Читать книгу «Матильда Кшесинская – прима Императорского балета 1 том XIX век. Документальная повесть-роман о русском балете рубежа XIX—XX веков» онлайн полностью📖 — Галины Вервейко — MyBook.

Глава 2. Семейный совет

– Знаешь, Андрей, я сегодня гуляла по бульвару под дождём и вспоминала наш Петербург… – начала с порога Матильда Феликсовна.

– Да, Маля, прекрасное тогда было время… Но его уже никогда не вернуть, – ответил ей муж с сожалением.

– А я всё-таки подумала, что можно его вернуть!

– Но как? Неужели ты хочешь побывать в Ленинграде? Но кто же нас пустит туда? В Советскую Россию? Или тебе хочется попасть там в какой-нибудь лагерь – ГУЛАГ?

– Нет, конечно. Я всё понимаю: в России, к сожалению, нам уже не побывать никогда… Но я решила написать свои воспоминания о своей жизни в России. Ты мне поможешь в этом? Соберём все архивы, какие у нас есть, посмотрим, что есть в парижских библиотеках, и я по ним буду всё вспоминать.

– Хорошая мысль! Конечно же, я – не против: чем смогу – обязательно помогу тебе.

– В России решили забыть Кшесинскую. И для русских оставить в памяти только мой балкон, с которого выступал Ленин! Но пусть же русский народ прочтёт о моей жизни, вспомнит, кем я была и что сделала когда-то для России и русского балета! Лучшего балета в мире!

– О, да, моя родная! Маля, ты, как всегда, права: моя мудрейшая из женщин! – шутя, произнёс Андрей Владимирович и поцеловал жену в щёку.

– Я уже не смогу хорошо написать по-русски, ведь последние годы… Да что там годы! Десятилетия! Мне приходилось иметь дело, в основном, с французским языком. Вот и буду писать на нём. И пусть книгу сначала напечатают в Европе. Но всё равно когда-нибудь историки балета заинтересуются и переведут её на русский язык, и она попадёт в Россию! Я в это верю.

– Верь, верь, моя дорогая. А я всю жизнь верил в тебя и, как видишь, не ошибался! Ты у меня прекраснейшая из женщин и гениальная личность.

Матильда с улыбкой взглянула на мужа.

– Да, да. Не сомневайся. За это и полюбил тебя. И всегда тобой восхищаюсь! И всё-таки мы напишем твои воспоминания на трёх языках: французском, английском и русском. Я помогу тебе в этом. Ведь когда кто-то другой делает перевод, то случаются разные неточности…

В этот момент их разговор прервал сын Владимир. Он тоже уже был немолод: возраст подходил к пятидесяти. Но он всю жизнь жил с родителями и очень любил их. А лучше своей матери женщины так и не встретил в жизни.

– МамА, папА, – на французский манер произнёс он. – Ну что вы там разговорились? Уже давно пора за стол!

Матильда вошла в гостиную. Стол был, как всегда, красиво сервирован. Эта традиция в их семье выполнялась в любые, даже военные голодные годы: есть хоть хлеб с водой, но из красивой посуды!

– А что, мы сегодня ужинаем одни? – удивилась Матильда. – Где же все наши домашние?

– Они разбрелись по своим комнатам, поужинав раньше, а нас решили оставить одних, – ответил ей сын.

Матильда Феликсовна за ужином поведала сыну о своём замысле. И сын тоже поддержал её:

– Мама, ты – молодец! В России должны помнить о тебе. Ведь именно тебе удалось победить иностранных гастролёрш – итальянских танцовщиц и стать первой из русских прима-балериной Императорского балета! Твоё имя незаслуженно забыто в России, и его нужно вернуть нашей Родине!

От этих слов сына Матильде Феликсовне стало грустно, защемило сердце. Кшесинская, с печалью посмотрев на сына, ответила:

– Почему так случается в жизни? Людям, которые так дорожат Родиной, любят её, приходится жить вдали от неё? Почему некоторым людям дано вершить судьбами других? Это очень печально…

Владимир ответил ей:

– Да, мама, всё не так просто в жизни. И всё-таки судьба у тебя, несмотря ни на что, была прекрасной и очень интересной. И тебе стоит о ней рассказать людям.

