Глава 5

Итак свобода, за которую ратует Павел, это, в первую очередь, свобода от Закона. «Рабство закона» для него нестерпимо: «стойте в свободе, которую даровал вам Христос и не подвергайтесь игу рабства» (5:1). Правда, Христос, если судить по позднейшим Евангелиям, не выступал слишком непримиримо к Закону. Он выступал против преувеличенной строгости его исполнения. В вопрос об обрезании для него просто не возникал. Он был иудей и фарисей. История не поддержала Павла в его полном отрицании Закона, но согласилась в части отмены чисто иудейских ритуалов. А пока: «Вот я, Павел, говорю вам: если вы обрезаетесь, то не будет вам никакой пользы от Христа. Еще свидетельствую всякому человеку обрезывающемуся, что он должен исполнить весь закон» (5:2–3). Т. е. логика однозначна и агрессивна: если сказал «а», принимай весь алфавит. Как известно, наиболее непримиримы в частностях сектанты, особенно в период завоевания сторонников: «Вы, оправдывающие себя законом, остались без Христа, отпали от благодати, а мы духом ожидаем и надеемся праведности от веры». Для любой секты принцип один: Наша вера правая, мы победим! А отступники незамедлительно предаются анафеме.

Но по сути: повтор, ещё повтор. К тому же в пылу полемики нивелирует повод до незначимого: «Ибо в Христе Иисусе не имеет никакой силы ни обрезание, ни необрезание, но вера, действующая любовью»(5:6). Так имеет значение обрезание или нет?

Но любовь – проблема отдельная. Не она в борьбе за верующих для практики его действования имеет особое значение: Но ему важно изменить символическое пространство самого действования, отделить от прежних символов значащих идолов, «обрезания», носящих внешний характер, заменив их внутренними установками «любви через веру». Но это требует времени. А бороться с идолами нужно сейчас, немедленно. К тому же она наглядна в своей результативности. Для Павла отказ от «обрезания» – знак расторжения со Ветхим Заветом, готовность к принятию Нового. А остальной закон, он в сущности, готов принять. Но не как заданность ритуалов. Но через веру, даруемую благодатью Духа, и ведущую к любви.

Любовь, в понимании Павла, понятие столь охотно им используемое, очевидно, к плотскому её наполнению никакого отношения не имеет. Для него, это принцип абсолютного доверия к Христу и через него к Богу. В этом он созвучен Христу, требовавшего любви к нему. Но для Павла, как человека практики, понятие любви сугубо функциональные: она должна укреплять единение общины. Любовь, в его понимании, – основа взаимоотношений вы общине, основанных на благожелательности и взаимопомощи, т. е. на отношениях, во многом заимствованных из практики иудаизма (см. «Декалог»). Хотя заповедь «Возлюби ближнего как самого себя» более, чем спорная, ибо основана на исходной ценности самодовлеющей ценности «самого себя», выступающей в качестве эталона сравнения. Бог в этой формуле вне контекста любви. Но в христианстве – любовь верифицирована Христом, Христос есть любовь.

Для Павла как апостола христианской общины индивидуальная любовь неприемлема даже в качестве привязанности, ибо в зародыше несёт в себе семена разъединения. А о плотской любви он всегда отзывается негативно. Разве можно сказать что-либо хорошего о плоти?

В качестве ближнего в этой максиме всегда подразумевается единоверующий. «Неизбранные» в принципе вне морали. К ним понятие любви и помыслить кощунственно.

Но Павел последовательно возвращается к мучавшей его проблеме: «Вы шли хорошо: кто остановил вас, чтобы вы не покорялись истине?» (5:7). Вопрос обращен и к самому себе: Что я сделал не так? И он объясняет отступничество влияние «злых сил мира» в лице «смущающих»: «Такое убеждение не от призывающего вас. Малая закваска заквашивает тесто. Я уверен о вас в Господе, что вы не будете мыслить иначе, а смущающий вас, кто бы он ни был, понесёт на себе осуждение^[6]»(5:10). Итак, виноваты некие «смущающие», которых он, как всегда, не называет. Нежелание открыто обозначить своих оппонентов можно, конечно, называть толерантностью, осторожностью, возможно, предусмотрительностью. Иногда трудно понять владеющих высшей истиной.

