Все дети большой семьи Вервейко на свадебном фото 1961 года – молодые, красивые, дружные, счастливые… Отец семейства их всегда настраивал на то, что нужно обязательно учиться, чтобы получить высшее образование. Своим примером работы в редакции он показывал, как важно быть грамотным человеком, чтобы тебя уважали в обществе. И позднее все дети Антона Евдокимовича получили профессии, полезные обществу. Ольга Антоновна Дейнега работала в потребкооперации в городе Славянске-на-Кубани. Нинель Антоновна Вервейко – инженером (она окончила Омский автодорожный институт) в городе Темрюке Краснодарского края. Борис Антонович Вервейко стал строителем, начальником цеха на заводе ЖБИ в Омске, затем – директором омского отделения фирмы ПанСиб. Анатолий Антонович Вервейко – получил профессию экономиста в Омском сельскохозяйственном институте (работал начальником инспекции Госстраха в Калачинске, заведующим райфинотдела в Исилькуле и зам. председателя райисполкома в Кемеровской области – г. Мариинске). Геннадий Антонович Вервейко перед уходом на пенсию был начальником по гражданскому строительству на Кемеровской железной дороге. Зинаида Антоновна Шананина – педагогом в Калачинске (была учителем истории в средней школе №4). Валентина Антоновна Прокофьева участвовала в строительстве Саяно-Шушенской ГЭС в Красноярском крае после окончания Омского автодорожного института. Надежда Антоновна Вервейко стала ревизором Омского областного РУ. А племянник Виктор Михайлович Безродных работал в Новосибирске в конструкторском бюро НИИЖТа, был автором проекта железнодорожного вокзала в Калачинске, а позже – в 90-е годы, руководил крупной строительной фирмой ПанСиб, живя в Новосибирске и в Москве.

Антон Евдокимович и Мария Алексеевна Вервейко были почётными родителями: они участвовали в работе родительских комитетов школ, где учились их дети, выступали перед общественностью, делились секретами своего воспитания. А бабушка хоть всю жизнь почти и была домохозяйкой, но любила заниматься общественной работой – была квартальной на своей улице. А в свои молодые годы, ещё до замужества, живя в Иркутской области – городе Тулуне, она была и воспитателем в детском саду, и нянечкой, и техничкой, потом – пионервожатой в школе. В начале 20-х годов была активисткой в борьбе с беспризорностью: снимали беспризорных ребят с поездов и определяли их к месту. Иногда Маруся брала их на воспитание в свой пионерский отряд. Пыталась отучить их от воровства (они даже простыни с кроватей, на которых спали, воровали и продавали!). И всё-таки её отряд в школе стал лучшим, за это их наградили поездкой в Москву на встречу с Надеждой Константиновной Крупской.

Главной традицией в семье Вервейко были праздничные застолья в дни рождения и юбилеи всех членов семейства. Пища на них была простой, главное было – общение. Дедом составлялись списки именин на весь год, чтобы никого не забыть поздравить (в том числе и новых родственников, которые прибавлялись после свадеб). Глава семейства – Антон Евдокимович, готовил к каждому дню рождения (и всем женщинам семейства – на 8 Марта) поздравительную открытку и новую книгу в подарок с собственноручной подписью, выполняя на деле лозунг того времени: «Книга – лучший подарок». Да и на самом деле тогда считалось, что книги – самое ценное, что есть в доме. Дед любил художественную литературу и книги о жизни революционеров, В. И. Ленина. Они стояли в зале на этажерке с салфетками, а в углу, рядом с ней лежали кипы газет. Дедушка целый год хранил свою подписку, строго-настрого предупреждая семейство, ничего не трогать из бумаг без его ведома. Однажды дед показал мне старенький «Боевой листок», заголовок которого был отпечатан в типографии. Его он выпустил ещё в военный год, к 15-летию дочери Нели, где семья поздравляла её с юбилеем. Так же в нём выражалась благодарность сыновьям за то, что они собирали уголь между путей на железной дороге, чтобы им топить печь в доме (ведь с топливом в войну было очень трудно).

Мой дед очень ценил семейные отношения ещё и потому, что в 30-е годы (или в годы Великой Отечественной войны), потерял своих родственников на долгие 30 лет. Потом всё-таки отыскал их на станции Зима Иркутской области, куда съездил с Марией Алексеевной в гости уже пожилым человеком, будучи на пенсии.