– И я попробую это сделать, сын, – ответила ему Матильда Феликсовна.

Глава 3. Сон Матильды

В Париже стояли первые дни января 1952 года. Приближался любимый праздник Матильды-Марии – Рождество. В тот день был православный Сочельник. И Матильда Феликсовна, убирая ёлку, задела ногой за ковёр и упала. Падение было неудачным, она сломала ногу. Пришлось её перевезти в Американский госпиталь. Там ей сделали тяжёлую и очень сложную операцию. Так, в преддверии её восьмидесятилетия, которое должно было праздноваться летом, ей пришлось весь январь пролежать на госпитальной койке.

В ночь с 29-го на 30-е января Светлейшей княгине Матильде-Марии Романовской-Красинской (так она стала именоваться после замужества) приснился сон, который стал отправной точкой в деле, о котором она уже давно думала.

«Я вижу во сне, что вхожу в наше Театральное училище, в Санкт-Петербурге, со своими ученицами; я их не вижу, как это во сне бывает, но чувствую, что они около меня. Я им объясняю расположение комнат: вот направо, говорю я, две большие залы, где мы учились и репетировали, а в день училищного выпускного спектакля мы все встречали Государя Императора, Императрицу и всю Царскую семью, а налево, вдоль длинного коридора расположены наши учебные классы. В конце этого коридора, я объясняю им, находится маленький училищный театр, где я выступала перед выпуском. Оттуда выходила вся Царская семья после спектакля.

Когда я давала своим ученицам эти объяснения, вдруг раздался чей-то возглас: «Они идут… они идут!» На мой вопрос, кто идёт, мне ответили: «Царская семья». «Как они идут, ведь их нет в живых?», – ответила я. «Их души идут», – чей-то голос мне ответил, и в это время все разом запели: «Христос Воскресе из мертвых, смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав» – и трижды повторили. Потом все бросились вниз, им навстречу, и остановились перед настежь отворёнными входными дверьми. На улице шумела буря, ветер гудел, лил проливной дождь и чей-то голос крикнул, что Они не могут войти. Тогда все бросились наверх, на второй этаж, и снова трижды пропели «Христос Воскресе» и остановились в длинном коридоре, ожидая Их появления. Тут снова кто-то крикнул, что Они не могут войти, и мы все бросились на следующий этаж и запели снова «Христос Воскресе». Пока я бежала со всеми, я мечтала, что когда увижу Императора Александра III, то я брошусь на колени перед Ним и буду целовать Ему руки, так я его обожала. Когда в третий раз пропели «Христос Воскресе», мы все остановились, снова в ожидании Царской семьи, но в этот момент я проснулась вся в слезах и продолжала горько плакать».

Вся долгая жизнь Матильды после пробуждения от этого сна вдруг предстала особенно ярко и отчётливо перед её глазами. Лёжа на больничной койке, она стала вновь переживать многие её моменты. И решила, как можно быстрее, начать писать свои воспоминания, о чём уже давно мечтала. Какая-то неведомая сила толкала её на этот шаг, она как бы подсказывала ей, с чего нужно начать это делать. И уже в госпитале Матильда начала кое-что записывать.

