магическими свойствами.

Когда же новорожденный меч был привезен в стольный град Владимир и торжественно вручен Юрию Всеволодовичу, всем на просторах Руси стало очевидно − дотошные мышградцы отыскали в дремучих северных лесах один из тех чудных камней, что некогда рухнули на грешную землю с заоблачных высот!

На круглой площади перед детинцем царило праздничное оживление. Прямо на свежем воздухе были выставлены ровными рядами широкие дощатые столы, аккуратно покрытые безразмерными скатертями, украшенные пестрыми букетами поздних цветов и ломящиеся от обилия аппетитной снеди.

Чего тут только не было…

Веселые румяные девицы сноровисто разносили по столам дымящиеся чугунки с разваристой пшенной и гречневой кашей. Следом тащили подносы с ароматной зеленью, овощными закусками, квашеной капустой и соленьями. Выкладывали на столы березовые туески с мохнатым крыжовником, малиной и морошкой. Из глиняных корчаг отчаянно парило щучьей ухой с шафраном, заливными гольцами, жареным на постном масле судачком, вяленой белужиной и шехонской осетриной.

А неугомонные девки подавали к столам жареных цыплят, соленых кур, зайчатину заливную, печеную с морковью и репой, тушеные свиные ножки, вареники со сметаной, солонину с чесноком и терпкими пряностями. Прямо из раскаленных печей, с пылу да с жару возникали на столах пышные курники с рисом (что называли сарацинской крупой), вареной курятиной и грибами-лисичками, а рядом высились пирамидки сваренных вкрутую яиц, окружавшие глубокие блюда с копченой дичью.

Уже слегка хмельные и раскрасневшиеся гости отрезали ножами от пшеничных караваев толстые ломти, макали хлеб в приправленную душистым перцем мясную подливу, ложками поглощали осетровую икру и грызли − нет! − вгрызались крепкими зубами в нежные стерляжьи спинки. Журчащей на перекатах рекой лился из бочек отменный мышградский мед, искрящийся сбитень и ячменное пиво. Горожане, на краткий миг позабыв о рутинных заботах, праздновали окончание полевых работ, от души радовались заслуженному благополучию и полным закромам, не страшась встретить голодную слякоть поздней осени, промозглые дожди темного месяца груденя, а за ним злобную, пробирающую до костей круговерть ледяного и снежного студеня.

Взрослого мужского населения в Мышграде насчитывалось свыше пять сотен. Многие были выходцами с Волыни, прибывшие в залесские края по призыву Вольги Милославича и приведшие за собой свои семьи либо оженившиеся прямо по месту, благо в невестах недостатка не ощущалось. Были здесь новогородцы, переселенцы с Белоозера, Углича и Ростовской земли, да только далеко не каждый пришлый человек мог полноправно влиться в сплоченные мышградские ряды и принести строгую клятву верности социальным идеалам трудовой общины, не терпевшей мракобесия, рабства и кабалы. Единственный на просторах Руси вольный город-крепость предпочитал жить обособленно от бесконечных княжеских свар и междоусобиц, держа в надежных ножнах разящую сталь и дружно растя многочисленную вихрастую детвору.

Сегодня же вечером, в честь праздника Покрова, бок о бок с мышградскими обитателями сиживали хозяйственные соседи-угличане, хлеборобы и молочники; дородные, однако весьма оборотистые мологжанские купцы; востроглазые костромские охотники-зверобои; добродушные, пропахшие ржаной брагой и водорослями рыбари из Усть-Шексны; новогородские и тверские головастые умельцы, искусные плотники и изографы, а промеж них − рыжебородая ватага моремана Эрика Рудого.

Ростовский князь перед входом на площадь был встречен шумными приветственными криками собравшихся и одарен хлебом с солью, который на червонном рушнике поднесла милая его сердцу сестрица Мария Ярославна, десятилетие тому назад по доброй воле и без оглядки пошедшая замуж за немолодого, жестоко израненного в побоище на Калке галицкого воеводу. Василько бережно принял священный дар, и брат с сестрой, такой же русоволосой, статной и румяной, троекратно расцеловались, что вызвало новый взрыв восторга поднявших полные чаши горожан и прочих заезжих гостей. Достойного сына ныне покойного князя Константина строгий, но справедливый и отходчивый народ Залесья любил за тверезый ум и разумную храбрость в ратном деле, а еще за чистую, открытую для сострадания душу.

− Слава князю! − взорвалась мышградская площадь.− Слава!! Слава!!!

* * *

Ближе к полуночи пир понемногу начал затихать. Местные, разобрав знакомых и приезжую родню, в обнимку разбредались по дворам. Упившихся вдосталь норвегов дежурные дружинники перенесли на Гостиный двор и поставили им полный бочонок браги для грядущей опохмелки. Ростовские гридни, сладко разомлев после бани и обильного угощения, полегли за столами, а кто и под ними, на заботливо разложенных половиках. Привычные к подобным возлияниям угличане держались, сидели чинно на скамьях, окружив седовласого Бояна, терзавшего многострунные гусли. Некоторые пустили горючую слезу, тоскливо взирая на усыпанное далекими адамантами небо, и грозились высидеть до утра − видимо, решили встречать денницу.

