Я на секунду остановился возле этого парня, завис, словно компьютер в моей голове обрабатывал, решал неподвластную процессору задачу. Всем своим видом парень напоминал Игоря Козлова – козла, бросившего в меня свой дебильный рюкзак, урода, издевающегося в школе над всеми, от которого досталось и Вике.

Вика…

Я вновь услышал тебя.

Я сделал то, что ты просил. Попытался сделать.

Когда Витя дернул меня за руку, я попросил его подождать, а сам подошел к парню. Уже знал, что это не Козлов, но перед глазами был именно он. Бутылка из-под лавки так и просилась в руку, а затылок хлюпающего носом так и ждал, когда молот ударит по наковальне. Я наклонился за стеклянной тарой.

– Парень.

Думал, это бутылка начала со мной разговаривать, но приподняв голову, увидел, что ко мне обратился, не моргая и не шевеля губами, пьяный тип. Потом, правда, губы едва шевельнулись, но я его уже не слышал: твой голос затмевал собою его голос. Ты требовал действий, но действовать начал не я – Витя. Он подхватил меня за руку, потянул за собой, как зомби, как мумию, не способную передвигаться. У меня заплелись ноги.

– Парни! – послышалось из-за спины. Я обернулся, а Витя все еще меня тянул. – Парни, есть че?

Я его не понял, даже не успел подумать, о чем именно он спрашивает, потому что Витька был не многословен: он послал его куда подальше.

– Че ты сказал, щенок? – Он попытался подняться.

– Иди в очко, пьянь ссаная! – испугавшись, вдруг заорал я, повторяя за Витей.

И мы побежали.

После этих волшебных слов, после всего этого заклинания я обрел новые силы, почувствовал себя сверхчеловеком. Мы бежали так быстро, что дома туманом растворялись в периферийном зрении, а в фокусе оставались только извивающиеся линии тротуаров и тропинок, хаотично сменяющие друг друга. Обернулся я всего раз – в самом начале, забегая за угол «Китайской стены»: у парня даже в мыслях не было гнаться за нами. Но мы бежали. Мы улыбались. Держались за руки. Мы веселились! Я думал, так весело мне больше никогда не будет. Не хотел упускать шанс. «Иди в очко!» творило чудеса. Я выкрикивал его, не обращая внимания ни на прохожих, ни на их ворчание. Выражение звучало так приятно, сладко и одновременно грозно… Мужественно. Мы оба выкрикивали его, но у Витьки получалось изящнее. «Годы тренировок и практики», – сказал он мне между делом.

Зигзагообразный, ступенчатый, с резкими разворотами маршрут привел нас обратно к уже известной «Китайской стене». Сам не понял, как так получилось, но мы вновь стояли у последнего, двенадцатого подъезда. Парня на лавке уже не было, а вот бутылка была.

– Витька, ты не заблудился? – спросил я, когда опомнился.

– С чего бы? Мы именно там, где и должны находиться. Мы почти пришли.

Мы подошли к углу дома.

– Издеваешься? Мы оббежали весь квартал, чтобы вернуться сюда?

– Если бы ты не побежал, не побежал бы и я, – серьезно ответил он.

– Прикалываешься? Ты побежал первый.

– Нет – ты.

– Нет – ты.

– Как знаешь…

– Я много чего знаю, побольше некоторых. – Это прозвучало грубо. Я не хотел его обидеть, но показалось, что уже оступился. – Извини. – Пауза. – Витька, если бы ты его не послал…

– Илюх… ты сам крикнул громче моего и как с цепи сорвался. В тебя будто бес вселился.

– А что мне оставалось делать? – Этим вопросом я принял, что первым в старте забега был все же я. – Он мог нам наподдать. Ты его видел? Вылитый Игорь!

– Какой еще Игорь?

– Ну… тот… из моей школы.

– Ах, Игорь… – Витька не помнил его из моих давних рассказов в день нашего с ним знакомства. – Так это никакой не Игорь. Это Иглыч. Наркоман. С ним раньше общался Ванька.

– Еще и наркоман?! Ты вел нас к верной гибели!

– Ты дурак? Я думал, ты знаешь Иглыча. Я думал, ты подошел приколоться над ним. Или ты?..

Я не рассказал Витьке про твой зов, Профессор. Про твою просьбу. Я же правильно сделал? Спасибо.