Ей нередко в жизни предлагали издать свои воспоминания, но Матильда Феликсовна отказывалась. Она боялась тревожить прошлое и теребить старые раны. Кроме того, у неё не было главного доказательства их отношений с Ники – Николаем Вторым – его драгоценных писем. Именно они служили бы доказательством того, что она пишет о своей первой любви – правда. Её дневники тех лет также остались в России. Но у Матильды была отличная память даже в старости. Но могут ли люди поверить в это? Ведь им легче было верить в те небылицы, которые рассказывали о ней. Матильда-Мария считала, что её жизнь была прекрасна, в ней ничего не нужно было даже приукрашивать: Господь наградил её удивительной судьбой. Ей самой иногда было странно, что всё это случилось именно с ней. Но когда это происходило, то Матильде казалось, что всё так и должно быть, ничего особенного…

«В моей жизни я видала и любовь, и ласку, и заботу, но видала я помимо горя и много зла. Если о чинимых мне кознях я и пишу, то не говорю о тех, кто мне их делал. Не хочу ни с кем сводить каких бы то ни было счётов, ни о ком не хочу говорить скверно. Но много, много хорошего скажу о тех, кто делал добро мне», – откровенничала с читателями Светлейшая княгиня Романовская-Красинская, известная в России как Заслуженная артистка Императорских театров Матильда Кшесинская.

Глава 4. Давние предания семьи Кшесинских

Малечка с детства была неравнодушна ко всякого рода украшениям. Она любила разглядывать семейные драгоценности, достав красивую шкатулку из шкафа родителей. Однажды в ней она увидела необычный перстень с каким-то непонятным ей изображением и спросила Феликса Яновича:

– Папа, а что означает этот рисунок?

И отец поведал ей таинственную историю. Оказывается, этот перстень был единственным доказательством знатного происхождения их семьи. И Матильда всегда дорожила этим.

Она родилась в польской семье. И в ней чувствовалась гордость «панночки». А в своём общении Матильда была открыта и непосредственна с разными людьми, из какого бы слоя общества они ни были. Наверное, за это и любили её Великие Князья из рода Романовых. Для всех других они были «неприкасаемыми», все люди смотрели на них снизу вверх. А Матильда умела общаться с ними на равных, считая, что «они тоже люди» (а не боги!). И ведь никто не догадывался, что представителям рода Романовых, изолированным от других людей своим особым происхождением, так не хватало простого человеческого общения!

Итак, корни семьи Кшесинских уходили в Польшу. Причём, Кшесинскими они были только на Императорской сцене – отец Феликс и трое его детей – две дочери и сын. В паспортах же их всех именовали Кржезинскими (так писала сама Матильда). Видимо, трудное произношение фамилии было неудобно для сценического имени. И Феликса в России стали звать Кшесинским, а потом такую же фамилию на сцене получили и его дети. Но, как уверял их отец, его предки носили фамилию знатного в Польше рода – Красинских и были очень богаты. Они были из графского рода, история которого была известна Феликсу с XVIII века.

Семейное предание передавалось из уст в уста от отца к сыну, описывалось всегда очень живо и в красочных подробностях. Героем событий сначала был прадед Матильды, её брата Юзи и сестры Юли. Отец усаживал детей рядом с собой на диване и начинал не один раз свой таинственный рассказ.

– Итак, дети мои, вернёмся с вами на полтора века назад… В первую половину восемнадцатого века. Тогда жив ещё был ваш прапрадед – граф Красинский. Он был старшим в роде и потому унаследовал после смерти отца огромное состояние. Второй же ребёнок в их семье – единственный младший брат получил по закону только небольшую долю от этого наследства. Конечно, такие законы были несправедливы и вызывали часто зависть в душе обделённых наследством детей против родных своих старших братьев. В семье старшего брата, моего прадеда, а вашего – прапрадеда, был маленький сын Войцех. И все они были вполне счастливы. Но вскоре после получения наследства, в их семье случилось несчастье: умерла любимая жена и мать. Мой богатый прадед овдовел и очень тосковал по ушедшей своей супруге, так и умер от тоски по ней… А вашему прадеду Войцеху – моему деду, было в то время всего лишь двенадцать лет, когда он остался круглым сиротой. И на этого мальчика вдруг свалилось несметное богатство: обширные владения и крупное состояние графов Красинских! Его дядя был очень зол: ему приходилось содержать семью, а тут какому-то мальчишке, его племяннику, выпало такое счастье! Он чувствовал себя обездоленным. Вот если бы у его старшего брата никого не осталось, то всё это богатство перешло бы к нему! И он задумал неладное, чтобы захватить наследство графов Красинских.

