Первый путь

Омутнинск – центр одного из старейших районов черной металлургии… Один из наиболее заброшенных уголков дореволюционной России.

Большая советская энциклопедия,

том 41, стр. 142

Нет больше царственной тайги. Сквозь неё прошли уже русские отряды с Устюга, Новгорода и Ростова-Суздаля. На месте вотского поселения была заложена крепость с земляным валом – Хлынов. Потом Хлынов был захвачен и подчинён Московскому государству. Свободные жители Хлынова были переселены в Московскую и Калужскую области, а на их месте присланы устюжане. Русское поселение разрослось в город Вятку.

Долгое время исторический путь проходил по водным путям, двигался к богатствам земли, вырастали такие заводы, как Омутнинск, Глазов, оставляя в стороне медвежьи уголки сёл. Их заводам нужен был уголь, и у местного населения появился новый промысел – обжигание угля.

Вот тогда-то тайга упала под ударами топора. Вырубались вековые деревья. Большая часть земли снова зарастала лесом, но это уже не был тот величественный лес, который рос по своей воле. С первым санным путём за сотни вёрст из лесных сёл к воде тянулись угольные обозы в сотни подвод.

С таким обозом выехал и Василий, прихватив с собой Яшку. За четырьмя санями, которые отправлял Василий, трудно было уследить одному. Из села выезжали двадцать-тридцать саней. По дороге из сёл, лежавших по пути, присоединялись новые санные группы, и обоз растягивался на несколько вёрст.

Это первое путешествие доставило Яшке много радости. Всё было однообразно, но в то же время изумительно ново. Дорога тянулась по лесной просеке. По бокам её стояла густая стена леса. Тяжёлые хлопья инея причудливо украшали деревья. Особенно красив был лес в лунную морозную ночь. Расплывчатый круг луны с трудом пробивал морозную мглу, и крупные серёжки инея вспыхивали яркими синими огнями. Скрипели полозья, отфыркивались лошади, мужики бежали за подводами, размахивая руками и хлопая себя по бокам, чтобы согреться. Иногда затевали возню, сталкивали друг друга с узкой наезженной дороги в рыхлый глубокий снег.

Иногда на пути встречался обратный порожняк. Начинались споры о том, кому сворачивать с дороги, но велись они больше для того, чтобы скрасить однообразие долгого пути. После лёгкой перебранки малый обоз-порожняк обычно со смехом сталкивали с наезженного санного пути, а большие обозы, поспорив, сами отводили порожняк в сторону: этого требовала справедливость.

Но однажды Яшке пришлось наблюдать картину, которая поразила его своей несправедливостью. В морозном воздухе послышался звон колокольчиков. По обозу прокатился встревоженный крик:

– Братцы, цорт нацальника несёт! Все, не соблюдая осторожность, принялись поспешно сворачивать лошадей в снег. Лошади вязли в снегу по брюхо, заступали в верёвки розвальней, калеча ноги. Опрокидывались короба, и ладно уложенный уголь рассыпался по снегу, втаптывался лошадьми.

Кибитка, звеня бубенцами, принеслась по дороге, мужики, сняв шапки, стояли по пояс в снегу, с каким-то страхом глядя на кибитку. Последние подводы не успели свернуть. Из кибитки поднялась фигура в енотовой дохе и разразилась угрозами и руганью. Кучер безжалостно хлестал кнутом испуганных лошадей и ещё более испуганных мужиков. Сани спешно были сброшены в снег, и кибитка умчалась.

– Какая сила в этих колокольчиках?.. – думал Яшка.

Но вот дорога становилась всё шире, лес редел, и наконец Яшка увидел низину, в которой раскинулся город. В одном конце его поднимался столб чёрного дыма и белого пара. Зарево огня красило всю окрестность багровым цветом.

– Пожар, тятька, гли-ка!

– Дурной, завод это.

Страшно было ехать к заводу. Чем ближе подъезжал обоз, тем Яшке становилось страшнее. То, что издали казалось маленьким, вблизи становилось большим: громадные дома, громадные корпуса, высокие домны.

