К десяти утра еле–еле рассвело.
–Так, я в магазин, за едой какой–нибудь. А вы, – я строго посмотрела на кота и Веню, – без глупостей!
У магазина, перед открытием, как обычно, собрались все неработающие. Бабушки, и дедушки у кого с утра внутрях горит, и прочая выходная публика. Все переговаривались, спорили, кто за кем, считали деньги в кошельке, но как только заметили меня – насторожились.
Улыбаться я не стала, не ко времени, просто поздоровалась.
Но мне никто не ответил, отошли на безопасное расстояние и с опаской ждали моих действий. Наконец открылся магазин. Продавщица, с лёгкого похмелья, глянула на ожидающих мутным глазом и скомандовала:
–Заходи по очереди! – сплюнула в жёлтый сугроб, и добавила. – Не кричать и не ругаться. Шо б все вели себя тихо!
Бабки заволновались, перешёптываясь, что Людка опять с бодуна, вот выгонят её из Потребкооперации и правильно сделают. Толпа волновалась, но внутрь не заходила. Все смотрели на меня.
–Кто последний? – осторожно спросила я.
Мне никто не ответил.
–Никому в магазин не надо?
Тут выглянула недовольная Людка и обложила всех матом:
– Если вам, делать нечего и вы пришли сюда на внучку Лясевны посмотреть, я тогда спать пошла! – и хлопнула дверью так, что со стен посыпалась труха.
Народ заволновался, но с места не сдвинулся.
–Ладно, народ, коли нет никого в очереди я пошла, – сказала я и открыла дверь магазина.
Людка сидела за кассой, обхватив голову руками. Пахло перегаром. В магазине тускло светила лампочка.
– Здравствуй, Люда.
–И тебе не хворать, – Людка подняла на меня мутные глаза. – Говори чего, да я и вправду магазин закрою, назло баранам этим.
В доме еды не было никакой, поэтому я основательно закупилась. Крупы, консервы, чай, хлеб, мука, масло.
Рассчиталась, и не задавая лишних вопросов, пошла домой.
– Ты это, – Людка дохнула перегаром, – прости их. Умом все тронулись после смерти Ляксевны. Заходи если, чо. Хорошая она баба была.
– Спасибо, Люда.
Я вышла из магазина. Люди насторожённо смотрели на меня и не двигались с места.
Дома отыскав старые кастрюли и ещё кое-чего из посуды в сенях, я приготовила обед, накормила кота и себя с Веней. Ну, Веня, как жилец не обременителен – запахом питайся сколько хочешь.
Он, выслушав рассказ о походе в магазин, сказал:
–Вот! А я тебе чего говорил! Надо выяснить – кто напакостил.
Пара дней прошли вполне спокойно. На улицах меня обходили, как заразную, никто не здоровался и не отвечал на приветствия. Я приводила дом в порядок; мыла, чистила, разыскивала вещи на чердаке и в сенях. Спать устроилась на печи.
На девять дней никто не пришёл. Хотя я и попыталась пригласить бабу Нюру, тётю Шуру и ещё кое-кого из соседей. Они не отвечали на мои вопросы, просто смотрели, мимо меня в пустоту, словно я прозрачная.
Я настряпала пирогов, сходила на кладбище, и мы тихо посидели втроём: я, кот и Веня. А ночью я проснулась от истошных воплей Капитона. Сначала и не разобрала, что случилось, но с перепугу свались с печи, сильно стукнувшись локтем. Из-под двери тоненькой струйкой просачивался дым. Я рванула дверь, в сенях полыхало. Двери в дом были выворочены с петлями и валялись в снегу.
Я схватила вёдра с водой, стоявшие у печи, плеснула в огонь, но лишь слегка прибила. Кот метался и орал как сумасшедший.
– Тихо ты! – шикнула я на Капитона и поддала ему, чтобы не путался под ногами.
Накинула на себя старый тулуп, закрыла лицо рукавом и бросилась через полыхающие сени на улицу. Старой, обломанной деревянной лопатой стала кидать снег в сени, пытаясь затушить огонь. Потушить получилось довольно быстро. Огонь ещё как следует не занялся.
Закидав огонь, я включила свет и обследовала дом. Вывороченные толстенные двери, валялись у дома. В сенях пахло горелым, но пострадал только потолок и старый коврик. Кто-то накидал сена и поджёг его. Если бы не истерика Капитона, я вполне бы могла сначала угореть в дыму, а потом сгореть вместе с домом.
Я взяла Капитона на руки и успокоительно почесала за ухом:
– Ты настоящий герой! Спас нас от верной смерти!