И вовсе иронический пассаж, следующий дальше: «За что же гонят меня, братия, если я и теперь проповедую обрезание?» По-видимому, «смущающие» приписывали Павлу проповедь обрезания? Он об этом прямо не говорит, но, судя по продолжению: «Тогда соблазн креста прекратился бы» (5:11), это именно так. И заключающее пожелание: «О, если бы удалены были возмущающие вас!» (5:12) подтверждает это.

В следующем абзаце следует текст малосвязанных между собой этических положений и призывов, по существу повторяющих вышесказанное. Хотя их общеэмоциональный позитив настрой очевиден. Собственно, стиль такого рода отражает тип мышления Павла, в ходе его естественного проявления, когда он не пытается с усилием строить логические заключения. Здесь выявляет свои чувства с полной искренностью в желании увлечь и примирить, никого не обижая.

Но контекст иногда настораживает: «К свободе призваны вы, братия, только бы ваша свобода не была поводом к угождению плоти, но любовью служите друг другу. Если же друг друга угрызаете и съедаете, берегитесь, чтобы не были истреблены друг другом» (5:15). Звучит ободряюще после «я уверен о вас в Господе».

Характерно, что стремление к свободе трактуется как повод «как угождению плоти» и только. Свобода заключена между «любовью к Христу и «угождению плоти». Небогат был выбор для верующего.

И Павел продолжает болезненную тему соотношения Закона и плоти. Выше он отождествил их и развивает в рамках дихотомии дух – плоть (т. е. Закон): «я говорю поступайте по духу, и вы не будете исполнять вожделения плоти, ибо плоть желает противного духу, а дух – противного плоти: они друг другу противятся так, что вы не то делаете, что хотели бы» (5:17). Павел, по существу, поставил вопрос о противостоянии «супер – Эго» и подсознания, «либидо» в современном понимании. «Грех плоти» для Павла и последующего христианства в целом стал навязчивой определяющей идеей. Для иудаизма принцип воздержания не характерен. У Павла тенденция у аскетизму, возможно, определяется личной конституцией, неявно связанной с аналогичными комплексами Иоанна Крестителя. У последнего, восходящих к ессейству, «плоть» в его сознании стала олицетворением «чуждых сил мира».

Но Павла беспокоят практические, непосредственные, следствия: «Если же духом водитесь, то вы не под законом». И для убедительности приводит подробнейший снимок «дел плоти», связанный с Ветхим Заветом, отождествляя его с теми грехами, в которых погибают язычники. Заметим, что те же грехи приписывались и самим христианам их противниками. Человек не слишком изобретателен в средствах борьбы.

Едины все: и язычники и «подзаконные». И наказание несут одинаковое: «Предваряю вас, как прежде предварял, что поступающие так Царства Божиего не наследуют» (5:21). Вердикт вынесен со всей иудейской непреклонностью. О спасающей жертве Христа «за всех» не вспоминается. Его жертвы явно недостаточно, необходимо обретение нового качества для желающих спастись: через веру с обретением Св. Духа. Тем самым, демонстрируется проявление «воли» каждого к обретению Царства Божиего. Пока, по-видимому, земного, обещанного Христом.

И только в совпадении двух начал: воли и благодати Св. Духа (как показателя «принятия Богом») возможно спасение и нравственное преображение. «Плод же духа: любовь, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, вера, кротость, воздержание. На таковых нет закона» (5:22). Именно такую перспективу сулит верующим Павлов идеал.

N. B. Важны и ёлки и плодовые деревья. И без тех и других мир теряет свою полноту. Плодовые деревья не только полезны, но и прекрасны, особенно в цветении. Елки колючи, но впечатляющи. Нельзя мыслить утилитарно в духе И. Бентама.

«Плод Духа» сулит благостное существование стада покорно блеющих овец. Недаром одним из символов христианства стал Агнец. А другим – бессловесная рыба.