Вся площадь у завода была заполнена подводами с углем. Мужики спорили из-за очереди, спорили до хрипоты. Спор переходил в дикую ругань, чаще всего заканчивавшуюся драками. Но вот место занято, и мужики уже добродушно греются, толкая друг друга плечом, потешно прыгая на одной ноге. Шум, гомон, фырканье лошадей. Пар от дыхания поднимался облаком над площадью.

Внезапно шум смолк, мужики сдёрнули шапки. На площадке амбара стоял коренастый человек, одетый как-то странно, непривычно для Яшки. Снова Яшка почувствовал силу одного человека над этой толпой.

– Ну, мужики, с богом, по порядку на платформу! Сани въезжали на платформу. Человек заглядывал в короб.

– Полтинник, вали! И короб опрокидывал и, высыпая уголь.

– Тридцать пять копеек! Вали…

– Цо вы, господин приказчик, помилуйте!

– Короба неполные, уголь мелкий. Ну, вали и проезжай! Пять подвод – рубль семьдесят пять копеек на руки!

Короба опрокидывались, и из окошечка будки рука протягивала бумажки и мелочь.

– Проезжай! Не годится – со снегом и короба неполные.

– Помилуйте, батюшка…

– Проезжай, проезжай.

– Батюшка-барин, уж сколько вашей милости будет угодно, не гоните ради Xриста…

– Двадцать пять копеек. Вали! Четыре подводы – один рубль.

– Добавьте по гривеннику… Семьдесят вёрст вёз.

– Пошёл вон – милости не понимаешь!

И мужики, скорые на расправу с любым, здесь покорно благодарили ограбившего их человека. Яшку и здесь поражала эта сила одного человека над всеми.

Мужики отъезжали в сторону, останавливали лошадей, бросали им охапки сена и долго перебирали медяки и бумажки, мучительно подсчитывая разницу между надеждой и действительностью.

Василий и его односельчане получили расчёт. Задав лошадям корму, мужики отправились в трактир. Там стоял густой пар, и спёртый прокуренный воздух перебивался запахом щей и пельменей Яшка быстро наелся, а мужики, выпив водки, галдели, смеялись, пели.

– Тять, мы скоро домой?

– Подь, погуляй. Ночевать будем.

И Яшка вышел из душного трактира на улицу.

Благоустроенность лубочного ада
и неприглядная жизнь завода

Завод казался страшным, но Яшке хотелось посмотреть его. Он прошёл на заводской двор. Здесь всё было необычно. Яшка приблизился к домне, из которой валил густой чёрный дым. Вблизи она была громадная, а около неё сновали ничтожно-маленькие фигурки людей. Люди были совершенно чёрные от копоти и угля, только глаза и зубы блестели на чёрных лицах. В первое время Яшке показалось, что он видит ад. Устройство и быт ада были изучены Яшкой до мелких подробностей. Когда мать открывала сундук с бельём и холстами, Яшка всегда рассматривал лубочную картину, наклеенную на крышке сундука. Картина изображала ад. Внизу в правой стороне сидел главный чёрт. Художник не пожалел на него чёрной краски. Кругом озабоченно трудились чёрные фигурки чертей… Маленькие, хиленькие, они с трудом тащили тучные туши грешников. Красный фон огня подчеркивал трудность их работы. Яшка был убежден, что в аду мучаются черти от непосильной работы. Во всяком случае, ад, изображенный на лубочной картине, был гораздо привлекательней, чем заводской двор.

Люди толкали вагонетки, тачки, носили брусья чугуна, одеты они были в чёрные лохмотья, которые не прикрывали, а только причудливо драпировали тело. Захваченные своей работой, люди не чувствовали ни мороза, ни жара печей. Яшка видел, что эти люди служат громадным печам и машинам, а те зло требовали труда.

Вдруг около домны раздался окрик:

– Бей леток!