А вообще-то оба моих деда были выходцами с Украины – Пономаренко и Вервейко. Второй был родом из Винницы. Разговаривал он всегда на русском языке (хотя, конечно, умел и по-своему), а вот писал иногда и по-украински. Я, став школьницей, иногда пыталась «расшифровать» эти его записи. Он приехал в Сибирь вместе с родителями. Отец его искал лучшей доли в Сибири на «больших землях» незадолго до революции, но так и не нашёл здесь счастья: сначала умерла жена, а потом и он сам. И в 15 лет дед мой остался полным сиротой. В 20-30-е годы был комсомольцем, а потом вступил в партию. Работал журналистом сначала в Иркутской области – городах Тулун и Зима, потом в Красноярском крае – Минусинске (там, кстати, родился мой отец в 1936 году, 16 марта), жил Антон Евдокимович со своей семьёй и в Ачинске. Во время войны он получил бронь, так как его работа в редакции очень ценилась: печатное слово поднимало дух людям, организуя их на борьбу с фашизмом. В тылу в войну всех призывали работать для армии. А после войны они с бабушкой и семью детьми – старшими дочерьми Ольгой и Нинель, сыновьями Борисом, Анатолием и Геннадием и младшими дочерьми Зинаидой и Валентиной – приехали в Калачинск, получив там дом недалеко от станции – бывший райсобес, в 1946 году. В этом же году в семье родился восьмой ребёнок – дочь Надежда. Здесь, в Омской области, Антон Евдокимович – глава большого семейства – надеялся спасти семью от голода, прочитав в газете, что колхозники не успели убрать урожай, и он остался под снегом. «Значит, там много хлеба, – решил Антон Евдокимович и поехал «на разведку» со старшими детьми. И, действительно, отоварил все свои карточки в Омске, приехав домой с мешками провизии. Это было неслыханным счастьем в те времена.

Дед родился в 1905 году, а жена его была чуть младше – с 1907-го. Бабушка была родом из семьи забайкальских казаков. Говорят, что у неё был очень строгий отец, который сильно бил своих детей. Может, потому у неё и были характер и нрав не из лёгких. Подчиняясь идеям своего времени, они с дедом были атеистами, тем более, что он был коммунистом, поэтому детей своих не крестили, как это ещё по традиции делали другие люди, но Мария Алексеевна в тайне хранила в кладовке одну икону, которую нашли в кладовке её дети уже в последние годы жизни бабушки. Она владела некоторыми знахарскими знаниями, так как сама часто лечила своих детей, не всегда прибегая к помощи врачей.

Более 30-ти лет проработал Антон Евдокимович в печати, последние 12 лет перед пенсией – в калачинской районной газете. Сначала он работал в Калачинске как корреспондент областной газеты «Омская правда», а затем был переведён на должность ответственного секретаря калачинской «Колхозной жизни», где в основном сообщалось о текущих сельскохозяйственных работах. С 1951 по 1952 год работал в ней редактором. С 1 апреля 1953 года газета стала называться «Калачинской правдой». В неё направили из Омского обкома КПСС нового редактора, а А. Е. Вервейко работал позже его заместителем, ответственным секретарём и зав. отделом писем. Позднее, в 1962 году, газету переименовали в «Сибиряк», а когда она только появилась на свет – 7 Ноября 1922 года, то называлась «Красные огни».

Дедушка очень любил собирать архивы, чем заразил в последствии и меня. В кладовке дома, дверь которой выходила в сени, у него был своеобразный «музей». И он частенько доставал оттуда таинственные для меня вещи. Так однажды Антон Евдокимович нашёл там свой дневник 1924 года. В нём он описывал свои чувства в день смерти В. И. Ленина, которую он очень глубоко переживал в свои юношеские 16 лет, как, впрочем, и большинство людей в нашей стране. Все они горячо верили, что этот человек ведёт их к светлой справедливой жизни. И траур был поистине всенародным. Поэтому описание этого дня было обведено в чёрную рамку.

Дед собирал интересные для него старые газеты, журналы и школьные тетради своих детей, поэтому я знала все почерки своих дядюшек и тётушек, и была в курсе их школьных успехов, которые, надо сказать, были у всех приличные. И в дальнейшем все дети Антона Евдокимовича стремились стать хорошими специалистами, окончив институты и техникумы. Это, конечно, было примером для меня, когда я стала школьницей. Я была просто уверена в том, что в нашей семье учиться плохо нельзя.

Для деда я была «особым» ребёнком, так как родилась в «святой» для него день — 5 мая – советский День печати. Он говорил, что это – символично, и «Галя должна обязательно пойти по моим стопам». С детства дедушка приучал меня к журналистскому делу. Едва я научилась писать, как мы с ним стали сочинять заметки в «Пионерскую правду» и местные газеты Омска и Калачинска. С большой радостью я получала из издательств ответы на фирменных бланках с отпечатанным на машинке текстом, где мне давали советы в начинающейся литературной деятельности.