Я перебил Витю:

– Зачем ты его послал?

– Всегда так делаю. Это игра такая. Иглыч спрашивает всех… знакомых: «Есть че?», и все ему отвечают то, что ответил я. Это даже не игра – обряд, ритуал, типа.

– А ты не мог рассказать об этом раньше?

– Мог, но ты побежал, а я – за тобой. А потом вдруг стало так весело, что я не захотел останавливаться. Не захотел останавливать тебя. Таким счастливым тебя еще никогда не видел… Хотя… Нет, даже детализация звонков не так сильно тебя порадовала, как… – Он улыбнулся.

– Спасибо, что напомнил. Так мы идем в Курямбию?

– Уже пришли. Мы на месте, Илюх.

В фундаменте «Китайской стены» было крохотное оконце, прикрытое наваленным на стену куском фанеры. Окно, чуть большее дверцы микроволновой печи. Пока я раздумывал над темнотой по ту сторону прямоугольного отверстия, Витька шмыгнул в ту самую темноту и из нее прошептал:

– Не пали контору, резче!

Будь на мне рюкзак, я бы точно застрял, как медведь из мультфильма. Если бы Витька не потащил меня за уши к себе, я бы не полез туда, простоял бы на улице. Если бы он вовремя не подхватил меня за подмышки, я бы упал и свернул шею.

Он высунулся из окошка, задвинул проход фанерой, взял меня за руку и повел по темноте подвала.

– Осторожно, ступенька, – произнес он.

Не отрывая ног от холодного пола, я нащупал ступень. Шагнул на нее. Осмотрелся. Ну как осмотрелся – повертел головой и ничего не увидел. Глаза никак не могли привыкнуть к темноте.

– Как ты видишь? У тебя очки ночного видения?

– Знаю подвал наизусть. Доверься мне и иди.

Я доверился и шел. Пахло сыростью, пахло плесенью, пахло землей, пахло…

– Замри. – Я замер. – Слышишь? – Прислушался: отчетливое журчание воды и «бултых». Те же самые звуки, доносящиеся из канализационной трубы нашего туалета, когда соседи сверху сливают воду. Витька пояснил: – Кто-то покакал.

– Я понял… по запаху.

– С этим ничего не поделать, потерпи еще чуть-чуть.

– Мы точно идем в самое крутецкое место на свете?

– Илюх, скоро сам все увидишь и перестанешь задавать тупые вопросы.

Мы двигались дальше. Витя шел намеченным курсом и тащил меня за собой, как прицеп. Не могу сказать точно, но по ощущениям, с прямой мы несколько раз сворачивали, а поверхность под ногами несколько раз менялась из твердой и холодной в мягкую и теплую. Возможно, темнота играла с моим воображением. Нет. Действительно стало теплее и не только ногам – всему телу. Подвальной прохлады как не бывало. Возле ушей начали пищать комары. Их становилось все больше. Казалось, комариный рой из тысяч летунов окружает нас и готовится к атаке.

– Закрой глаза, нос и рот. Не дыши. – Витя отпустил мою руку. – Не двигайся. – Он отошел на пару шагов (определил на слух). Что-то зашипело. – Я распылил спрей от комаров. Теперь они не будут нас напрягать.

– Долго еще?

– Почти пришли, нетерпеливый.

«Почти» для всех разное. Прежде чем прийти, Витя приказывал мне наклоняться, идти с вытянутой рукой, чтобы не удариться о стену, ползти на карачках, перешагивать что-то большое и круглое, иногда прыгать. И все это в абсолютной темноте, Профессор.

Не понимаю, отчего я сразу не додумался воспользоваться фонариком на телефоне? А когда догадался, было уже поздно. Витька снова отпустил мою ладонь, отошел, что-то с хрустом провернул, щелкнул. Зажегся свет – единственная лампа накаливания, свисающая на проводе. Тусклая, но хорошо освещающая пространство в радиусе двух метров. Большего и не требовалось. Будь она мощнее, я бы с непривычки ослеп.

