при художественном подражании в ощущения приятные. Но появляется еще вопрос: не может ли безобразное быть использовано в живописи, подобно тому как и в поэзии, для усиления других ощущений?
Итак, внешнее безобразие не может быть само по себе предметом живописи как изящного искусства, ибо чувство, возбуждаемое им, есть, во-первых, чувство неприятное и, во-вторых, не принадлежит к тому роду неприятных чувств, которые переходят
У Гомера Вулкан делает украшения на щите потому, что он должен сделать щит, достойный себя, и эти украшения он делает вместе со щитом. Напротив, Вергилий заставляет, по-видимому, делать щит лишь ради его украшения, ибо он считает их настолько важными, что описывает отдельно, после того как самый щит уже давно готов.
Точно так же поэзия, где все дается лишь в последовательном развитии, может уловить только одно какое-либо свойство тела и потому должна выбирать свойства, вызывающие чувственный образ тела с той стороны, которая ей в данном случае нужна.
Отсюда вытекает правило о единстве живописных эпитетов и о скупости в описаниях материальных предметов.
Предметы, которые сами по себе или части которых сосуществуют друг подле друга, называются телами. Следовательно, тела с их видимыми свойствами и составляют предмет живописи
Но так как живопись должна совершенно отказаться от воспроизведения времени, ибо в ее силах воспроизведение лишь пространственных соотношений, то последовательно развивающиеся действия не могут быть для нее сюжетом, и она должна ограничиться изображением действий, происходящих одно наряду с другим, или просто воспроизведением тел, которые лишь своими положениями заставляют предполагать наличие каких-либо действий. Напротив, поэзия…
Точно так же нельзя и воссоздать ее и по картине, а между тем это лишь одно из самых незначительных преимуществ поэзии перед живописью. Главнейшее же ее преимущество состоит в том, что поэт при помощи целого ряда картин подводит нас к тому, что составляет сюжет одной определенной картины художника.
Итак, недостаточно того, что облако у живописцев условный, а не естественный знак; этот условный знак не имеет даже и определенной значимости, свойственной подобного рода знакам, ибо живописцы употребляют и его для того, чтобы сделать видимое невидимым и для превращения невидимого в видимое.