Как-то, помню, Антон Евдокимович отыскал журнал «Огонёк», выпущенный в мае 1945 года и посвящённый Победе в Великой Отечественной войне. В нём было много портретов военачальников разных размеров, и среди них, к моему удивлению – самый маленький, скромный, в верхнем правом углу на одной из страниц – портрет И.В.Сталина. Видимо, он сам «удостоил себя» такого места в истории войны, так как никто бы из журналистов не осмелился отвести такое, почти незаметное, место для Главнокомандующего Верховной Ставки.

Антон Евдокимович показывал мне, внучке, этот портрет и говорил:

– Вот смотри: такой маленький портретик. А теперь посмотри на нынешние газеты.

Во всех газетах 60-х годов крупным планом на первой странице печатались фотографии тогдашнего руководителя страны – Н. С. Хрущёва. Дед продолжал:

– Он развенчал культ личности Сталина. А что тогда это? Не культ?

Нет, сталинистом Антон Евдокимович вовсе не был. Он всё воспринимал в жизни с юмором. И любил рассказывать такую историю. В годы Великой Отечественной войны один редактор районной газеты случайно пропустил ошибку, которую сделали наборщики в типографии: была пропущена буква «л» в слове «главнокомандующий», а дальше шло имя – И.В.Сталин, что совершенно меняло смысл его должности, вызывая у людей смех. За это редактора тут же сняли с работы, а все газеты были срочно изъяты из продажи. Вряд ли об этом узнал «вождь народа», иначе оказалось бы немало репрессированных из-за этой несчастной, выпавшей буковки.

Страх быть посаженным в тюрьму вынуждал людей идти на крайние меры находчивости. Однажды одного руководителя пекарни (тоже в сталинские времена) вызвали в райком партии по поводу разборки насчёт запечённого в хлебе таракана. Он внимательно посмотрел на него, ковырнул, положив в рот, и удивлённо произнёс: «Какой же это таракан? Это же – изюминка!» И с видимым удовольствием разжевал его, таким образом, уничтожив «вещественное доказательство». Это тоже был рассказ из «репертуара» моего деда.

Антон Евдокимович показывал мне и их с бабушкой награды: Мария Алексеевна имела орден «Материнской славы» за воспитание своих детей, а он в 1957 году был удостоен вместе с другими сотрудниками калачинской редакции медали «За освоение целинных и залежных земель», так как газета проводила большую работу по мобилизации людей на освоение целины.

Кстати сказать, этой же медалью была награждена и моя бабушка Рублевская Прасковья Андреевна за работу в райкоме партии в этом направлении. А мои молодые родители, Вервейко Анатолий и Ольга, когда мне исполнилось чуть больше года, (до того, как отец служил в армии), оставив меня на попечение бабы Паны, уехали в экспедицию на Алтай всё теми же целинниками. Правда, вскоре им пришлось вернуться, так как я сильно заболела. Была осень, бабушка делала ремонт в своей комнате – белила и красила, и жили мы с ней в сарае. Ночью было прохладно, я простыла и заболела воспалением лёгких. К моему плачевному состоянию добавилось и то, что медики ставили уколы, видимо, не совсем стерильными иголками. И на месте уколов образовался большой нарыв – с яйцо. Я очень тяжело дышала, все родственники уже плакали и думали, что дни мои сочтены. Тогда моя бабушка, Мария Алексеевна, у которой был опыт лечения своих восьми детей, пошла на крайнюю меру, сделав собственноручно «операцию», вырвав этот нарыв. Вскоре я уснула… и пошла на выздоровление. Эта же бабушка дала мне имя при рождении, так как меня долго называли «девочкой». Она, посмотрев на мою огненно-рыжую головку, сказала: «Да пусть будет Галькой!» И так меня стали называть, в соответствии с этим, кто – Галочкой, кто – Галчонком, а баба Пана с отцом чаще называли Галинкой.

Надо сказать, что бабушка, давшая мне имя и вторую жизнь, в детстве не очень любила меня, так как я рано родилась у моих родителей, которые «ещё не нагулялись». И даже не совсем верила, что я для них – родная внучка, так как я родилась «огненной», и она говорила, что «рыжих в их родне ещё не было». (Правда, позднее, в семье дяди Бори родился ещё один «солнечный» ребёнок – мой двоюродный брат Вовочка). Говорят, за эти слова отец даже, в сердцах, чуть не разбил табуретку, ударив её о пол, нисколько не сомневаясь в моём происхождении, да и по фотографиям можно явно определить моё сходство со всеми братьями и сёстрами моего отца. А люди все говорили по-разному: кто называл меня «папиной дочкой», кто говорил, что я – «вся в мать». Но, в общем-то, и родители мои были очень похожи между собой. И даже имена у них были созвучны: Толя и Оля. И вот я, чувствуя негативное отношение ко мне бабушки, частенько не хотела идти к ним в дом, хотя деда своего я очень любила и скучала по нему.