Кот успокоился и замурчал.
– А вот Веня решил нас бросить! – разозлилась на домового. – Где его носит?
Тут до меня дошёл весь ужас ситуации, я стояла с котом на руках, в разворованном и подожжённом доме, никому не нужная. И кому–то очень мешающая в деревне. Колени предательски затряслись, и я разозлилась. Да, что это! За последние дни я только и делаю, что плачу и боюсь!
– Вас нельзя оставить на пару часов! – пробасил Веня, появляясь у меня за спиной.
От неожиданности я выронила кота, Капитон упал на пол и очень разозлился.
– Что случилось? – не обращая внимания на шипение Капитона, Веня басил мне в ухо.
– Капитон геройски спас меня от поджога. А вот где ты был?
–Ну, – Веня замялся, – домовые тоже люди…
–Ага, – согласилась я. – Мы на осадном положении, поэтому «тоже люди» отменяются.
– Да понял я, – обиделся Веня.
На следующий день вся деревня пришла посмотреть на неудавшийся пожар. Стояли, кивали головой, переговаривались. Как только я показывалась в окне, или выходила из дому, все отворачивались и быстро расходились.
Для меня это было не привычно. Как бы ни ругались соседи из-за козы, поевшей капусту, как бы не перемывали кости друг другу из-за какой-нибудь ерунды, в деревне все приходят на выручку в случае беды. Как с бабушкой. Собрали деньги, похоронили, поминки справили. Только вот потом… потом словно порчу кто навёл.
Я пыталась вернуть деньги соседям – меня в упор не видели. Шарахались, как от чумной. Может и правда, порча?
– Так, ить вполне возможно, – откликнулся на мои мысли Веня. – Кому-то Лизавета Ляксевна поперёк горла стала. Надо пристальней присмотреться к людям.
– Вот скажи, – я посмотрела на Веню, задумчиво чесавшего седую бороду, – лечиться все ходили к бабушке?
– Да, – Веня отвлёкся от бороды.
– Может кто–то в последнее время перестал?
– Да нет, – раздумчиво протянул Веня. – Я, конечно, не всё время туточки сидел, понимаешь…
– Понимаю, – хмыкнула я, вспомнив, что домовые тоже люди. – Личную жизнь устраивал?
– А что? – рассердился Веня. – Я что, права не имею?
– Ладно, – примирительно махнула я рукой, – кто-то новый в деревне появился?
– Нет.
– А докторица, что скандал устраивала? – допытывалась я.
Теперь-то и узнать не у кого. Раньше зашла к бабе Нюре, она тебе всё про всех и рассказала. А теперь?
– Та то… – пожал плечами Веня, – давно уехала. Только три года оттрубила отработки после института и уехала.
– А сейчас кто? – я побарабанила пальцами по макушке Капитона, неудачно устроившегося поспать у меня на коленях. – Слушай, может с Людкой поговорить? Она единственная со мной разговаривает!
– Сейчас внучка тёти Шуры докторицей работает. Недавно вернулась из города. Но тётя Шура перед самой смертью Лизаветы Ляксевны приходила с болячкой своей. И внучку приводила, та всё у бабушки твоей поучиться хотела. Любознательная такая… всё про травки спрашивала. Людка, она пропойца, – безнадёжно махнул на меня Веня.
Но я всё ж решила попытать счастья. Пришла в магазин к закрытию. Людка уже и ставни на замок закрыла, я в последнюю минуту заскочила. Людка покосилась на меня, но спросила:
– Чего тебе? Хлеба?
– Хлеба, – я не стала перечить. – Люда, что случилась на поминках у бабушки?
– А я почём знаю? – она шлёпнула буханку на прилавок.
Посмотрела на меня, как я покорно выкладываю деньги.
– Не знаю я, – смилостивилась Людка, – пьяная была. Здесь лежала, – она мотнула головой в сторону подсобки. – Мужик меня бросил. К молодухе ушёл. Я и напилась.
Она помолчала, потом продолжила:
– Бабушка твоя всё меня уговаривала к ней прийти, полечиться от спиртного. А зачем? – она посмотрела на меня мутными глазами. – Зачем лечиться? Я эту жизнь едва-едва пьяная-то выношу! А как трезвыми глазами посмотрю, так сразу в петлю полезу! А это грех, – серьёзно сказала Люда.
– Эх, не понимаю я, что случилось. Народ от меня шарахается. Говорить не говорят. Из дома всё подчистую вынесли! – я махнула рукой, на охнувшую Людку. – Да и бог с ними. Но ведь ночью–то меня спалить решил кто–то вместе с домом!
