Цитаты из книги «Мудрость сердца (сборник)»

Мир, однако, где был, там и есть, его не проигнорируешь. «НЕТ», – отвечает мир. «НЕТ», – вечно мотает мир головой.

Его разговорчивость не от одиночества, как у большинства людей, она от абсолютного соответствия моменту, от несуществования, исчезновения, метаморфоза. И потому она плодотворна, волшебна, ядовита. Его разговорчивость совершенно разрушительна для всего, что не принадлежит моменту, – это мираж, рожденный необычной духовной атмосферой, которую он образует вокруг себя и в которой живет. Он следует за ним, влекомый жаждой, как путник в пустыне. Но никогда не бывает, чтобы он заблудился, чтобы он заблуждался. И никогда он не покидает своего тела, в отличие от тех странных личностей, тибетских искателей мудрости. Куда бы Сандрар ни отправлялся, его тело сопровождало его – а также голод и жажда. Если условия пути тяжелые, по возвращении он выглядит истощенным; если ветер все время наполняет паруса, Сандрар возвращается с красным от солнца лицом и с незабываемым звездным светом в глазах. Возникает искушение сказать, что он страдает галлюцинациями.

Я трудился как дьявол, пытаясь сделать для них больше, чем мог, обделяя вниманием жену и ребенка. Мой начальник стал считать меня сумасшедшим и, вместо того чтобы одобрить мои усилия, постоянно орал на меня. Я все время был между двух огней – сверху и снизу. Наконец я понял, что, сколько бы я ни старался, все мои усилия были каплей в море. Не хочу сказать, что я стал равнодушным или же твердокаменным. Нет, просто я понял, что любое заметное улучшение жизни требует революции. Причем настоящей революции, то есть чего-то гораздо более радикального и всеобъемлющего, чем даже, скажем, русская революция. Я по-прежнему так думаю, но не считаю, что ее возможно осуществить политически или экономически. Правительства тут ни при чем. Ее могут совершить только отдельные люди, если каждый из них пойдет своим собственным путем. Главное – это должна быть революция сердца. Наше отношение к жизни должно быть в корне изменено. Мы должны продвинуться на другой уровень, с которого могли бы одним взглядом окинуть всю землю.

– У меня нет адреса, – сказал я. – И, кроме того, нам не о чем говорить. Вряд ли мы когда-нибудь встретимся. Вы намерены уничтожить себя, и вряд ли я могу – да и любой другой человек – помешать вам в этом. Так зачем же притворяться, будто мы станем писать друг другу? Завтра я буду совсем в другом месте, и то же самое – вы. Все, что я могу сказать вам, – удачи!

Человек живет, считая мир жестко определенным, таким-то и таким-то, просто потому, что он ограничен колеей, по которой ползет подобно червю. Для цивилизованного человека война не всегда служит самой резкой встряской в чопорном распорядке его каждодневной жизни. Некоторые люди, и число их гораздо больше, чем мы могли бы поверить, считают войну волнующим, если не сказать приятным, перерывом в трудах и занудной рутине. Присутствие смертельной опасности добавляет пряности к их бытию и убыстряет работу сонных мозговых клеток.

Сердце нельзя разбить. Сердце можно ранить так, что вся вселенная преобразится в сплошное пространство боли. Однако сердце не знает пределов своей способности выдерживать страдание и боль. Будь иначе, раса человеческая исчезла бы давным-давно. Жизнь продолжается, пока сердце качает кровь. Жить можно на уровнях столь разных и крайних, что иногда может показаться: это и не жизнь вовсе. Образ жизни людей может различаться не менее, чем различны существа и предметы в животном, растительном, подводном и неорганическом мирах.

Мы перепробовали все пути, но нас снова и снова отбрасывало назад, в кромешный мрак страданий, в беспросвет беспомощности.

Мы гонимся за деньгами, любовью, положением, уважением, за манной небесной. Нам кажется summum bonum[6] получать, ничего не отдавая взамен. В нашей речи то и дело встречается прелюбопытнейший филологический феномен «Заебись!». Как будто можно трахаться, не отдаваясь. Постель стала считаться чем-то вроде окошка кассы: постучал – получил. Идиотская похвальба: «Ну и впарил я ей!» – отодвигает взаимную суть полученного. Никто – ни Он, ни Она – не может похвастаться тем, что осчастливил кого-то хорошей еблей, если сам не был оттрахан как следует. Иначе – все равно что говорить, будто отымел мешок зерна. А ведь так обычно и случается. Заходишь в мясную лавку с куском пиздятины и просишь перемолоть его помельче. Некоторым безумцам хватает наглости требовать притом отборный филей, тогда как на самом деле с них довольно и фарша.

утренних пробуждениях, когда в окна льется солнечный свет, а рядом с тобой лежит преданная тебе шлюха, которая любит тебя, любит до кончика мизинца, до умопомрачения, и птички поют, и стол накрыт, а она умывается, причесывается, и все мужчины, которые были с ней до тебя, а сейчас – ты, только ты, баржи, проплывающие мимо, их корпуса и мачты, этот чертов поток человеческой жизни, текущий через тебя, через нее, через всех, бывших до тебя и после, тебя, цветы, птицы, солнце и аромат, который душит, уничтожает. Господи! Посылай мне шлюх всегда, ныне и во веки веков!

То же самое верно и для этих бедняг: их нужно заставить понять, что они не единственные на земле, кто так страдает. Они делают