Войцех после ранней смерти родителей остался на попечении преданного их семье французского воспитателя. И этот учитель почувствовал, что над мальчиком нависает беда: родной дядя старался избавиться от него. Об этом ему сообщил один из наёмных убийц, которых он нанял для осуществления своего плана. Даже будущего убийцу мучила совесть: он не хотел убивать ребёнка. Воспитатель решил спасти мальчика и бежал с Войцехом из Польши, где юнцу грозила опасность, во Францию. Бегство было быстрым, и воспитатель успел захватить не все документы мальчика, которые собирал наспех. Было это в далёком 1748 году. Учитель прибыл со своим воспитанником к себе на родину и поместил его в своей семье недалеко от Парижа – в Нейи. Из предосторожности, боясь преследования, воспитатель записал Войцеха под другой фамилией – Кржезинский-Нечуй. Такую фамилию носила его умершая мать.

Прошли годы. Мальчик вырос. И после смерти своего воспитателя Войцех остался жить в Париже. А в 1763 году женился. Видимо, его всё-таки тянуло к родной польской крови: жена его была польской эмигранткой, а звали её – Анна Зиомковская. Это ваша прабабушка. В 1770 году в их семье родился мой будущий отец Ян. Когда мой дед посчитал, что опасность миновала, он со своей семьёй вернулся в Польшу и стал жить в Варшаве. Но за это время его отсутствия на родине, дядя выдал Войцеха за умершего, и сам получил всё наследство графов Красинских. Мой дед пытался вернуть наследство своего отца, но всё это было тщетно, так как не все его документы захватил воспитатель во время бегства во Францию. Он старался найти их в церковных архивах, но многие из них были за эти годы безвозвратно утеряны: в стране происходило много беспорядков и войн, и, видимо, они погибли в огне. В таких условиях восстановить свои права для Войцеха оказалось невозможным. Но всё-таки у него оставались некоторые документы, которые подтверждали его графское происхождение. И дед их очень ценил и хранил в отдельной шкатулке, которую перед смертью передал моему отцу – Яну.

– Береги её, как зеницу ока, после моей смерти она откроет тебе иной путь, – часто говорил отец и мне.

Но я был очень доверчив в молодости и не смог уберечь её для вас: один из родственников уговорил меня передать ему на хранение в безопасном месте и больше не вернул мне этой шкатулки. Куда она исчезла, и что с ней сталось, я не знаю. Единственное, что сохранилось у меня в доказательство – вот это кольцо с гербом графов Красинских. Его называют геральдическим слеповронком. Сейчас я прочитаю о нём в польском гербовнике.

Феликс Янович подошёл к книжному шкафу, вынул из него большую книгу – польский гербовник и стал читать детям: «На лазуревом поле серебряная подкова, увенчанная золотым крестом. На нём чёрный ворон с золотым перстнем в клюве. На щите графская корона, шлем, дворянская корона, на которой сидит тот же ворон. Намёт лазуревый, подложенный серебром».

Дети внимательно рассматривали изображение. Оно действительно совпадало с тем, что было описано в гербовнике.

Закрыв книгу, отец продолжил свой рассказ:

– Ещё я хорошо помню, что когда был ребёнком, то мы ездили с отцом во Дворец графов Красинских. И там вашему деду Яну каждый месяц выдавали определённую сумму денег. Это косвенно тоже подтверждает его происхождение.

В 1798 году мой отец Ян, вскоре после возвращения их семьи в Польшу, женился в Варшаве на Фелицате Петронелли-Деренговской – моей будущей матери, а вашей бабушке. В нашей семье было трое детей: ваш дядя Станислав, рождённый в 1800 году, тётя Матильда и я – ваш отец. Как вам известно, я родился в 1821 году.

– Папа, а кем был наш дедушка – твой отец? – спросил его Юзя.

Феликс Янович улыбнулся.