– Да, – Люда пожала плечами, – гнилой народишко. Знаешь, – она усмехнулась, – они ж меня за человека не считают, все при мне говорят, я послушаю. Заходи дня через два. Может, кто проговорится.
– Спасибо тебе, Люда.
Выйдя из магазина, я в темноте побрела домой. Из окон домов пробивался свет – вот и всё освещение улиц. К вечеру поднялся ветер. На улице никого не было, все попрятались от пронизывающего ветра по домам. Даже собаки забились, не было слышно обычного ленивого брехания.
Я услышала, как Людка навесила засов на магазинную дверь и защёлкнула старинный амбарный замок. Оглянулась и махнула ей на прощанье рукой, она махнула в ответ и пошла на другой конец деревни, к своей развалюшке избе. Единственный человек в деревне, кто со мной разговаривает – пропойца Людка. Странно. Мы раньше и не общались с ней почти.
Ветер становился всё сильнее, ожесточённо бросал колючий снег мне в лицо. Я подняла воротник, и краем глаза увидела тёмную тень, бесшумно скользнувшую мимо меня. На собаку не похоже, слишком большая. Что это могло быть? Я обернулась, надеясь, что это только мне показалось.
Людка, пройдя немного, остановилась в желтоватом слабеньком свете от окон дома тёти Шуры. Было видно, как она сосредоточенно что-то ищет в карманах пальто. Ничего похожего на тень, промчавшуюся мимо меня, не было. Я решила, что мне это всё же показалось, развернулась и пошла домой. Капитон уже, наверное, сидит голодный у двери, дожидаясь своей сосиски.
Внезапно ветер стих, и я услышала тоненький всхлип. Буханка выпала у меня из рук, от этого жалостливого детского всхлипа. Внутри металось «ребёнок, ребёнок, кто выпустил такого маленького в темень»? Я повернулась, умоляя неизвестно кого, пусть мне всех это кажется!
Людка стояла в свете от окон, махала на кого-то руками и кричала. Она кричала так тонко и обиженно, как маленький ребёнок. Вокруг неё металась чёрная громадная тень. Снизу живота поднялась обжигающая волна жара, в горле пересохло, а по спине побежал ледяной струйкой пот. Тень бросилась на Людку, подкинула её, словно лёгкую тряпичную куклу и разорвала.
Я стояла и кричала. Но крика не было. Ноги стали противно ватными. Я понимала, что надо бежать на помощь Людке, но тело не подчинялось. Сделав с неимоверным усилием шаг, я не удержала равновесия и упала. Руками почувствовав обжигающе холодный снег, я немного пришла в себя. Поднялась и пошла. Каждый шаг мне давался с усилием. Тёмная тень, размером с хорошую корову, постояла над поверженной Людкой и бесшумно скрылась в конце деревни.
Мне казалось, что я бегу. Но на самом деле я двигалась очень медленно. Тело сопротивлялось идти туда, где произошло то, чего мне точно не хотелось видеть. Когда я преодолела эти метры и добралась на ватных, не подчиняющихся мне ногах до Людки, спасать её было поздно. Она лежала, на снегу, как сломанная кукла, раскинув руки. Пальто нараспашку, оторванные пуговицы рассыпаны по кровавому снегу.
– Мааууу! – завыл рядом как подземный дух Капитон. – Мааууу!
Я дёрнулась, оторвала взгляд от растерзанной Людки.
– Быстро домой! – скомандовал мне Капитон голосом Вени. – Не оборачивайся! – Пресёк он мою попытку посмотреть на Люду.
Я подчинилась. Подгоняемая душераздирающими воплями Капитона, я бежала по улице до самого дома. Закрыв дверь на засов, я не раздеваясь села за стол. Меня трясло, и вода из кружки, которую я пыталась пить, расплёскивалась по столу.
– Вееняяя, – стуча зубами, попыталась спросить я, – Вееняяяя, что это было?
Веня сидел рядом за столом, прижав к себе очумевшего Капитона. Мокрая шерсть кота стояла дыбом. Он не шипел, а как-то подвывал от ужаса.
– Бедный котик! – Веня уговаривал кота, не обращая внимания на меня. – Бедный котик, пришлось на нём верхом скакать, чтобы тебя вытащить!
– Котик… – завыла я, – котик… а я? Что это было?
– Я такого ужаса у нас в деревне никогда не видел, – сказал Веня. – Это не человек.
Он подумал, прижимая к себе кота, и сказал:
– И не животное.
О проекте
О подписке