Миновав крутую лестницу третьего поверха, Вольга вывел Василько на смотровую каланчу детинца. Это было прочное строение, огороженное по периметру широкими перилами. Четыре столба поддерживали покатую крышу, исполненную в виде эллинской буквы лямбды. По краям стояли низкие скамьи, в центре находился круглый столик, сплошь занятый дубовым ларем, из недр которого выглядывали кожаные корешки толстенных книг с латинскими названиями, усыпанные тайными иероглифами желтоватые листы пергамента, потертые древесные таблички с хитроумными чертами и резами, тугие свитки берестяных грамот, карты неведомых гористых земель, испещренные острыми стрелочками и загогулинами. Пол был устлан звериными шкурами − белыми и бурыми медвежьими, полосатыми тигровыми и даже пятнистыми пардусовыми.

Вскоре на каланчу поднялись Данила, норвег Эрик, отец Николай и Исаак Левант,− пожилой иудей с завитыми пейсами на висках,− бессменный хранитель мышградской казны. Мария принесла амфору с белым вином, поставила ее на столик и, распустив волосы, присела рядом с Василько, положив голову брату на плечо. Вольга, подойдя к лестнице, отдал мимолетное распоряжение заспанным слугам, затем вернулся, бережно поднял ларь и задвинул его под свою скамью. Столик незаметно покрылся светлой шелковой скатертью, на которой,− как на былинной самобранке,− появились серебряные кубки и овальный поднос с заморскими фруктами, орехами и халвой. На отдельном блюде была подана истекающая соком дыня, весьма умело порезанная на очень привлекательные кусочки.

Василько всегда до изумления поражала неистощимость щедрого рога Амальфеи, которым, видимо, владел Вольга Милославич. В гуще чащобных лесов и болотных топей свободные люди лакомились восточными сладостями и вкушали солнечные плоды, приобретенные в далекой Тавриде за полновесное золото. Широко жил Мышград и его могущественный хозяин, полюбившийся гордой Марии Ярославне. Отец исподволь готовил ей совсем другое будущее, намереваясь сделать королевной одного из прикордонных западных соседей… Редкое, почти немыслимое дело, чтобы княжеская дочь выходила замуж сознательно, по любви и согласию, а не соблюдая державные интересы. Вот и здесь вышла было фатальная заминка, однако хрупкая на вид Мария не устрашилась проявить твердость характера, имела с властным отцом серьезный разговор, и Ярослав Всеволодович, отметя условности, выдал долгожданное разрешение на неравный брак.

Скромную свадьбу справили в Угличе. Спустя полгода Вольга заявил о своем решении заложить при слиянии рек Влги и Юхоти малую крепость и даже приобрел на то благоволение Великого князя Юрия Всеволодовича. Через некоторое время Исаак Левант вывел в Залесье тяжеленную телегу, нагруженную ценной утварью, оружием, книгами и мешками с золотыми и серебряными монетами разнообразной чеканки. Вольга тогда пояснил молодым князьям, что продал родительский домишко в Киеве. Однако минуло короткое лето, и неугомонный иудей Левант возвратился с Волыни во главе доспешного отряда и поезда из трех подвод, под завязку набитых рубленым серебром, балтийским янтарем, самоцветами и великолепным узорочьем… Василько наконец осознал, что его героический зять далеко не так прост, как могло показаться вначале. За красавицей Марией приданого не было. Не в том положении находился вечно скорбный рыжьем новогородский правитель, чтобы за строптивую дочурку раздавать подобные богатства, позволявшие содержать крепкую дружину. Горластые же ильменские мужики по любому поводу могли собраться на вече, вволю поорать о наболевшем, а после грохнуть заветное: «Путь перед князем чист!». То бишь проваливай на все четыре стороны…

Мягко горели укрепленные на столбах масляные светильники. Босые ноги приятно ласкала медвежья шерсть. Мария тихонько мурлыкала песенку про похождения черного кота. Василько сидел на скамье, покачивая опустевшим серебряным кубком. Данила с присвистом посапывал в сторонке, скрестив на груди руки. Отец Николай чистил ножиком мясистый апельсин. Исаак Левант, беззвучно шевеля губами, внимательно изучал разложенный на коленях свиток. Эрик с затаенной грустью взирал на золотистую луну, запутавшуюся в тенетах призрачной звездной дороги.

− Слышишь, братушка? − не открывая сомкнутых глаз, сонно прошептала Мария.− Милославич мне как-то сказывал, что в прежние времена на небе две луны светили.

− А я читал, что до потопа Селены вообще не было,− заметил Исаак Левант.

− Куда же она подевалась? − поразился Василько.

− Дракон пожрал во чрево свое,− улыбнулся кончиками губ Исаак Левант.

Василько посмотрел на отца Николая, болезненно поджавшего увечную ногу.

− Братушка, не веришь? − позабыв про сон, развеселилась Мария.− А ежели я отыщу в стародавних летописях описания чудес? Спорим? Эрик, разними!

− Quos ego! − Вольга легонько погрозил жене пальцем.− Вот я вас!

− Всякое могло быть,− сказал отец Николай, жуя дольку апельсина.− Осерчал Господь и в гневе наслал потоп на землю, а как он сие сотворил? Мог луну обрушить, коли напрочь его грешники до белого каления довели. Почему бы и нет?

Василько сокрушенно вздохнул, по-новому оглядывая звездный небосвод.

− Что хочу сказать, други,− пристукнув кулаком по столику, негромко произнес Вольга.− Времена настают крамолые! Ломовые, неудольные… Лукавых небылиц сочинено обо мне немало, потому поведаю я вам свою невеселую житейскую историю…