Если Бог допускает конфликт любого происхождения, то он зачем-то это делает. А осуждают его те, кто стараются приписать Богу утопизм, основанный на страхе и неверии в силу и возможности того же Бога.

И важнейшее для Павла разъяснение: «Но те, которые Христовы, распяли плоть с страстями и похотями» (5:24). Они вне плоти с её мерзостями. Кредо Павла: «жить по христиански» – это претерпевать страсти Христовы в ожидании смерти плоти. Он, фактически, делает первые шаги к разрыву ожидания телесного воскресения в Царстве Божием, о котором говорил Иисус. Но: «Если мы живём духом, то по духу и поступать должны» (5:25).

А потому, примиряющее пожелание: «Не будем тщеславиться, друг друга раздражать, другу завидовать». Павел уже вполне успокоился и его внутреннее напряжение явно пошло на спад. Он почти благостен и готов к советам, к миру. Успокоимся и мы и выслушаем их с вниманием.

Глава 6

«Братия! Если и впадёт человек в какое прегрешение, вы, духовные, исправьте такого в духе кротости (об анафеме уже нет и в мыслях), наблюдая каждый за собой, чтобы не быть искушенным. Носите бремена друг друга, и таким образом исполните закон Христов» (6:1–2). И почти самокритично: «Ибо кто почитает себя чем-нибудь, будучи ничем, тот обольщает себя. Каждый да испытает свое дело, и тогда будет иметь похвалу только в себе, а не в других, ибо каждый понесет свое бремя» (6:3–4).

Такие слова мог произнести человек только на основании собственного опыта, подвергавший каждый свой шаг болезненному самоанализу с предъявлением к себе и, в первую очередь, к себе самые жесткие оценки. Для того, кому нести «свое бремя» достойно было содержанием всей его жизни и который оценивать успешность своих действий мог доверить только Богу и лишь себе отчасти, в качестве им избранного. Т. е. речь идёт об автаркической личности, не нуждающейся в оценках со стороны. Т. е. о личности «особенной»^[7].

И процитировав несколько расхожих максим, Павел завершает свое Послание ободряющим призывом: «Так, доколе есть время, будем делать добро всем, а наипаче своим по вере» (6: 10). Отметим: «пока есть время», очевидно, относящееся к отпущенному нам сроку» (до второго Пришествия?), а также «добро делать всем», но с предпочтением «своим». «Свои» всегда как-то ближе.

Павел стал уже совсем благодушен. Он готов любить уж «всех», и добавляет приписку «по-свойски»: «видите, как много написал я вам своей рукой» (6:11). Собственно ручное писание, по-видимому, для него было делом достаточно необычным. Болезнь глаз была его крестом. Но ради любезных его сердцу галатов чего не сделаешь!

Но напоследок, он не может удержаться от того, чтобы не выпустить в своих противников парфянскую стрелу: «Желающие хвалиться по плоти принуждают вас обрезываться только для того, чтобы не быть гонимыми за крест Христов, ибо сами обрезывающиеся не соблюдают закона, но хотят, чтобы вы обрезывались, дабы похвалиться в вашей плоти» (6:12–13). Если понимать буквально, то его оппоненты, хотя и «обрезанные», но закон не соблюдают. Т. е. находятся в том же положении, что и сам Павел. Разница лишь в том, что они «плотские» и не соблюдают Закон, а Павел «духовный», Закон также не соблюдающий? А «обрезание» средство утверждения их власти над обращенными? Что-то здесь не сходится. Но это замечание «по ходу».

Но Павел должен дать выход своим чувствам, возвращаясь к волнующей его теме, не меняя ни слов, ни стиля, ни разнообразия аргументации. Фактически, резюмирует сказанное выше, но в более энергичных выражениях, близких к афористическим: «А я не желаю хвалиться, разве только крестом Господа нашего Иисуса Христа, которым для меня мир распят, а я для мира». Утверждение, врезающееся в память. В стиле оценки «только в себе». И продолжение, не менее впечатляющее: «Ибо во Христе Иисусе ничего не значит ни обрезание, ни необрезание, а новая тварь» (6:15). Здесь впервые намечается линия на преображение «избранных» в Духе в новое телесное воплощение. И только «новым тварям» «мир им и милость, и Израилю Божию». Царство Божие для язычником здесь отождествляется с Израилем Божием. Иудей не мог проявиться более зримо. Павел никогда не был ренегатом своего народа. Даже при стремлении завоевать доверие язычников.