Мы находились в помещении, похожем на мою комнату, только пол, стены и потолок были обделаны гофрированным картоном. Он был разным… Думаю, Витьке пришлось притараканить туда не меньше двадцати коробок из-под продуктов, строительных материалов, бытовой техники. На некоторых я видел знакомые логотипы известных брендов, на других не мог их разобрать, потому что стены, пол и потолок были холстами, на которых Витька тренировался со своей мозаикой Пенроуза. Все кругом было изрисовано фломастерами разных цветов разноразмерными пиктограммами мужских писек.

– Ну? Как тебе мое арт-пространство?

– С точки зрения живописи… Зачем ты все изрисовал письками?

– Не знаю, Илья. Однажды увидел на стене дома – и понравилось. Тебе не нравится?

– Непривычно, знаешь ли, но вкус у тебя есть. – Я похлопал его по плечу.

– Спасибо. Если хочешь, если найдешь свободное место, можешь тоже что-нибудь нарисовать. Теперь это и твое логово. Оно наше. Общее. Теперь ты вправе приходить сюда, когда угодно, даже без меня. Хотя, если ты придешь сюда без меня, скорее всего, я уже буду тут. Здесь я почти всегда.

– Чем же ты тут занимаешься?

– Валяюсь на кровати. – Он указал на деревянный поддон, укрытый картоном от коробки из-под телевизора. Между «кроватью» и «покрывалом» был «матрас» – слой пенопласта. – Рисую, если ты не понял, фантазирую, читаю книги – развлекаюсь, как могу. Показать коллекцию жуков?

В углу стоял импровизированный шкаф – четыре черных пластиковых ящика, сложенных друг на друга, которые до этого я точно видел в супермаркете, в отделе с фруктами и овощами. Витя составил их один за другим на пол. Разобрал башню. Достал стеклянную банку с жуками и показал мне. Жуки мне никогда не нравились, поэтому я попросил поскорее убрать их.

– Скажи, а лучше покажи, что ты читаешь. Букварь?

– Смешно! Буквари для учеников, ученики в школе, школа для дебилов. Я же тебе говорил. Ты, вроде, толковый парень, но до сих пор как маленький. Бери пример с меня! Самообразование – наше все! Я изучаю только то, что считаю нужным, то, что мне действительно интересно.

– Есть в твоих словах правда, друг. Так что же ты читаешь? Что для тебя интересно?

– То, что нахожу на помойке, в баке для бумаги. Выбор не велик, но он есть.

Витька с трудом поднял с пола ящик (он был тяжелым даже для его крепких рук) и вывалил свою библиотеку на комфортабельную кровать. Мне на колени выпало несколько вырванных из книг страниц. Ассортимент, который я увидел, удивил. Не было ни единой сказки – детских книг вообще не было. Окажись я в библиотеке, наблюдал бы Витькины книги в разделах «Образование», «Наука и техника», «Психология». Книги разной тематики и, повторюсь, ни одной детской.

В этом мы с Витькой очень похожи. Я думал, он – неуч. Ошибался. На его фоне неучем был я. Обертка не всегда раскрывает вкус конфеты… никогда не раскрывает.

– Ты все это прочитал? – Мысль, что он меня обманывает, все-таки закралась, и я жаждал, что он ее развеет.

– Это – лишь малая часть, самое интересное. То, что захотел себе оставить. То, что регулярно перечитываю. Одноразовое же я отношу в парк. Видел, там есть специальный стеллаж, где любой желающий может взять понравившуюся книгу, взамен оставив свою?

– Видел. Обычно он пустой, поскольку жадность людей берет над ними верх. Будь в парке стеллаж с Цезием-137, он бы тоже пустовал.

– Точняк.

– Чем будем заниматься? – спросил я, когда перелистал все его книги.

– Налаживать твою жизнь, Илюха. Курямбия – лучшее для этого место. Она раскрепощает, она вдохновляет, она помогает познать глубину твоего сознания, твоей души.

– Миллионами писек? – пошутил я.

– Вот такой Илья мне нравится больше! А не тот угрюмый долбодил, пекущийся по девчонке и не понимающий, что с ней делать. – «Долбодил» – еще одно слово настоящего мужчины. Я запомнил его. – Если тебя смущают письки, не обращай на них внимание… обращай внимание на свою.

– О чем ты?

– Своим друзьям по поводу девочек Ванька всегда говорит: «Если не понимаешь, любишь щелку или нет, если мозг отказывается думать и трезво оценивать ситуацию, если сердце молчит, ТО…»

– То? – зачарованный, с открытым ртом, горящими глазами переспросил я и опомнился. – «Любишь щелку?» Ты считаешь, я люблю ее? Люблю, да?

