2

Никогда еще ни один маленький мальчик не пребывал в таком изумлении, как Седрик в ту неделю, что последовала за визитом незнакомца. Никогда еще не случалось ни у кого на свете такой странной, такой диковинной недели. Во-первых, мама рассказала ему очень любопытную историю. Пришлось выслушать ее два или даже три раза, прежде чем он все хорошенько понял. Седрик не мог даже представить, что подумал бы обо всем этом мистер Хоббс. Начиналась она с графов: его дедушка, которого он никогда не видел, оказался графом. И старший брат его папы тоже в свой черед стал бы графом, если б не разбился, упав с лошади, а после его смерти графом стал бы другой дядя Седрика, вот только он внезапно скончался в Риме от лихорадки. Тогда графом сделали бы его собственного папу, если бы только он был жив; но, раз они все умерли и остался один только Седрик, получалось, что после смерти дедушки графом должен будет стать он – а пока его станут величать лордом Фаунтлероем.

Когда ему об этом сказали, мальчик изрядно побледнел.

– Ой! Душенька, – признался он, – мне бы не хотелось быть графом. Другие мальчики ведь не графы. Можно я тоже не буду?

Но оказалось, что уклониться невозможно. Тем вечером, сидя у открытого окна и глядя на свою убогую улочку, они с матушкой долго беседовали об этом. Седрик сидел на низком стульчике, по привычке обхватив руками коленку, с лицом озадаченным и необычайно раскрасневшимся от упорных размышлений. Дед послал за ним, чтобы его привезли в Англию, и мама считала, что он должен поехать.

– Потому что, – сказала она, окидывая улицу печальным взглядом, – я знаю, что твой папа этого хотел бы. Он очень любил свой дом. И есть еще много причин, которых маленькому мальчику не понять до конца. Было бы мелочно и гадко с моей стороны не пустить тебя туда. Когда ты станешь взрослым, то поймешь почему.

Седрик с грустью покачал головой.

– Мне будет очень жаль расстаться с мистером Хоббсом, – сказал он. – Боюсь, он будет скучать по мне, а я – по нему. Я по всем буду скучать.

Когда на следующий день снова явился мистер Хэвишем – поверенный графа Доринкорта, приехавший по его приказу забрать лорда Фаунтлероя в Англию, – Седрик узнал от него множество всяких вещей. Но почему-то его совсем не утешило, что он будет очень богатым, когда вырастет, что у него повсюду будут замки, роскошные парки и глубокие шахты, величественные поместья и земельные владения. Он думал о своем друге мистере Хоббсе и вскоре после завтрака отправился в лавку повидать его, объятый тревогой.

Он застал бакалейщика за чтением утренней газеты и подошел с весьма серьезным видом. Ему искренне казалось, что мистер Хоббс будет потрясен тем, какая судьба его постигла, и всю дорогу до лавки он размышлял, как наилучшим образом сообщить эту новость.

– Здравствуй-здравствуй! – сказал мистер Хоббс. – Утречко!

– Доброе утро, – ответил Седрик.

Он не стал, как обычно, забираться на высокий табурет, а присел на ящик с крекерами, обхватив рукой коленку, и несколько мгновений сидел так тихо, что мистер Хоббс наконец вопросительно посмотрел на него поверх газеты.

– Здравствуй! – повторил он.

Седрик собрал в кулак все свои душевные силы.

– Мистер Хоббс, – сказал он, – помните, про что мы с вами разговаривали вчера утром?

– Хм, – ответил мистер Хоббс, – по-моему, про Англию.

– Да, – сказал Седрик, – но вот в ту самую минутку, когда за мной пришла Мэри, – помните?

Мистер Хоббс потер ладонью затылок.

–Как будто про королеву Викторию и ристакратов.

– Да, – с некоторым колебанием подтвердил Седрик, – и про… про графов, помните?

– Было дело, – отозвался мистер Хоббс, – и их помянули добрым словцом, а как же!

Седрик залился краской до самой кудрявой челки. С ним никогда в жизни еще не происходило ничего настолько неловкого. Он даже слегка побаивался, что и мистеру Хоббсу тоже станет немножечко неловко.

– Вы сказали, – продолжил он, – что не пустили бы никаких графов сидеть на ваших бочках.

– Сказал! – горячо подтвердил мистер Хоббс. – И верно! Пускай только попробуют – я им покажу!

– Мистер Хоббс, – сказал Седрик, – один из них сидит сейчас на этом ящике!

Бакалейщик едва не подскочил со стула.

– Что? – воскликнул он.

–Да,– заявил Седрик с приличествующей случаю скромностью,– я – один из них… или стану, когда вырасту. Не хочу вас обманывать.

У мистера Хоббса сделался встревоженный вид. Он резко встал и пошел посмотреть на градусник.