Но человек слаб. И подчеркнуть свою особенность и автаркию можно и в покаянии: «Впрочем, никто не отягощай меня, ибо ношу язвы Господа на теле моём» (6:17). С чем связана эта фраза, неясно. Но стигматы избранности для него личностно значимы.

Концовка Послания демонстративно суха и лаконична. Никаких приветов и пожеланий. Благословение почти формально. Павел, всё же, не любил писать самолично. Да и гнев его, по-видимому, до конца не прошел. Насколько действенным было это Послание осталось неясным.

P. S. Послание весьма личное и человечное, почти доверительное. Личность Павла, его пристрастия, отторжения, метания проявляются зримо и увлекающе. Им сочувствуешь, соглашаешься, иронизируешь, отвергаешь, – словом ведешь диалог с живым человеком, которого невозможно воспринимать равнодушно. Его можно принимать, стать его врагом. Но он вынуждает определиться и тебя, его читателя. Ибо он носит «язвы мира» на теле своём.

Резюмирующие добавления к «Посланию Галатам»

О христианстве

В христианстве Бог Отец занимает явно более второстепенное положение, чем Христос, ставший Богом – Сыном, превратившись в него из посредника – приёмного сына. Собственно, то же происходило во многих религиях мира второго и последующих этапов развития: младшие боги становились главными, сын становился полноправным наследником, сбрасывая личину подчиненного, раба. Молодость всегда побеждает. Павел в очередной раз фиксирует эту традицию. Но для него, как правоверного иудея, такая самостоятельность «сына» не допустима. Дух «отцовства» входит в него с детства, а потому все действия «сына» должны быть освящены благодатью Бога Отца. Пусть через Авраама, семя которого предвосхищает появление Иисуса и появление Духа его после воскресения. Собственно, появление Духа Иисуса и есть действительное воскресение Христа в его деятельностном проявлении. После этого и начинается распространение проповеди Евангелие. В этой особенности зависимости приемственности деятельности «сына» и «отца» есть качественное отличие связки христианство – иудейство от других языческих религий. В них, бог-сын действует, как правило, самостоятельно и независимо, низвергая «бога Отца». Ближайший пример, греческая религия.

В сохранении этой связки и возникает в зародыше идея новозаветной троицы в их неразделимом единстве. Но сформулировано это будет позднее. Для Павла же наследник есть всего продолжатель – посредник в распространении влияния Бога Отца. А он сам – посредник в вере в Христа Иисуса.

Рабство и Закон

Павел переходит от понятной для любого еврея связи физического рабства (египетского) с рабством у ложных богов к аналогии отождествления последних с рабством Закона. Собственно, именно тогда он впервые прямо использует аналогию, понятную для язычников. Причём тождество Закон=ложные боги предполагаются очевидными для слушателей. Закон по своему принудительному воздействию такой же, что и ложные боги. Что-то похожее должны были думать новообращённые. Да и сам Павел в пылу полемики готов подписаться и подписывался под таким отождествлением. Отождествление с «немощными и бедными стихиями», миром «греха и плоти» при этом сохраняется. Ключевым словом для такого рода отождествления является «рабство», как таковое. Точнее, антитеза «рабство» – «свобода». И Павел при каждом удобном случае применяет и применяет его, буквально вдалбливая его в головы сомневающихся, превращая его в своего рода якорь (в понимании НЛП) для вызывания нужных эмоций отторжения от заблуждений «истины». Рабство египетское, рабство закона, рабство плоти и рабство греха – всё это одно и тоже рабство и должно быть исторгнуто из сердца верующего при одном только произнесении этого слова.

По существу, для Павла «свобода от рабства» есть лишь подчинение («добровольное») «Истинному Богу». Но свобода от одного бога предполагает свободу для другого бога. Т. е. рабство под одним Богом. Пусть с любовью, но рабство.

О вере