– Это я и хочу выяснить, коли ты сам этого не понимаешь.

– От нее просто исходит мань!

– Ага… Говнань! – передразнил он. – «… если сердце молчит, то следуй зову, опирайся как на единственно верный маршрут, который тебе показывает твой член, как зафиксированная в строго одном положении стрелка компаса». Это говорит брат. Понимаешь?

– Нет. – Я заглянул в трусы. – Сейчас она указывает вниз.

– Все верно. Вниз. А теперь вспомни тот первый раз, когда ты повстречал Вику.

– Помню как сейчас.

– Куда показывала стрелка?

– Я не обращал внимания.

– Плохо. – Витка цокнул губами и плюнул.

– А куда должна указывать?

– По идее, на нее. Хорошо… ладно… так… надо подумать… Да! Точно! Закрой глаза и представь ее!

– Ну? – произнес я уже закрытыми глазами.

– Что-нибудь чувствуешь?

– Ты напердел?

Он рассмеялся и похвалил меня за мой настрой. Продолжил:

– В трусах изменения есть?

– Все по-старому, – ответил я, посмотрев на заклинившую в одном положении «стрелку компаса».

– Все понятно. Пока что все ведет к тому, что ты влюблен в нее. Но для чистоты эксперимента нужно проверить точность измерительного прибора и в целом – его работоспособность.

– Как это?

Он не ответил. Оставил меня наедине с самим собой в его картонном царстве, удалившись в темную пустоту подвала. Времени у меня было с лихвой, но вот звонка от родителей можно было ожидать в любую минуту.

Витя вернулся. В руках у него было что-то вроде кирпича, обернутого черным пластиковым пакетом и несколькими слоями липкой ленты. В первые секунды показалось, что в его руках – сверток, набитый наркотиками, травой. Похожие свертки я видал в новостях по телевизору. Он положил сверток рядом со мной, заглянул в глаза так глубоко, словно хотел увидеть душу.

– Что это? – спросил я.

Естественно, он ничего не ответил, лишь важной походкой подошел к ящикам из-под овощей и фруктов и, разбираясь в своем упорядоченном хламе, вынул пенал, из пенала – канцелярский нож красного цвета. Легким движением пальца блестящее, острое, как бритва, лезвие с характерным треском выдвинулось из рукоятки. Витя сел рядом, положил сверток на колени и демонстративно, будто под десятками видеокамер, аккуратно вонзил острие в сверток и разрезал пластиковый кокон пополам. Раскрыл упаковку и, как из раковины моллюска, словно жемчужину, вынул фотоальбом со своеобразной мозаикой Пенроуза и «ВНИМАНИЕ» на обложке.

– Ты, я так понял, их рисуешь везде? – Я протянул руки к альбому.

– Эти рисовал не я – Ванька. Это его альбом.

Он передал мне его, а я раскрыл.

Трудно говорить об этом, но на первой же странице я увидел голую тетку, позирующую на камеру. Перелистнул страницу и увидел то же самое, только тетка была другая. Я не понимал, для чего Витька показал, открыл доступ к этому альбому, пока в трусах не почувствовал некоего щекотания. Заглянул в трусы, там что-то менялось. Я листал альбом и не мог от него оторваться. Там было все: титьки, жопы, письки. Они забавляли меня, и, похоже, прибору в штанах нравилось содержимое фотографий. Я снова заглянул в трусы: «стрелка компаса», как и говорил Витька, указывала точно на фотоальбом в моих руках. Строго по диагонали вверх.

– Я люблю всех этих женщин? – испуганно спросил я Витю. – Я же их даже не знаю!

– Не женщин – девушек. Это во-первых. А во-вторых, эти снимки для проверки твоего КИПа, а не проверка на любовь. Теперь мы знаем, что он исправен.

– Что это дает?

– Представь, что на снимках – Вика… замени лицо одной… любой из барышень.

Глаза сами закрылись. Как самый лучший фоторедактор, работающий на самом мощном суперкомпьютере, я в уме вырезал лицо Вики из поста в соцсети и наложил его на девушку, более подходящую по телосложению.

В паху загудело, мышца начала сокращаться.