– Да это ртуть тебе в голову дала! – воскликнул он и, обернувшись, вгляделся в лицо своего юного друга. – День и вправду жаркий! Не дурно ли тебе? Не болит ли чего? Когда у тебя это началось?

Он положил широкую ладонь мальчику на голову, отчего тому стало еще стыднее.

– Спасибо, – сказал Седрик, – но мне не дурно. И с головой тоже все хорошо. Мне очень жаль, но это правда, мистер Хоббс. Вот зачем Мэри вчера позвала меня домой. Маме все рассказал мистер Хэвишем, а он адвокат.

Мистер Хоббс упал обратно на стул и промокнул лоб носовым платком.

–У кого-то из нас двоих точно солнечный удар! – воскликнул он.

– Вовсе нет, – возразил Седрик. – Придется нам с этим смириться, мистер Хоббс. Мистер Хэвишем приехал из самой Англии, чтобы нам рассказать. Его послал мой дедушка.

Мистер Хоббс ошеломленно уставился в искреннее, серьезное личико своего собеседника.

– Кто же он, твой дед?

Седрик засунул руку в карман и осторожно вынул листок бумаги, на котором что-то было выведено его собственным округлым неровным почерком.

– Мне трудно запомнить, поэтому я тут написал, – сказал он, а потом медленно зачитал вслух: – «Джон Артур Молиньё Эррол, граф Доринкорт». Так его зовут, и живет он в замке, даже в двух или трех замках, кажется. А мой покойный папа – его младший сын. И мне не пришлось бы становиться лордом и графом, будь мой папа жив, а папе бы не пришлось, если бы были живы два его старших брата. Но они все умерли, и не осталось никого, кроме меня, – ни одного мальчика, – поэтому мне придется стать графом. И дедушка послал за мной, чтобы я приехал в Англию.

Мистеру Хоббсу с каждым словом становилось все жарче и жарче. Тяжело дыша, он утирал платком лоб и лысину. До него начало доходить, что случилось нечто необычайное, но, когда он глядел на маленького мальчика, с невинным видом сидящего на ящике из-под крекеров, и видел, что тот ничуть не изменился, а остался в точности таким же, как вчера, – просто симпатичным, веселым, храбрым малышом в голубом костюмчике с красной лентой на шее, – у него в голове никак не мог уложиться смысл всех этих речей о дворянстве. Еще больше его поразила бесхитростная простота, с которой Седрик рассказал эту новость, очевидно не понимая всего ее грандиозного значения.

– Ка… как, ты сказал, тебя зовут? – спросил мистер Хоббс.

– Седрик Эррол, лорд Фаунтлерой, – ответил Седрик. – Так меня назвал мистер Хэвишем. Когда я вошел в комнату, он сказал: «Вот он – маленький лорд Фаунтлерой!»

– Да уж, – сказал мистер Хоббс, – чтоб мне… лопнуть!

Так он выражался всякий раз, когда его что-нибудь особенно изумляло или впечатляло, и в такой ошеломительный момент ему не пришло в голову ничего другого.

Седрику это восклицание показалось весьма подходящим. Он так сильно уважал и любил мистера Хоббса, что восхищался абсолютно всем, что слетало с уст бакалейщика. У него было еще слишком мало опыта общения с другими людьми, чтобы понять, что иногда тот использует несколько необычные выражения. Он знал, конечно, что мистер Хоббс разговаривает не так, как его мама, но ведь его мама – леди, а он смутно подозревал, что леди во всем отличаются от джентльменов.

Седрик с тоской поглядел на мистера Хоббса.

– Англия ведь очень-очень далеко, да? – спросил он.

– На том краю Атлантического океана, – ответил бакалейщик.

– Это ужасней всего, – признался Седрик. – Мы с вами, наверное, еще долго не увидимся. Мне не нравится об этом думать, мистер Хоббс.

– Даже лучшим друзьям приходится разлучаться, – заметил бакалейщик.

– Что ж, – сказал Седрик, – мы с вами дружим уже долгие годы, ведь так?

– С самого твоего рожденья. Тебе, верно, двух месяцев от роду не было, когда ты первый раз на нашей улице появился.

– Эх, – вздохнул Седрик, – я тогда даже не думал, что придется становиться графом!

– Как считаешь, – спросил мистер Хоббс, – увильнуть никак не выйдет?

– Боюсь, что нет, – ответил Седрик. – Мама говорит, что этого хотел бы папа. Но если уж мне придется стать графом, одно я сделать могу – попытаюсь быть хорошим графом. Я не буду становиться тираном. И если вдруг когда-нибудь начнется новая война с Америкой, обязательно попробую ее остановить.

Беседа вышла долгой и серьезной. Оправившись от первого потрясения, мистер Хоббс повел себя вовсе не так сурово, как можно было бы ожидать, он постарался смириться с положением вещей и задал великое множество вопросов. Седрик сумел ответить лишь на малую часть, и в конце концов бакалейщик принялся разъяснять их себе сам, а поскольку к теме графов, маркизов и дворянских владений он относился с известным жаром, многие из его объяснений наверняка поразили бы мистера Хэвишема, случись этому пожилому джентльмену их услышать.