Люди поспешно отбежали в сторону. Несколько человек держали большой железный прут. Держа прут на весу, они разбежались и ударили в круглое окошечко внизу домны и поспешно отбежали в сторону. Из летка хлынула струя расплавленного чугуна, разбрызгивая тучи ярких искр. Чугун растекался по ямкам, сделанным в песке. Наконец струя истощилась. Чугун постепенно менял свой цвет. Один оттенок сменял другой. Из ярко-белого он стал жёлтым, потом оранжевым, потом покрылся переливающимся сизым налётом.

Всё это казалось страшным, непонятным, но интересным.

Яшка очнулся и заметил, что наступила ночь. Он поспешил в трактир. Мужики были пьяны. На Яшку никто не обращал внимания, да у него и не было охоты попадать под руку пьяным. Яшка свернулся калачиком в углу и заснул.

Утром Яшка проснулся раньше мужиков. В трактире была ужасная духота. Пахло водочным перегаром, табачным дымом и кислым запахом овчин. Люди спали вповалку, причудливо перепутав тела. Яшка с трудом пробрался через бесчувственно спавших и вышел на улицу.

Ему хотелось ещё посмотреть завод, и он снова направился к домне. Вдруг за углом заводского корпуса раздался страшный грохот, что-то так громко рявкнуло, что этот страшный звук долго перекатывался в поле. И вот из-за угла выползло невообразимое чудовище. Оно двигалось, и это давало право воображению считать его живым, кроме того оно, как живое, вздыхало, отдувалось густыми клубами пара. Из головы его валил черный дым с большими яркими искрами. Чудовище это или машина, но Яшка решил держаться от него подальше. Лучше уйти туда, где, пусть чёрные и страшные, но всё-таки люди. Яшка пошёл на то место, где был вчера.

По длинным мосткам на самом верху домны люди толкали вагонетки и опрокидывали их в доменную башню. Люди казались маленькими, по цвету и движениям напоминали муравьёв.

Вылитый вчера чугун разбивали кувалдами на чушки и складывали в штабеля.

Сколько прошло времени, Яшка не заметил, пока один рабочий не сказал:

– Ты, паря, подь-ка отсюда, а то зашибут ненароком.

Яшка спохватился, что надо идти к своим, и побежал к трактиру.

На площади опять было тесно от подвод с углём.

Зайдя в трактир, Яшка увидел, что ни отца, ни односельчан нет.

– А где наши? – спросил Яшка у хозяина, сидевшего за поплавком.

– Ваши? По лесу бегают да воют или в берлоге лежат.

Яшка понял, что он остался один в чужом городе. Слёзы потекли по щекам, и он представил весь ужас своего положения.

Хозяин прикрикнул:

– Ты, паря, иди отсюда, а то с тобой беды не оберёшься. Иди, иди, авось своих встретишь, – и трактирщик настойчиво вытолкнул Яшку за дверь.

Он ещё некоторое время бродил по площади, пытался спрашивать о своих, но ему отвечали смехом или руганью.

Свет не без добрых людей

Жгучий комок сжимал яшкино горло, но слёз не было.

Как выбраться из этого города, где все – чужие люди, безжалостно смеющиеся над горем мальчика?..

Он побрёл по улице, не представляя, куда он идёт, но движение успокаивало.

Внезапно один дом привлёк внимание Яшки до такой степени, что он забыл своё горе. Яшка услышал звонок, и с крыльца дома выбежала толпа детей, толкаясь, кувыркаясь, бросаясь снежками. Увидев Яшку, они подбежали к нему и обступили тесным кольцом.

– Ты кто, мужичок?

– А што?

– В лоб тебе щелчок! – и острая боль обожгла яшкин лоб. Яшка не привык прощать обиды, но отыскать обидчика было нелегко. Растерянность Яшки ещё больше развеселила ребят. Они теребили его зипун, хватали за опояску, за ноги. Опояска развязалась, бечёвки лаптей распутались, и Яшка неуклюже топтался на месте, лишенный возможности двигаться, нанося удары в воздух. Ребята хохотали до изнеможения над нелепой фигурой Яшки.

