Я раздумал быть механиком. Чинить больше нечего, и нечего спасать, и не в чем разбираться.
В Бужумбуре день и ночь идет снег.
Голуби улетают в белесое небо. Уличные мальчишки украшают елки красными, желтыми и зелеными манго. Крестьяне съезжают с холмов на равнину, несутся по широким улицам на санях из бамбука и железной проволоки. Озеро Танганьика превратилось в каток, и бегемоты-альбиносы скользят по нему на своих толстых брюхах.
В Бужумбуре день и ночь идет снег.
Барашки-облака пасутся в синем поле. Казармы-больницы опустели. Тюрьмы-школы посыпаны известью. По радио передают пение редких птиц. Народ под белым флагом устраивает перестрелки снежками на ватных полях. Повсюду смех, с гор сходят сладкие лавины из мороженого.
В Бужумбуре день и ночь идет снег.
Я сижу, прислонившись спиной к надгробию на могиле Альфонса и Пасифика, раскуриваю сигарету на двоих со старой Розали. И слышу, как в стылой земле, на глубине шести футов, они читают любовные стихи женщинам, которых не успели долюбить, и поют дружеские песни товарищам, погибшим в бою. Голубоватый пар идет у меня изо рта и превращается в мириады белых бабочек.
В Бужумбуре день и ночь идет снег.
Пьянчужки из пивной пьют среди бела дня теплое молоко из белых фарфоровых кубков. Бескрайнее небо наполняется звездами, они мигают, точно огни на Таймс-сквер. Мои родители взлетают выше белой гостии-луны в санях, запряженных крокодилами с заиндевевшей шкурой. Когда сани проносятся мимо, Ана посыпает их рисом из мешков гуманитарной помощи.
В Бужумбуре день и ночь идет снег. Я это уже говорил?
Хлопья ласково падают на поверхность вещей, накрывают всю бесконечность, чистейшей белизной пропитывают все на свете, вплоть до наших окостеневших сердец. Нет больше ни рая, ни ада. Завтра умолкнут собаки. Заснут все вулканы. Народ опустит в урны белые пустые бланки. Наши призраки в подвенечных нарядах уйдут вдаль по замерзшим улицам. Мы будем бессмертны.
День и ночь, день и ночь идет снег.
Бужумбура белоснежно чиста.