Однако мистеру Хэвишему и без того хватало причин удивляться. Всю свою жизнь он провел в Англии и не привык к американцам и американским обычаям. В деловых отношениях с графом Доринкортом он состоял почти сорок лет и знал все о его роскошных поместьях, богатстве и влиянии, а потому питал собственный холодный деловой интерес к маленькому мальчику, который в будущем должен стать наследником и владельцем всего этого – следующим графом Доринкортом. Ему было известно все о том, как разочаровали графа старшие сыновья, как прогневал его американский брак капитана Седрика и как старик до сих пор ненавидел бедную юную вдову. Он упоминал о ней лишь в самых едких и жестоких выражениях и убедил себя, что она обычная простолюдинка, которая заманила его сына в свои сети, прознав о его благородном происхождении. Сам пожилой адвокат вполне допускал, что это действительно так. За свои годы он повидал великое множество жадных, корыстных людей и об американцах придерживался нелестного мнения. Когда коляска привезла его на захудалую улочку и остановилась у порога дешевого маленького домика, он испытал искреннее потрясение. Просто-напросто страшно было представить, что будущему хозяину замков Доринкорт, Уиндхем-Тауэрс, Чорлуорт и множества других великолепных поместий выпало родиться и вырасти в столь невзрачном жилище по соседству с бакалейной лавкой. Он спросил себя, каким тот окажется ребенком и каков характер его матери. Ему, честно сказать, вовсе не хотелось с ними знакомиться. Он гордился благородным семейством, которому столь долгое время оказывал юридические услуги, и ему было бы в высшей степени досадно помогать женщине вульгарной и охочей до денег, лишенной всякого почтения к родине покойного мужа и чистоте его родового имени. Мистер Хэвишем очень уважал это древнее и влиятельное имя, пусть и был всего лишь невозмутимым, проницательным, деловитым пожилым адвокатом.

Когда Мэри провела его в маленькую тесную гостиную, он огляделся весьма критически. Комната была обставлена просто, но по-домашнему уютно. На стенах он не увидел ни пошлых узорчатых обоев, ни дешевых вульгарных картин; все немногочисленные украшения отличались хорошим вкусом, и большую часть этих милых вещиц, судя по всему, создали женские руки.

«Пока что совсем неплохо,– сказал он себе,– но, возможно, в здешней обстановке верховодил вкус капитана». Однако, когда вошла хозяйка дома, он начал думать, что она и сама вполне могла обладать хорошим вкусом. Не будь он таким сдержанным и чопорным пожилым джентльменом, он бы, пожалуй, вздрогнул, увидев ее. В своем простом черном платье, ладно скроенном по стройной фигуре, миссис Эррол походила на молодую девушку, а вовсе не на мать семилетнего ребенка. Лицо у нее было красивое, юное и печальное, большие карие глаза глядели невинно и мягко, а в глубине их пряталась грусть, которая так и не исчезла до конца с тех пор, как скончался ее муж. Седрик привык к этой грусти; он видел, как она исчезает, лишь иногда – когда играл или болтал с мамой и вворачивал какое-нибудь старомодное выражение или длинное словцо, почерпнутое из газеты или разговоров с мистером Хоббсом. Он любил длинные слова и всегда радовался, когда удавалось ее рассмешить, хоть и не понимал, что в них смешного,– ему-то они казались весьма серьезными. Жизненный опыт научил адвоката моментально оценивать характер людей, и, едва увидев мать Седрика, он понял, что старый граф очень ошибался, считая ее женщиной вульгарной и алчной. Мистер Хэвишем никогда не был женат и даже ни разу не влюблялся, но у него не возникло никаких сомнений, что эта юная красавица с ласковым голосом и грустным взглядом вышла за капитана Эррола лишь потому, что любила его всем своим пылким сердцем, и ни единожды не подумала о том, как выгодно быть женой графского сына. Поняв, что она не доставит ему никаких затруднений, он начал надеяться, что, возможно, и маленький лорд Фаунтлерой в конечном итоге не станет таким уж тяжким испытанием для своего благородного семейства. Капитан был хорош собой, молодая мать оказалась очаровательна, так что и на мальчика, пожалуй, тоже будет приятно посмотреть.

Когда он рассказал миссис Эррол о причине своего визита, она ужасно побледнела.

– О, неужели вы его у меня заберете? – воскликнула она. – Мы так друг друга любим! Он приносит мне столько радости! У меня больше ничего нет. Я старалась быть ему хорошей матерью. – Ее нежный юный голосок дрогнул, на глаза навернулись слезы. – Вы не представляете, сколько он для меня значит! – добавила она.

Адвокат прочистил горло.