Он верил в науку, как «отражение великого стремления человеческого разума к познанию» и как деятельность, «которая оправдывает само существование человека на земле»[612]. Он верил в свободу, как неотъемлемое право человека, верил в то, что подлинно свободным людям наука дает средство объединить человечество и «сохранить в человечестве все человеческое».
ответил: «Я почти ни во что не верю – кроме какого-то общего ощущения внутреннего смысла хода событий. И хода событий не только в жизни человечества, но и вообще во вселенском мире. В судьбу как рок я не верю. Я считаю, что будущее непредсказуемо и не определено, оно творится всеми нами – шаг за шагом в нашем бесконечно сложном взаимодействии».
Ответственность за будущее присуща не только физикам с религиозным чувством (и с чувством юмора), но научно укрепить душевные силы могут, вероятно, лишь они.
Коллегу Сахарова по термоядерной физике, Эдварда Теллера, как-то спросили с американской прямотой, что он думает о Боге. Тот ответил: «Не буду говорить о вещах, которых не понимаю. Но если физик верил в Бога в XIX веке, он вынужден был признать, что Бог – безработный, что Он создал мир, который затем развивался по законам причинности.
Однако само стремление к познанию, упорство поиска истины, смиренное признание неудач и неполноты знаний, и, тем не менее, познавательный оптимизм, – все это выходит за пределы учебников физики.
, с соотношением двух главных инструментов мышления – интуитивного и аналитического: преобладание интуиции дает склонность к религиозному взгляду на мир.[607] Поэтому можно думать, что склонности к теизму или атеизму примерно равновероятны, а промежуточное состояние агностиков определяется тем, что у них интуиция и анализ сопоставимы по силе.