Раздался звонок, и ребята так же неожиданно исчезли, как и появились.

Яшка подвязал бечёвки лаптей, подтянул кушак, поднял обломок кирпича и деловито направился в дом, в который вошли ребята. Он смело распахнул дверь и вошёл в сени, но воинственный дух пропал, когда он открыл дверь в другую комнату. Яшкины обидчики сидели за длинными столами, внимательно глядя на человека с длинными, зачёсанными назад волосами. Увлечённые беседой, они не обращали внимания на Яшку.

Учитель рассказывал о грозных явлениях природы, отчего бывают дожди, гром и молния. Беседа была интересна, как сказка, и ясна, как хрустальная вода лесного ручья. Яшка слушал внимательно, не пропуская ни одного слова.

Вдруг учитель заметил Яшку и направился к нему.

– Что ты тут делаешь?

На этот простой вопрос Яшка не мог подыскать ответа.

– Я… я слушал.

– Что же ты слушал?

– Да вот давно мне хотелось знать, отчего это всё случается.

И Яшка толково пересказал беседу учителя. Учитель взял его за руку, ввёл в класс, взял из его рук кирпич и положил на стул рядом с ученическими тетрадями. Класс разразился хохотом, но строгий взгляд учителя погасил смех. Смех ребят выбил Яшку из колеи. Яшка не слышал вопросов учителя. Он чувствовал, как горят уши и на лбу выступают крупные капли пота.

Прозвенел звонок, дети собрали книжки и покинули класс.

Учитель снял с Яшки шапку, посадил его на скамейку.

– Ну, расскажи, откуда ты взялся? Надеюсь, не с картины Богданова-Бельского.

Наконец к Яшке вернулась способность разговаривать. Он подробно рассказал все события сегодняшнего дня. Как называется его село и где оно находится, он сказать не мог. Где искать своих, не знает.

– Ну что, пойдём ко мне. Устроим твои дела, а пока надо покушать.

Квартира учителя помещалась в школьном здании. Это была уютная, чистая комната. Первое, что поразило Яшку, – это большое количество книг.

Учитель разжёг самовар, заставил Яшку умыться, причесал его непослушные вихры. Наконец на стол был подан самовар, поставлен белый хлеб, колбаса, молоко.

После обеда учитель подробно расспрашивал Яшку о жизни в его семье. Беседа длилась долго. Самовар прекратил свою тонкую песенку, за окном сгустились ночные сумерки. Когда Яшка рассказал о том, как отец забрал его от дяди Михаила, об избиении матери, учитель поднялся и задумчиво начал ходить по комнате. Яшке показалось, что он обидел доброго учителя. Он начал оправдывать отца, но учитель наклонился к лицу Яшки и проговорил внушительно и мягко:

– Яша, запомни, что это самая грязная черта характера – бить. Бить жену, сына, бить слабого, безвинного, а ещё больше обидно, что в характере русского человека глубоко сидит привычка покоряться.

Так Яшка остался в доме учителя. Учитель проверил знания Яшки и остался доволен его памятью, умением рассуждать и излагать свои мысли. Скоро учитель крепко полюбил этого мальчика, много занимался с ним. Кроме учебного материала, он много говорил ему о жизни, о том, как можно её переделать, как лучшие люди борются и гибнут за счастье людей.

На третий год Яшка сдавал экзамен за четыре класса церковно-приходской школы.

Экзамен принимали высокопоставленные лица города: попечитель народных училищ, земский начальник, полицмейстер, священник городского собора.

Ученики взволнованно отвечали на вопросы учителя и членов экзаменационной комиссии. После того, как опрошены были все, учитель попросил проверить знания у Якова, рассказав, при каких обстоятельствах Яшка попал в школу.

Яшка поразил своими ответами членов комиссии. Он уверенно, не спеша, отвечал на вопросы. Подробно и с чувством рассказал он о страданиях Иова, о жизни народов Российской империи, о жизни славян и времени татарского ига. Растроганный священник благодушно улыбался и приговаривал:

– Благолепно, чадо. Благолепно!