Цитаты из книги «Лаокоон, или О границах живописи и поэзии»

полем действий, определенные размеры которого будут служить масштабом при изображении действующих на нем лиц. Этот масштаб, находясь постоянно перед нашими глазами, сделает очевидной несоразмерность величины высших существ, которые вместо того, чтобы представляться, как в описании поэта, только великими, покажутся нам чудовищными в изображении живописца.

Живопись, напротив, должна довольствоваться

У Гомера встречается два типа существ и действий: видимые и невидимые. Этого различия живопись допустить не может; для нее видимо все и видимо одинаковым образом. Поэтому, когда граф Кайлюс рассматривает в одной непрерывной связи картины видимых и невидимых действий, когда он в картинах смешанного содержания, где являются вместе существа обоего рода, не показывает и, вероятно, не может показать, каким образом должны быть помещены невидимые существа, чтобы их видели только зрители и не видели, или, по крайней мере, не могли видеть лица, действующие в картине, – когда он так поступает, то естественно, что как в целом ряде картин, так и во многих отдельных картинах должно встретиться много спутанного, непонятного и противоречивого. Этот недостаток, впрочем, можно бы еще исправить с книгой в руках; хуже здесь то, что при уничтожении в живописи различия между видимыми и невидимыми существами пропали бы и все характерные черты, которыми высший тип существ – невидимых – отличается от видимых.

У художника исполнение представляется нам делом более трудным, чем замысел; у поэта же, наоборот, замысел кажется нам более трудным, чем исполнение

Граф Кайлюс принадлежит, по-видимому, к числу тех, кто требует, чтобы поэт наделял продукты своего воображения украшающими аллегорическими атрибутами[35]. Такие требования только показывают, что граф понимал больше в живописи, чем в поэзии. Но самое сочинение его, где выставлено это требование, дает мне повод к весьма важным соображениям, наиболее существенные из которых я здесь и приведу. Художник, по мнению графа, должен ближе ознакомиться с важнейшим поэтом-живописцем, с олицетворением самой природы – с Гомером. Он показывает, какой богатый, еще не затронутый материал представляет для художника эта обработанная греками история, и говорит, что художник добился бы тем больше, чем ближе бы держался самых мельчайших подробностей, указанных поэтом. В этом сонете смешано разграниченное нами выше двоякое значение подражания. Живописец, по мнению графа Кайлюса, не только должен подражать тому же, чему подражал поэт, но и подражать теми же приемами; он обязан пользоваться поэтом не только как рассказчиком, но именно как поэтом. Но если этот второй вид подражания так унизителен для поэта, почему не быть ему таким же

Я разумею атрибуты, не заключающие в себе собственно ничего аллегорического, на которые можно смотреть как на орудие, действительно употреблявшееся или пригодное к употреблению в том случае, если бы существа, которым они даются, действовали как живые лица. Узда в руках Умеренности или колонна, к которой прислонено Постоянство, – аллегории и, следовательно, поэту не нужны. Весы в руках Правосудия уже менее аллегоричны, ибо правильное употребление весов есть, действительно, дело правосудия. Лира же или флейта в руках музы, копье в руках Марса, молоток и клещи в руках Вулкана уже совсем не символы: это просто инструменты, без которых обладающие ими существа не могли бы совершать приписываемых им действий

им казаться совершенством, которому следовало бы завидовать. Художник, украшая простую фигуру эмблемами, возводит ее на степень высшего существа. Если же поэт прибегает к этого рода украшениям, то он высшее существо превращает в простую куклу.

, что так изумляет Спенса, следовало бы предписать поэтам в качестве постоянного правила. Они не должны считать обогащением для себя пользование теми средствами, которыми художники пользуются по необходимости. Средства, изобретенные живописью, чтобы не отстать от поэзии, не должны

Между тем умеренность и постоянство являются для поэта не аллегорическими существами, а олицетворенными отвлеченностями.

Когда поэт олицетворяет отвлеченные идеи, он уже достаточно характеризует их именами и действиями. У художника этих средств нет. Поэтому он должен наделять свои олицетворенные абстракции эмблемами, которые бы давали возможность их распознавать. Эти эмблемы, имея в данном случае особенное значение, превращают абстракции в аллегорические фигуры.