Я терпел.

Витька почти смеялся надо мной.

Очки запотели, капли пота, что текли по лбу, попадали в глаза, лицо покраснело.

Я хотел остановить это, очень срочно остановить, пока КИП в моих трусах не лопнул… Но не мог. Отредактированное фото не выходило из головы, и только усугубляло ситуацию. Начались конвульсии. Думал, потеряю сознание.

– Останови, останови, останови, – мычал я снова и снова.

Витька приблизился. Пнул промеж ног. Боль удвоилась. Согнувшись пополам, я упал на картонный пол. Если бы мог говорить, обматерил его заученными словами. Хорошо, что не мог… Я едва дышал.

– Извини, Илья. – Он затащил меня на кровать. – Сделать искусственное дыхание?

Думал, не стерплю. Будто тысяча демонов, живущих в животе чуть ниже пупка, вцепились когтями в нутро и выворачивали наизнанку. Стены, пол и потолок с единственной лампочкой сдавливали. Витька взял самую тонкую и одновременно самую большую книгу из своей библиотеки и, как веером, обдул мое лицо.

Стало чуть лучше. Я перестал задыхаться. Через пару минут боль ушла, остался только неприятный осадок – влажная теплота в трусах. Об этом я Витьке говорить не стал, не нужно ему было знать, что я испражнился в штаны. Но, Профессор, то была не моча! Я не обоссался! Дома трусы были уже сухие, желтых разводов на них не было, да и мочой не пахло! Знай это!

– Ты жив? – Витька наблюдал за мной сверху. Может, это был не первый его вопрос, может, он общался со мной, но я не слышал.

– Вроде… – Я ощупал себя и дотронулся до бугорка между ног. – АЙ! ОН БОЛИТ!

– Не переживай. Пройдет, – успокоил он, но тревога осталась во мне.

– Откуда знаешь?

– Знаю. Теперь подымай задницу. Я наблюдал за тобой со стороны, и знаешь, что я теперь думаю?

– Ну?

– Вика для тебя действительно что-то да значит.

– И что ты собираешься делать? – Я-таки поднялся на ноги. Трусы сжимали, терли, сковывали движения, вызывали дискомфорт.

– Я? – Он усмехнулся. – Это, как говорится, не моя война. А вот ты сейчас, пока не поздно, достанешь свой никчемный телефон и позвонишь туда, куда до сих пор не решался.

– Ты чего? Нет. Нет! НЕТ!

– Не ори! Соседи сверху услышат, и Курямбии нам больше не видать. Доставай телефон!

– Витя, я…

– Либо это сделаешь ты, либо это сделаю я. Это не моя война, поэтому я могу позволить себе наговорить такого, что до Вики тебе будет, как до Берлина – раком. Получается, выбор у тебя есть и, по-моему, очевидный.

– Нет.

Я побежал из Курямбии и уже через несколько метров упал в темноте. Услышал Витькин смех за спиной:

– Илья, это в твоих же интересах. Пока ты не позвонишь, пути на волю тебе не видать.

– Без тебя справлюсь! У меня фонарик в телефоне!

– В этом? – Он подразнил меня тусклым экраном моего телефона в своей руке.

– Подонок!

– Потом еще спасибо скажешь.

Мы вернулись в освещенное помещение. Витька не дал мне в руки телефон, но позволил набрать ее номер.

– Только без глупостей, Илья. И включи громкую связь.

Когда я почти дотронулся до кнопки вызова, Витя меня остановил:

– Просил же без глупостей. Думаешь, я не запомнил ее номер? Последнюю девятку меняй на четверку, умник.

Провести его не получилось, видать, не только я обладаю хорошей… отменной памятью.

Номер был исправлен. Через несколько секунд из динамика донеслись гудки. Много гудков. Я молился, чтобы никто не ответил, не поднял трубку, чтобы никого не было дома, чтобы хотя бы ее, Вики, не было, в чем сильно сомневался, учитывая настороженность ее родителей к ее безопасности. Молитвы были услышаны, на звонок никто не ответил.

– Ну-с, я пошел, до скорого. – Я вновь попытался убежать.

– Не так быстро. – Он схватил меня за запястье. – Попробуй еще раз.

– Х-хорошо.

Набор номера и молитвы. После пары гудков ответила женщина:

– Алло.